42 К Моей Борьбе ГитлераГитлер, Моя Борьба: Мотивы, по которым евреи теперь решают начать выдавать себя за "немцев", совершенно очевидны. Евреи чувствуют, что почва начинает уходить из-под ног княжеских владык, и евреи начинают поэтому заблаговременно создавать для себя новую платформу. /Конец цитаты/ Я не знаю, что такое было с евреями в Германии при Гитлере, и я допускаю, что подвизающиеся в бизнесе и политике евреи за кого-то себя выдают; впрочем допускаю и то, что не выдают. Но мы можем вспомнить, что в России XX века тоже был антисемитизм. ; И, кажется, антисемитизм стандартно утверждает, что евреи за кого-то такое себя выдают, я даже в наше время от своих знакомых это же слышала. ; Так вот, если бы в России в начале XX века евреи за кого-то бы себя выдавали, а свою культуру хранили тайно, невозможна была бы масса стихов разных авторов, подобная следующему тексту: Евреям Кто не топтал тебя - и кто не плавил, Израиль! Приближается второе В любом из вас, - хоть в том, что при огарке По всей земле - от края и до края - ; Без Ветхого Завета у нас... У меня лично не было бы многих моих любимых тексотов
Пятидневною раною рот запекся. Иерихонские розы горят на скулах, * Простоволосая Агарь - сижу, В печное зарево раскрыв глаза, Забывши Верую, купель, потир - Орлы и гады в них, и лунный год, - Пески и зори в них, и плащ Вождя... Пески не кончатся... Сынок, ударь! Босая, темная бреду, в тряпье... Вот выдержка из "Записок Добровольца" Сергея Яковлевича Эфрона, мужа Цветаевой и, по всей вероятности, еврея /должна сказать, что я не интересовалсь его национальностью/. Здесь даётся вполне реалистическая карикатура на еврейскую семью,, т.е. собственно подтверждается если не всё на столь малом отрезке текста, в чём Гитлер обвиняет евреев. Но Сергей Эфрон, будучи сам евреем, пошёл в Белую Гвардию добровольцем с идеями примерно рыцарей-крестоносцев, т.е. КРАЙНЕ, 100-пароцентно идеалистическими. Цветаева, о Белой Гвардии: Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли, Знамя, шитое крестами, в саван выцвело... /Ещё хочу процитировать Волошина, к тому, что христианство не всё поголловно создано для того, чтобы отобрать власть как у светских, так и просто у здоровых нравственно и психически людей: Гражданская война Одни восстали из подполий, Другие из рядов военных, В одних доселе не потух В других — лишенных всех корней — Одни возносят на плакатах В других весь цвет, вся гниль империй, Одни идут освобождать В тех и в других война вдохнула А вслед героям и вождям Сгноить ее пшеницы груды, И не смолкает грохот битв И там и здесь между рядами А я стою один меж них Сергей Эфрон, "Записки Добровольца": Уж очень скрипело дерево в саду. Дуло. Снежные колючки царапали щеки. Старик Лука, сторож, приоткрыв дверь сторожки, высовывал серебряную бороду, вздыхал — «ох грехи, грехи» и прятался. По дорожкам бегали снежные вьюны. Деревья качались и казались обернутыми корнями вверх. В этот вечер особенно сыро перекликались паровозы. А черные прохожие походили на выкуренных из щелей тараканов: встретятся, пошепчутся и прочь друг от друга. Шелестел город от торопких, тревожных шагов. Позвякивая шпорой и склонив напомаженный пробор, ротмистр Лебе внимал повелительному голосу из черной трубки. — Слушаюсь. Есть. Есть. Есть. В пять утра посадка. Есть. Все приготовлено. Так точно. Сейчас сматываю провода. Есть. Приказания разосланы. Честь имею кланяться, ваше превосходительство. Прапорщик Дроздов! Сходите к генералу и передайте… Прапорщик Дроздов, нахлобучив на уши лохматую кубанку, зашагал по снежной улице. Через минуту снова запел телефон. — Адъютант. Да-да. Штаб полка? Что такое? Плохо слышно. Громче. Громче. Разъезды на двадцатой версте? Приказано держаться до утра. Во что бы то ни стало. Да. Не забудьте, что вы одни на участке. Конный переброшен. Да. Отходите по кратчайшей дороге, минуя город. Да. Знаю, знаю, что трудно. Ничего не можем сделать. Приказ ясен. Будьте здоровы. Ротмистр потянулся, зевнул до хряса в скулах, улыбнулся чему-то и вдруг рявкнул: — Василь! Из соседней комнаты, распахнув дверь на стрекот машинок, вылетел, как из пистолета, краснорукий детина. — Зайдешь ко мне на квартиру. Возьмешь два кулька, что мне сегодня прислали. Понял? — Так точно. — Отнесешь капитану Рыбину и скажешь — буду к десяти. Понял? Повтори. — Господин ротмистр будут к десяти. Кульки отнести к господину капитану. — Дурак. Иди. Василий понесся по снежным улицам. Прохожие глядели вслед и думали: — Ого, началось! Его превосходительство с двумя офицерами проревел на автомобиле к вокзалу, оставив на снегу вафельный след. — Ого-го. Дело к развязке! — решили прохожие. Телефонисты начали сматывать провода. — Кончено! — пронеслось по городу. Последняя чахлая надежда держалась проводами. Отлетела. Господина Исаака Рабиновича знает весь город. Чья паровая мельница? Рабиновича. Чей салотопленный завод? Рабиновича. Чья лучшая гостиница в городе? Рабиновича. Кто купил у предводителя Латохина старый дом с пятью десятинами? Все тот же господин Рабинович. Мечта всех евреев в городе — Рабинович. Мечта всех воров в городе — Рабинович. Мечта всех женихов в городе — прекрасная Сарра Рабинович. Господин Исаак Рабинович кругл и рыж. У него золотые волосы, золотыя ресницы, золотыя очки, золотыя веснушки, золотыя зубы, золотая цепочка, золотые перстни, золотыя запонки, золотое… Нет, о сердце промолчим, несмотря на красный корпус сиротского приюта, в котором красуется в золотой рамке господин Исаак Рабинович, похожий на рыжего Наполеона в зените своей славы. Но… ах, какое грустное «но» — октябрь 1917 года… В кабинет господина Рабиновича вселился заведующий хозяйством, капитан Рыбин. У капитана прострелено колено, и нога волочится, как бревно. Страшные глаза у капитана: светлые, прозрачные и жесткие, как щелк взведенного курка. И несмотря на свое могущество, господин Исаак Рабинович чувствовал себя маленькой пташкой колибри под этим взглядом. Весь дом трепетал перед капитаном Рыбиным. Один Лука-сторож не боялся его ничуть. — Видали мы таких-то. Важен, да не очень. Был бы барин покойник жив — не то что в дом — в переднюю бы не пустил. Но ему хорошо в сторожке — в самом конце сада. Его и не видит никто. — Господин капитан, разрешите войти! — Кто там еще? — Господин капитан, господин ротмистр приказал передать, что к десяти будут сами. И два кулька передать приказали. Звякнули кульки. — Водка? — Так точно. — А сапоги обтереть не мог? Василий глянул вниз и похолодел. Под каждым сапогом по луже. Но капитан был в добром духе и дальше брани не пошел. Господин Исаак Рабинович сидел на выгнутом штофном диване. Рядом с ним сидела, склонясь к нему, госпожа Роза Марковна Рабинович. Она походила на гигантскую шахматную королеву, так была перетянута ея талия. Белое кисельное мясо выпирало из тугого шелка под самый подбородок. С подбородка свисало, как у ящерицы. — Я тебе говорила, Исаак — не верь адъютанту. Я тебе говорила — нанимай подводы. Где вагоны, Исаак? Где обещанные вагоны? На эти деньги мы могли бы нанять столько лошадей, что достало бы на весь город. Где эти лошади, Исаак? Где вагоны? Где деньги? Где твой ум, Исаак? — Ах, не скрипи. Роза. Раз адъютант взял деньги, так подводы будут. Роза Марковна открыла было рот, чтобы ответить, но ничего не сказала. Оба вытянули шеи, прислушиваясь. Через ряд великолепных комнат шествовал капитан, волоча свою ногу. — К нам, — прошептал Исаак Рабинович и громко высморкался. — К нам, — прошептала Роза Марковна и оправила скрипучий шелк на бюсте. В дверь постучали. Ох этот разговор! С него то и началось последнее. Словно кто дернул за веревочку чету Рабиновичей — одновременно растянулись их лица в сладчайшую улыбку, одновременно вспыхнули от висков лучики, как от пули, пущенной в зеркало. Господин Рабинович встал, протянув две пухлые руки, госпожа Рабинович привстала, закивав китайским болванчиком. Лицо капитана было так же бесстрастно, как окраска казенного здания. — Завтра, а может быть уже сегодня ночью, мы уходим. Вечером у меня собираются несколько господ офицеров со своими знакомыми. Мне хотелось бы их принять должным образом. Я не сомневаюсь в вашем гостеприимстве. У обоих Рабиновичей глаза источали патоку, в то время, как грудь ломилась от сдерживаемого вопля: — Вагоны! — Мы так рады, господин капитан, услужить лишний раз. Ах, мы так рады. Мы привыкли к вам, как к родному сыну. Все в доме к вашим услугам. Но, позвольте спросить… господин Рабинович глотнул воздух, госпожа Рабинович глотнула воздух, — как на счет тех вагонов, о которых мы уговаривались с ротмистром Лебе? Два товарных вагона. — Как уговаривались, так и будет. В 4 утра казенные подводы перевезут ваше имущество в два вагона, уж приготовленных и прицепленных. Я отряжу вам в помощь несколько солдат. В час закончим погрузку. — Ах, господин капитан, как вы меня успокоили. Ах, господин капитан, как благодарить вас, но… — И еще, — капитан посмотрел прямо в глаза Рабиновичу, — хозяйкой нашего прощального вечера мы просим быть Сарру Исааковну. Сказал и зашуршал ногой по полу обратно, к себе. В саду вьюны, а в поле метелица. В сторожке потрякивание и покашливание, а в поле трое на перекрестке. Сыпал снег, посвистывал ветер у штыков, поскрипывали шаги. Куда ни глянь снежные зыби. О чем ни подумай холодно. Ох, холодно, отходим, устали, поспать бы, погреться бы. Пожалел бы кто. За сотни верст те, что пожалеют. — Который час, Володя? — Девять, три часа до смены, мать их перетак! — Табаку нет? — Говорю же тебе, что нет. Не веришь? — Пожалуйте, господин прапорщик, махорочки заусайловской. — Спасибо, Лукин. Холодно? А? — Лютая погодка, господин прапорщик. — Царской бы. А? — Самое время хлебнуть горячего. У Лукина мысль гвоздем: Орловская позади — удирать пора. Деревня Быкова второй двор от околицы. Только боязно очень. Латыши,Лунечка сукины дети, раз два — в расход пустят. Если бы не латыши, пробраться можно бы. И у Василисы, верно, латыши стоят. Эх, Василиса, Василиса! Кабы не она — все бы нипочем! Сама смерть нипочем. У Володи мысли другие. Нужно и — крышка. Все просто, как ладонь на солнце. Раз доброволец — воюй, забудь весь мир и воюй. Отступаем, — и это ничего. Тыл заедает, — это хуже. В Москве и до тыла доберемся. А сейчас гляди в оба за винтовкой, за солдатами, в снежную зыбь. Если же убьют… но об этом думать нельзя. Под запретом. Не дано троим видеть дальше десяти шагов. Будь им дано — увидели бы длинную, длинную сизую ленту, как судьба медленно надвигающуюся. А загляни они в завтра — увидели бы три трупа, лежащих неподалеку от перекрестка и наполовину занесенных сыпучим снегом. Так стелется дым над горящим торфяным болотом. Не видно огня, а душные клубы, гоня тучи мошкары, ползут и ползут на десятки верст. С испуганным кряком летят оголтелые утки, угоревшие жирные шмели валятся в траву, с тревогой поглядывает до бровей заросший лесник на багровый круг солнца: окопать бы пожар, да рук не хватит. Господа офицеры курили. Саженная скатерть уже покрылась проказой пятен. Пушка граммофона выбрасывала чей-то могучий бас. Вилки, ножи, бутылки, стаканы, челюсти и голоса старались перекричать друг друга. Ножом по стеклу прорезал звуковую поверхность женский визг и смех. — К черту, Лебе. К черту! Оскорбление офицерства. Большевицкая песня. Не желаю. — Нет. Нет. Нет. Пусть поет! Я приказываю. Я дама. Пусть поет. — Марья Николаевна! — А мы все пили, пили, пили, пили ром… — Где же ваша Саррочка, капатуся? Был мрачен капитан. Так мрачен, что его соседка в фисташковом платье, с набеленным лицом и пунцовыми губами, обозвав его медведем, обратила все свое внимание на краснощекого корнета с помутневшим взором. Соседку звали Ларисой, но непослушный язык корнета твердил восторженно: Ралиса! Потная рука толкала ее колено и грязный сапог вконец перепачкал шелковую туфельку. Забытый граммофон предсмертно хрипел. Потемневший лик генерала-аншефа Лотохина с благосклонной улыбкой царедворца взирал на присутствующих. В громадной клетке на окне судорожно бились разбуженные канарейки. Капитан встал и, медленно волоча свою ногу, направился к двери. В это же время на взмыленной лошади скакал к городу всадник. Свистела нагайка по мокрому конскому заду, выплывали из снежного морока телеграфные столбы, хлюпала лошадья селезенка и звонко цокали подковы по окаменевшей дороге. Все было уложено еще за неделю. Оставили лишь самое необходимое, без чего обойтись нельзя и что можно втиснуть в баулы, корзины, сундуки за минуту до отъезда. Так предполагали, но необходимого и забытого оказалось столько, что не хватило ни корзин, ни чемоданов и вещами уже начинялись мешки, принесенные с мельницы. Хрустел нафталин, носился пух, вороха тряпья складывались, перекладывались, втискивались. Тринадцать Рабиновичей — родственников близких и дальних, собравшихся со всего города, помогали в укладке. Все они рассчитывали вселиться в два товарных вагона. Топот, гомон и шепот, вздохи, советы, споры заполняли вывороченные комнаты. Комоды, шкафы, сундуки и чемоданы открыли удивленные пасти. Одни пасти изрыгали, другие — поглощали. На мраморном постаменте бронзовый атлет занес молот. Серебряная дощечка гласила: «Дорогому хозяину — благодарные рабочие». Под благодарным рабочим сидел в кресле Исаак Рабинович. К нему то и дело подходили, что-то спрашивали, что-то советовали; он на все кивал утвердительно, поминутно вытирая белым платком потный лоб. Судорожный, обморочный страх отравил его рассудок. Вместо того, чтобы приказывать и действовать, он прислушивался к содроганиям сердца и глотал горькую, желчную слюну. Но верная подруга его Роза Рабинович была на своем посту. Мысль и язык ее работали без перебоев. Острый глаз видел все и всех. — Яша, Яша, что вы делаете? Ножи и вилки заворачиваете в атласное платье! Для этого есть скатерть. Тетушка Реря, канделябры останутся здесь — они не серебряные. Моисей, не трогайте фигуру, пусть они подавятся своей благодарностью! Андрюша, еще веревок! Шелковое платье шелестело повелительно. Шелковое платье казалось генеральским мундиром. На шелковом платье обозначились темные пятна трудового пота. И… вдруг все оборвалось. Развороченный улей затих, как колесо мотора, переведенное на холостой ход. Госпожа Роза Рабинович оборвала приказание и замерла, уставив указующий перст на один из мешков. В комнату, волоча простреленную ногу, вошел капитан. Она была маленькая и тоненькая. Ей было девятнадцать лет, но казалось меньше. Черный волос, черная бровь и скверная, как у осеннего листа на солнце, бледность. Худые руки с розовыми локотками, почти плоская грудь, а рот горьковатый и надменный — смесь немощи и каприза, болезни и избалованности. Она лежала на диване в дальней комнате, прикрытая пушистым пледом. Голова ушла в подушку, тело было неосязаемо под гористыми складками пледа. Звякал тяжелый маятник старинных часов, ветер стучал ставней, пахло валерьянкой и пудрой. От нее скрывали происходящее, но она чувствовала. Не спала и тихо плакала. Разговор был краток. Разговор был очень краток. Капитан подошел вплотную к госпоже Рабинович и дохнул ей прямо в лицо смрадом водки, лука и пива. — Мы ждем Саррочку. Где она? — Господин капитан, бедная девочка так больна, так больна… Сердце ломилось от сжатого бюста, трещал корсет. Бледнели мокрые щеки госпожи Рабинович. — Я должен Вас предупредить, сударыня, если не сдержите своего слова — вы, не ждите, чтобы сдержали мы. Не ждите вагонов и подвод. Господин Исаак Рабинович очнулся. Господин Исаак Рабинович поднялся со своего кресла и с легкостью необычайной побежал в дальнюю комнату. Три минуты молча ждал капитан, опираясь на палку. Три минуты лепетала бессвязно, ломала руки и трещала корсетом госпожа Рабинович, а через три с половиной вводил капитан дрожащую бисерной дрожью Сарру в табачную мглу столовой. Прапорщик Дроздов нагружал последнюю штабную подводу. Суетились в темноте солдаты, ржали лошади, топотали сапоги по опустевшим комнатам, предоставленным сквозняку. Дверные надписи издевались: «Вход по докладу», «Нач. Дивизии», «Дежурный телефонист», «Служба связи», «Адъютант», «Курить воспрещается», «Плевать воспрещается», «Громко не разговаривать». Все курили. Все плевали. Все громко бранились. — Бородин, мать твою перетак! Я тебе что приказал? Машинки вместе с делами. А ты их, осел, куда угробил? — С консервными ящиками, господин прапорщик. — Сейчас же перегрузить! А этим что нужно? Чего вы здесь толчетесь? — Подводчики, господин прапорщик. Домой просятся. — Уважьте, господин офицер. Генерал отпустил нас. Вот и бумажка Генералова с печатью. А солдаты нас опять изловили. Кони второй день без корму. — Вон отсюда! Я сам второй день без корма. — Семенов! Семенов!! Семенов!!! Почему стулья не погружены? Этого добра всюду вдоволь. — А в морду хочешь? Порассуждай у меня! Всадник спрыгнул со взмыленной лошади. Спотыкаясь, поднялся на крыльцо. — Штаб дивизии? — Был, да весь вышел. — Мне необходимо видеть сейчас же адъютанта или начальника дивизии. А у бывшего предводительского дома маячили двое. Один в картузе, другой в мерлушковой шапке. Один с чубом, другой стриженный. И вели меж собой тихий разговор, веселый разговор. — Всех заприметил? — Всех. — Никого не упустил? — Никого. — Носатый-то кто? — Аптекарь с Вознесенской. — А тот, что мальчонка волок? — Не признал этого. — То-то, запоминай! Зацокали подковы в конце темной улицы. Двое конных выплыли из тьмы. Благодарные рабочие господина Исаака Рабиновича, вжавшись в забор, высматривали. Один конный спрыгнул с лошади и вбежал в скрипучую калитку. — Саррочка, выпейте. Вы должны выпить за наше здоровье. Рука капитана медленно ползла по спинке ее стула. — Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Гам. Рев. Гогот. Звенели зубы о стакан. — Браво. Браво. Ай, да Саррочка. Лей еще. — Раз ехал в поезде один военный Обыкновенный Глупец и фат… — Ралыса, подарите мне огонь мгновенья! — Не душите меня! Не рвите платья! Ай, Ай! — «Смело мы в бой пойдем».. Рука капитана дошла до края спинки и медленно заползла под ее плечо. У нее мутилось в глазах. Хотела встать и не смела, хотела закричать и не могла. Ужас сковывал тело. Кто-то задел бутылку с красным вином. Никто не обратил внимания. С бульканьем вытекла пунцовая струйка, пятно росло, дошло до края, и красные капли начали стекать на ее дрожащие колени. Она не двинулась. — Саррочка, я люблю вас. Я хочу поцеловать вас. Саррочка! Потное, жаркое лицо коснулось ее щеки, а рука… Звонкая пощечина оборвала гам. Побелевший капитан тихо подымался со стула. Его правая рука расстегивала кобуру нагана. В столовую вбежало двое — багровый Исаак Рабинович и занесенный снегом всадник. Господин Исаак Рабинович бросился к дочери, а всадник, вытянувшись перед ротмистром Лебе, докладывал: — Конница прорвалась. Конница несется к городу. Полк изрублен… Сторож Лука спал у себя в сторожке. Тихо потрескивала лампадка. Было жарко и пахло кислым хлебом. Сторож Лука не слышал короткого выстрела. Ах, господин Исаак Рабинович, зачем вы вбежали в гостиную! /Сергей Эфрон/ * К тому же и их финансовая власть над всем нашим хозяйством достигла уже таких размеров, что, не имея всех "государственных" прав, евреи не могут уже далее удерживать всю систему; во всяком случае без этого евреям трудно расширять свое влияние дальше. /Конец цитаты/ Точно это вот говорят марксисты про буржуазную революцию. ; *Гитлер, Моя Борьба: Чем выше восходят евреи по ступеням власти, тем больше влечет их старая заветная конечная цель: достижение полного господства над всем миром. Наиболее дальновидные из евреев замечают, что эта цель приблизилась уже совсем вплотную. /Конец цитаты/ Это рассуждение, видимо, ну то есть опять заменив "евреи" на "буржуазия" - это рассуждение можно было бы применить к вопросу монополий и антимонопольного законодательства. * Чем выше восходят евреи по ступеням власти, тем больше влечет их старая заветная конечная цель: достижение полного господства над всем миром. Наиболее дальновидные из евреев замечают, что эта цель приблизилась уже совсем вплотную. Вот почему теперь все главные усилия направлены на то, чтобы завоевать себе всю полноту "гражданских" прав. /Конец цитаты/ Нет, он точно какого-то абсолютно невменяемого еврея словил там, это, где-то на стройке. Я, собственно, хотела указать на то, что, если евреи ещё не развязались с гетто, вряд ли разумно говорить, что власть над миром практически в их руках. Сумасшедший Гитлер, если это говорит; а если Гитлеру какой-то еврей, не развязавшись с гетто, это сказал, то я же говорю, этого еврея нужно лечить. * Так "придворный еврей" медленно и постепенно превратился в обыденного "народного еврея". Конечно еврей по-прежнему будет стараться оставаться в окружении высоких господ; он будет проявлять даже еще больше рвения, чтобы проникать в эту среду. Но в то же время другая часть еврейской расы делает все возможное, чтобы подделаться под народ. /Конец цитаты/ Если ни то, ни это нехорошо, как же им блин по Гитлеру себя вести? Осознать, что каждый из них - убийца культуры человечества, и из последнего и единственного своего доброго побуждения всем перестреляться что ли? * Евреям теперь приходится вначале предпринять кое-какие шаги, которые хоть немного заставили бы народную массу позабыть о прежних их преступлениях. Отсюда и то, что евреи начинают играть роль филантропов /Конец цитаты/ - И это плохо. Вообще обвинять на основе таких пространных психологических исследований /цитату приведу ниже/ можно, по-моему, только при условии личной ставки с обвиняемым. т.е. читают или слушают обвинение, а потом внезапно задают обвиняемому серию вопросов или предлагают ему серию рассуждений, образов. Психологические исследования: Евреям теперь приходится вначале предпринять кое-какие шаги, которые хоть немного заставили бы народную массу позабыть о прежних их преступлениях. Отсюда и то, что евреи начинают играть роль филантропов и благодетелей. Они имеют для этого весьма прозаические основания, и поэтому евреям отнюдь не приходится руководиться библейским правилом — пусть левая рука не знает, что дает правая. Евреи ставят себе задачей, чтобы как можно большее количество людей узнало, как близко к сердцу принимает теперь еврей страдания народных масс и на какие громадные личные жертвы готов он пойти в интересах общества. /Конец цитаты/ * Со свойственной ему прирожденной скромностью еврей теперь на весь мир трезвонит о своих собственных заслугах и делает это до тех пор, пока ему и впрямь в этом отношении начинают верить. Лишь очень несправедливые люди откажутся теперь поверить в щедрость евреев. /Конец цитаты/ Всё то же самое делает большое кол-во благодетелей иных национальностей, и особенно христиане /просто потому, что в христианстве прописано в нравственности всячески благодетельствовать/. *Между тем, как верно говорит Ницше, благодетельства никакого истерического не нужно, а нужно, чтобы в обществе были равные стартовые возможности*. * В течение короткого времени евреям начинает удаваться представить дело так, будто и вообще во все предыдущие времена к ним относились только несправедливо, а вовсе не наоборот. /Конец цитаты/ Лично я именно так и думаю. * Разумеется, при этом приходится иметь в виду, что при всей своей "щедрости" еврей себя не забывает и теперь. Они очень хорошо умеют считать. Еврейские "благодеяния" очень похожи на то удобрение, которое употребляется в сельском хозяйстве. Ведь расходы на удобрение всегда окупаются сторицей. Но как бы то ни было, спустя короткое время весь мир уже знает, что евреи ныне превратились в "благодетелей и друзей человечества". Какое замечательное превращение, не правда ли! /Конец цитаты/ Я сама в Германии не была, но слышала не помню от кого, что немец даже копейки или как ихние деньги называются не даст без того, чтобы тут же это себе не записать. Как представитель такой /в среднем/ расы может обвинять евреев в том, что евреи умеют считать деньги? * Разумеется, при этом приходится иметь в виду, что при всей своей "щедрости" еврей себя не забывает и теперь. Они очень хорошо умеют считать. Еврейские "благодеяния" очень похожи на то удобрение, которое употребляется в сельском хозяйстве. /Конец цитаты/ Когда я вношу в общество вклад от лица организации или группы людей, естественно я рекламирую организацию или если организации уже не осталось /я точно не знаю/ я рекламирую области знаний и экспериментов, развивая которые, можно получить предлагаемый мной результат. Если я рекламирую организации, то не из соображений "какая замечательная и ужасно добрая организация", а из соображений, что мы можем представить на рынок те и эти услуги. Если я рекламирую области знаний, то, во-первых, потому, что пространству не помешают никакие результаты, полученные, разрабатывая области знаний /например психологию; я её также связываю с мистическими текстами, которые наставляют "для того, чтобы достичь конечного результата, нужно последовательно пройти такую-то цепочку состояний" /например, у Льюиса в его книге "Любовь. Страдание.Надежда". описано что-то вроде монашеской практики, это всё сюжетно оформлено как "борьба с бесами" - т.е. собственно с побуждениями внутри своей головы, которые на каждом уровне мешают достичь каждого следующего уровня. ; Если вот эти состояния, предложенные Льюисом, пройти, то, кроме развития и постижения, это даёт бОльшую устойчивость к вообще всем заболеваниям, как собственно и в несчастном этом собранном из всего понемногу Евангелии сказано, возможно не дословно, "По тому будут узнавать о вас, что вы Мои ученики", дальше дословно не помню, короче вы ядами травиться не будете.; Кроме того, эта борьба с побуждениями своими собственными такова же, как борьба с внешним зомбированием.// ; А во-вторых, я рекламирую пути теорий и экспериментов потому, что я сама с удовольствием бы в этих экспериментах поучаствовала. ; * Разумеется, при этом приходится иметь в виду, что при всей своей "щедрости" еврей себя не забывает и теперь. /Конец цитаты/ Это уж точно, я до сих пор ещё где-то живу. только если б я была... хорошей собеседницей Путина, я должна была бы броситься на пол и колотить по полу руками и ногами в истерике, переходящей в припадок, а как я "еврейка", то я, именно, этого и не делаю. А если все русские должны непосредственно эмоционально откликаться на окружающее, когда им огораживают путь волчьими флажками, то я, вот именно, не русская. А если все русские только дорвавшись до удобной ситуации должны пролезать на более высокий пост в компанию-24-часа-в-сутки таких же уже пролезших, то я тоже не русская. И если каждый непосредственно откликающийся на реальность русский, только дорвавшись до возможности огородить кому дорогу этими самыми флажками, должен побросать все остальные свои занятия и идеи и заниматься расстановкой флажков тоже вот круглые сутки, то я тоже не русская, пусть мой собеседник один, Белогвардеец называется, так вот это всё себе и запишет, чтобы потом в очередном романе использовать. Ну да, а тут - не знаю как у Гитлера, а в моих беседах - не знаю, какой национальности эта логика, что, раз я не хочу лезть выше по "общественному положению" и заниматься расстановкой флажков, то наверное я не хочу ни с кем делиться, а все флажки - по всему миру - собираюсь расставить единолично либо в составе еврейской организации. * Они очень хорошо умеют считать. /Конец цитаты/ Вот именно, если они для себя желают свободы слова, передвижения, места проживания, возможности интересоваться всеми областями знаний и возможности состояться творчески, а для общества хотят, чтобы у каждого человека в обществе были все те же возможности, то они исходя из простого логического расчёта не могут согласиться, что ради централизации власти в стране нужно вытрясти из каждого человека в обществе мозги навсегда грубым и необратимым вмешательством в сознание. Лично для себя они хотят возможности жить в здоровом обществе, а не в том, что останется от этого общества после серии экспериментов, а у моего собеседника логика такая "Ну какие бывают замечательные эксперименты, вот бы и мне поучаствовать, мы бы страну централизовали таким образом", у него не возникает вопроса, каким образом эти опыты сказываются на... подопытных. По этой причине у меня ностальгия по эгоизму, потому что опыты из эгоистических соображений "я урву себе сколько в руки поместится", конечно, произведут гораздо меньше разрушения, чем опыты из соображений "тотальная централизация страны". * Еврейские "благодеяния" очень похожи на то удобрение, которое употребляется в сельском хозяйстве. Ведь расходы на удобрение всегда окупаются сторицей. /Конец цитаты/ И окупаются они возможностью жить во вменяемом обществе.
Но как бы то ни было, спустя короткое время весь мир уже знает, что евреи ныне превратились в "благодетелей и друзей человечества". Какое замечательное превращение, не правда ли! /Конец цитаты/ Вообще-то если бы все, имеющие бОльшую или меньшую власть, задались бы целью доказать то же самое, я здесь не вижу никакой катастрофы. * Мало того. Евреи неожиданно становятся также либералами и начинают вслух мечтать о необходимости человеческого прогресса. /Конец цитаты/ Так, собственно, и все. Когда древний Германец гонялся за мамонтом или что там водилось на местности, он вопросами либерализма не задавался. * На деле вся просвещенная деятельность евреев направлена конечно на то, чтобы разрушить все основы действительно общеполезной хозяйственной работы. /Конец цитаты/ Ну это, я же говорю, описание деятельности некоей секты или организации, а не инстинктивные природные наклонности каждого еврея. * Через овладение акцией евреи контрабандным путем проникают в кругооборот всего национального производства, превращают нашу промышленность в простой объект купли-продажи и таким образом вырывают из-под наших предприятий здоровую базу. /Конец цитаты/ Не поняла, какая здоровая база должна быть у промышленности. * Именно благодаря этой деятельности евреев между работодателями и рабочими возникает та внутренняя отчужденность, которая впоследствии приводит к классовому расколу. /Конец цитаты/ Есть вариант, что во время, когда в среднем по всему миру переходили от феодализма к капитализму /или социализму/, действительно действовали некие организации без разбора национальности, имевшие своих людей как в капитализме, так и в социализме и нарочно накручивавшие так называемый "дикий капитализм", чтобы он проявил себя максимально более бесчеловечно и в итоге заграбастал бы всё в монополии - такая деятельность обуславливала возможность социалистических революций. * Чтобы усилить свои политические позиции, евреи ныне стараются покончить со всеми расовыми и гражданскими перегородками, мешающими им теперь на каждом шагу. С этой целью евреи теперь со свойственной им цепкостью начинают борьбу за религиозную веротерпимость. Франкмасонство, находящееся целиком в руках евреев служит для них превосходным инструментом в мошеннической борьбе за эти цели. Через нити масонства евреи опутывают наши правительственные круги и наиболее влиятельные в экономическом и политическом отношениях слои буржуазии, делая это настолько искусно, что опутываемые этого даже не замечают. /Конец цитаты/ Я тоже не замечаю. Ничего не знаю ни в пользу этого умозаключения, ни против него. В первый раз слышу, что фрнкмасонство держали или держат в своих руках евреи, почему бы? Сразу подумалось, что Гитлер имел громадный зуб на Францию /Германия воевала с Францией и при Гитлере, и раньше./ И как тогда выше в тексте Гитлер хвалит французскую идеологию, построенную всю на идеализме, и если вся эта идеалистическая идеология, оказывается, находится в руках либералов-евреев-масонов?? * Через нити масонства евреи опутывают наши правительственные круги и наиболее влиятельные в экономическом и политическом отношениях слои буржуазии, делая это настолько искусно, что опутываемые этого даже не замечают. /Конец цитаты/ Ну нельзя такое писать, не приводя ссылки на более развёрнутый текст о том, как там через нити масонства некие организации опутывают наши правительственные круги. И сию минуту в России в Москве, ну кто стал бы искать нити масонства, через которые Заговоры берут власть. В масонстве культ образованности и сложной мистики, блин НУ ГДЕ можно увидеть в Москве следы всего этого, хотя бы отравленные некими исключительно виртуозными кознями? По-моему, Заговоры, даже если когда соприкасались с масонством, теперь с облегчением масонство это самое бросили и исповедуют в данный момент в России - блин - логику - "Подчинись сильному, иначе тресну по голове, потому что я так сказал, а ты ничего мне не можешь ответить". Масонство какое-то, и какие-то люди это масонство вылавливают, это же надо додуматься вообще, ни в одном кошмаре не приснится ничего подобного. * Но перчаточников и ткачей не поймаешь на тонкую удочку франкмасонства, тут нужны средства более простые, но вместе с тем столь же действенные. /Конец цитаты/ А кого поймаешь? В правительстве... это ж правительства масоны, опутывают? В правительстве люди с интеллектом качественно более высокого уровня? Ну да, вот меня, например, теперь уже поймаешь не сразу, я не могу больше сотрясать воздух пространными абстрактными рассуждениями и такие же выслушивать в ответ. Вообще, ЕСЛИ уж меня точно поймают, на удочку софистики, не свои русские так масоны, не масоны так свои русские, А ВДРУГ мне - выгодней... тьфу, всячески замечательней быть уловленной масонами? Вдруг у масонов гораздо более интересная, не терявшая своей исторической преемственности, культура, философия, мистика? Вдруг масоны эти, манипулируя моим сознанием, всё же будут делать это более тонко чем... прости господи... правительство - а раз моим сознанием будут манипулировать более тонко, то может оно не сразу сломается, а ещё дня два послужит? * Таким средством в руках евреев является пресса. Со всей цепкостью овладевают евреи прессой, пуская в ход для этого все уловки. Получив в свои руки прессу, евреи начинают систематически опутывать общественную жизнь страны, при помощи прессы они могут направить дело в любую сторону ... Сила так называемого "общественного мнения" теперь находится целиком в руках евреев, а что это значит, теперь хорошо известно. /Гитлер, Моя Борьба/ Но ведь здесь Гитлер полностью скопировал прессу, бывшую до его прихода к власти. И это нельзя воспринимать как "выиграем войну, потом учредим свободную прессу". Вытрясти мозги из населения проще, чем населению потом самостоятельно вставить их себе назад. Если населению начнут вставлять мозги централизовано сверху, то это будет целиком зависеть от состояния здоровья проповедника, а здоровых людей в мире нет в принципе. Но это ещё при условии наличия у проповедника доброй воли. а откуда взялась бы эта добрая воля? Проповедник так и будет вытряхивать из населения последние остатки мозга, чтобы население ему подчинялось. А если не будет, то такой проповедник не мог бы подняться во власть. * При этом еврей неизменно изображает дело так, что лично он жаждет только знаний; он восхваляет прогресс, но по большей части только такой прогресс, который ведет других к гибели. На деле же и знания и прогресс еврей всегда рассматривает под углом зрения их пользы только для еврейства. Если он не может получить от них пользы для еврейского народа, он станет самым беспощадным врагом и ненавистником науки, культуры и т. д. Все, чему он научается в школах других народов, всем этим он пользуется исключительно в интересах своей собственной расы. /Конец цитаты/ Лично я раньше жаждала жертвы во благо не знаю чего. Теперь я притомилась, и, натурально, это... жажду... не только знаний, а также возможности их получать, и чтобы пожрать чего было, во что одеться и где жить. * Своих женщин они, правда, иногда навязывают в жены влиятельным христианам, но что касается мужчин, то тут они принципиально не допускают браков с другими расами. /Конец цитаты/ Это неправда. У моей бабушки сестра замужем за евреем. * Еврей почти никогда не женится на христианке, зато христиане часто женятся на еврейках. Таким образом в еврейской среде людей смешанной крови не оказывается. /Конец цитаты/ При Гитлере в Германии что, всегда из дому уходила невеста, а не жених, как в глубокой древности в крестьянских семьях? * Чтобы замаскировать все это и усыпить внимание своих жертв, евреи все громче и громче кричат о необходимости равенства всех людей, независимо от расы и цвета кожи, а дураки начинают им верить. /Конец цитаты/ Везде, где есть национальная проблема, есть такие призывы. Например, в США долгое время велась война за отмену рабства, и евреи тут были вообще ни при чём. * Но всеми своими чертами еврей все-таки продолжает еще отталкивать широкую массу людей, от него все еще пахнет чужаком. И вот для удовлетворения массы еврейская пресса начинает изображать евреев в таком виде, который совершенно не соответствует действительности, но зато вызывает представления, которые нужны евреям. В этом отношении особенно характерна юмористическая печать. В юмористических листках всегда нарочно стараются изобразить евреев как в высшей степени смирненький народец. Читателю внушают ту мысль, что, может быть, у евреев имеются некоторые комические черты, зато по сути дела этот народ добрый, не желающий никому вредить. Читателю дают понять, что, может быть, некоторая часть евреев действительно не представляет собой героев, но зато во всяком случае не представляет собой и сколько-нибудь опасных врагов. /Конец цитаты/ 1. Если по какой-то причине, которой из текста Гитлера понять нельзя /потому что я отказываюсь брать в качестве причины как то, что евреи никогда не были настоящими кочевниками, а всегда были только паразитами, разрушающими культуру человечества; так и то, что евреи поголовно на протяжении века или нескольких веков все были ростовщиками-кровопийцами *я смутно кстати вспоминаю рассуждение из уроков истории, что, не имея земли в своей собственности, не работая на предприятиях, сидя в гетто, евреи ничем другим не могли заниматься, кроме ростовщичества, торговли, ремёсел и философии; а что евреи не рвались работать ни на хозяина земли, ни на хозяина предприятия, я здесь не вижу вообще никакого преступления*/; Так вот, если по какой-то причине, которой из текста Гитлера понять нельзя, внешний вид еврея, как-то: форма носа, манеры, речь, обычаи - поголовно отталкивали всех немцев, то могла быть развернута, в определённую меру спланированная, кампания в печати, поставившая себе целью преодолеть этот предрассудок. В том, что такая компания, как, видимо, особенно указывает Гитлер, была СПЛАНИРОВАНА, я опять вижу ноль состава преступления. 2. Возможно, кампания или часть кампании в печати была спланирована не разумными желающими хорошего людьми, а еврейскими организациями, входящими в состав Мировых Религиозных Заговоров. Но только истории о чудаковатых незлых евреях не были сфабрикованы этими организациями. Истории были взяты из жизни, просто в историях описывались не адепты Заговоров, а нормальные мирные евреи, народ с разнообразной культурой и длинной историей, то и другое крайне увлекательно. Так вот эти мирные евреи вообще не виноваты в том, что часть кампании в прессе была развёрнута Заговорами, даже если это действительно было так. 3. Относительно некорректного полемического приёма "если нельзя спорить, нужно обратить тему в шутку" мне известно, что он принял сейчас в стране просто фантастические какие-то масштабы; я сама непроизвольно периодически срываюсь на этот приём, потому что этот приём полезен не только софистически, но и психологически: если б я ко всему подходила серьёзно, я здесь бы не сиделап сейчас, а я до сих пор находилась бы в дурдоме. Куча моих знакомых пользуется этим приёмом, ни один из этих знакомых не еврей, поимённо я называть не буду, потому что это не скамья подсудимых. Этим приёмом, кстати, пользуются не только из тех подлых соображений, что "не хочу спорить и искать правду, хочу любым способом поставить на своём", а также из тех соображений, что человеку НЕ НРАВИТСЯ, скажем, Православная Церковь. Человеку Православная Церковь не нравится сильно, даже до бешенства и/или до отвращения, человеку не нравится каждая подробность и деталь в Православной Церкви и не нравится Православная Церковь в общем. Человек не имеет возможности спорить на территории православия, потому, что для этого надо было бы в православии разобраться, а ему отвратительно к православию даже подойти. И человек начинает высмеивать - более или менее внешний - облик православия, потому что никаким другим образом он выразить и сбросить свою агрессию не может. © Copyright: Агата Кристи Ак, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
