Дождливый осенний день… Целебная прохлада и ласковый свет.
Дни стали спокойнее и глубже. Дастин (Дашкин парень — ясен пень, я прозвала его Хоффманом)) по-прежнему колготится у нас, поскольку нашёл себе квартиру лишь с первого ноября. Но днём их обоих нет: мелкая в школе, а Хоффман вкалывает на какой-то стройке, ему 19 лет, отпрыск немки и чеченца — вроде неплохой парень, по-русски не понимает ни бельмеса.)
Я уже меньше психую из-за твоих исчезновений, но очень скучаю (хотя и запретила себе говорить об этом вслух). Вот, Юрик, твоя Хари уже научилась не выламывать стальные двери, когда ты оставляешь её одну в каюте и выходишь в библиотеку за книгой…
Что нам показывает живое зеркало Божие?
Вчерашний дневной сон, а во сне — выпуклый экран старого кинескопного телика, может быть, сохранившегося ещё с советских времён. Большой такой телик. По телику идёт фильм (не в эфире, не с диска, с видеокассеты вроде бы). В кадре комната, а в ней — молодая красивая женщина с высокой причёской из 60-х (“бабетта”, так раньше называли подобные причёски в стиле Бриджит Бардо). Женщина одета в тёмное облегающее платье с прямоугольным вырезом и тонким пояском. Платье длиной до колен. Я не совсем уверена, что фильм цветной, а не чёрно-белый…
Женщина с кем-то разговаривает, но звука нет. Ты сидишь с гитарой перед теликом или где-то рядом в том же помещении, и я слышу не как ты поёшь и аккомпанируешь себе, а только одно слово: “комната, комната, комната”. И вижу комнату, обычную комнату вне какого-либо времени и места, комнату, залитую дневным светом, белую от него. И понимаю, что ты поёшь “Белую комнату” ("White Room"). У тебя мелькает шальная мысль, что на этот раз я вряд ли смогу угадать твою музыку. (Если действительно всё это случилось в реале, то больше не надо, пожалуйста, так делать, родной, потому что это не игра.) Словно издалека, до меня доносится звук твоего голоса, и в тот момент, когда мне хочется слушать и слушать тебя ещё, всё исчезает…
Сон сам становится экраном, и на нём мальчик, подросток, взбегает по широкой лестнице. Мне бросаются в глаза крашеные полы, коричневые, гладкие, и лестница такая же… Это школа или какое-то другое учебное заведение…
Потом, без всякого перехода, вижу летний деревенский огород и старый садовый чайник, эмалированный (белый, по-моему), без крышки, “списанный” с кухни из-за возраста и ржавчины и служащий для полива огорода. В чайнике на солнце нагрелась вода, и мальчик собирается поливать ею цветущие огуречные плети…
А ведь и вправду медведь.) Юрик, хватит уже меня бояться, стесняться и прятаться.) Ты же меня знаешь и знаешь, что я тебе — друг. Может быть, единственный твой друг в этом мире. И всегда буду в первую очередь твоим другом, а потом уже всем остальным, что там у нас по списку…
У меня к тебе просьба: пожалуйста, не рассказывай обо мне никому, ладно? В смысле: о ясновидении и прочем. Твоему рассказу всё равно никто не поверит, наговорят гадостей обо мне — это ещё полбеды, но наговорят гадостей ведь и о Боге — или подумают, что ты сошёл с ума… Если люди чего-то не понимают, они этого боятся, а когда они чего-то боятся, то хотят это уничтожить. Потом я попрошу и не показывать меня никому по той же причине: есть такие вещи, которые существуют не для всех, а только для тех, кому они предназначены. Береги нас, половинка.
С Праздником, радость моя.)
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
