Рассвет мы с собакиным встречали сегодня в поле. Солнце лениво поднималось вдали — огромное, красное, жаркое… Но мы успели вдохнуть немного утренней прохлады. А ещё мы встретили молодого оленя: они прекрасны, когда бегут сквозь высокие травы, точно как дельфины в море — так мелькают их спины в траве-воде. Олени довольно редко выходят на поля, особенно в такое пекло, а тут…
Вчера как раз читала из Псалтири: “Глас Господень, свершающий елени…”, и вот, на следующую утро Он ответил, что внимательно слушает и подтверждает Своё участие в происходящем. Псалтирь у меня вызывает восхищение — она просто неисчерпаемый кладезь метаметафор. “Свершающий елени”... Слов нет.
Ответы приходят довольно быстро, а иногда и сразу, но уже не в виде каких-либо образов — как телесное ощущение. Например, сильная волна мурашек ни с того ни с сего от темени до пят прокатится и чувствуешь, что над твоим разумом нет черепной коробки, ни атмосферы, ни звёзд, ничего нет вообще — только Бог… Но такое случается редко, когда сердце нараспашку открывается Небу в своей любви.
Если и говорить о какой-либо “оставленности”, то это Господь, наверное, чувствует “человекооставленность”, а не наоборот. Люди разучились жить внимательно, глухи и слепы, ничему и никому не верят. Безумные, бегут к своей смерти и не добегают, духовно погибают раньше, так и не достигнув финиша…
Но я хотела о хорошем. С балкона, на четырнадцать часов — Большая Медведица. Позавчера долго смотрела на звёзды, и — одна упала. С длинным золотым хвостом на полнеба. Персеиды… Я желание загадала. Не такое, как в прошлый раз, — другое. Тебе не скажу, а то не исполнится. Но, может быть, ты и сам догадаешься.)
UPD 18:40
Ты снова не веришь мне?.. Наводил справки?.. Хочешь, чтобы я рассказала тебе о Флоре?
Горе мне. Что ещё сказать… Одно радует: я — человек, не мечта и не идол. А люди совершают ошибки, у них есть такое человеческое право. Некоторые делают выводы из своих глупостей, некоторые не делают. Я надеюсь, что принадлежу к первой части…
Моё мнение о Флоре остаётся прежним: он очень несчастный человек, больной и одинокий. Человек, сам себя втоптавший в землю, похоронивший заживо без чьей-либо помощи со стороны.
Когда я его ещё не знала, мне казалось, что у него, несмотря на всё, сохранились понятия чести, благородства и достоинства. Мне вообще свойственно думать о людях лучше, чем они есть на самом деле.
Тогда придётся рассказывать и о сайте (назовём его “Пру”). Я пришла туда в 2015-м. Меня сразу встретила в штыки тамошняя редактор Ольга Пахомова. Невзлюбила с первого взгляда, что называется. Никто не обращал на меня внимания, кроме случаев, когда можно было к чему-то придраться в текстах.
Атмосфера на том сайте всегда была какой-то отравленной, и я пару раз уходила, но потом возвращалась — для сетевого поэта сайт всё равно что дом.
К Флоре в то время относилась с осторожностью и опасением: в профессиональном общении он резкий и мало приятный господин. Но он, повинуясь негласной директиве, исходящей от Пахомовой (она долгое время одна заменяла Малкину всю РК и делала, что хотела) не замечал моего присутствия, что меня только радовало.
Когда Малкин сдал свои полномочия, стали набирать новых редакторов в РК.
Какая-то муха меня укусила, и я вызвалась помочь любимому сайту (у меня тогда появился опыт работы редактором на другом ресурсе). Новый главред вручил мне колонку редактора, где уже были рубрики, в том числе и интервью с авторами. Почти пустые рубрики — никто не хотел этим заниматься.
Так я начала брать интервью и что-то сама пробовать в литведе.
Флоря на тот момент в пух и прах разругался с главредом и хлопнул дверью — ушёл с Пру. И буквально с первых дней моей работы в РК зашёл разговор о том, что неплохо было бы вернуть такого ценного специалиста, тем более что кроме него филологов у нас там не было.
Я написала ему, попросила вернуться ради поэзии. Как ты понимаешь, он был польщён, немного покапризничал, но вернулся. Мне пришлось пообещать ему свою редакторскую опеку, потому что авторы довольно часто вставали на дыбы, когда их критиковали.
Он вернулся, в РК отказался войти наотрез, просто оставлял рецензии и публиковал своего Шекспира.
Довольно часто писал мне в личную почту: о своей болезни в основном, о сайте и о коте. Потом некоторое время мы культурно препирались в почте по поводу наброска “Адамова зрения”, который я дала ему почитать. Он обозвал его “эзотерикой”.
Ничего личного между нами никогда не было. Точка.
Пахомова, с плохо сдерживаемым раздражением, кое-как терпела моё присутствие в РК. С Флорей у неё тоже шло не слишком гладко: они яростно сталкивались лбами под каким-нибудь стихотворением, и, как правило, из этих столкновений вырастали настоящие скандалы. Ссорилась она и со мной, и со многими другими авторами. Бывают такие люди.
После очередного скандала, когда мне пришлось встать на защиту одного из наших (Семёна Эпштейна), на которого с подачи Пахомовой накинулись всей сворой и устроили самосуд (Пру — весёлая компания)), она окончательно обозлилась на меня и стала в комментариях потешаться над Флорей (который, кстати, в той ссоре поддержал линию Пахомовой), мол, что он не касается моих стихотворений, потому что “любовь, ничего не поделаешь…”.
Флоря вскипел и прицепился к чему-то, по-моему, к переводу Рильке “Тишина”. Написал мне отклик в резком, оскорбительном тоне.
Тогда меня всё это достало, и я свалила из РК на полгода.
Как только ушла из РК, Флоря тут же перестал писать мне свои письма про больные ноги и кота.
Когда через полгода главред уговорил меня вернуться, письма профессора возобновились, но тут уже я перестала ему отвечать. Т.е. отвечала, но сухо и односложно, чтобы от отстал. Что в итоге и случилось.
Интервью с ним было в десятке первых. Это был мой первый собеседник такого профессионального уровня — не помню (не хочу идти на Пру, чтобы уточнять), Флоря случился до Куприянова или нет. Профессор — человек самовлюблённый до дрожи. Чтобы поговорить с ним, мне пришлось немного ему подыграть, поэтому интервью начинается с изрядной порции “елея”. Это не очень здорово, я понимаю. Но с другой стороны, на тот момент времени он и вправду был моим первым высокопрофессиональным собеседником (если я правильно помню про Куприянова), поэтому я не покривила душой в преамбуле.
Пока оставалась на Пру, несмотря ни на что, продолжала опекать его, как обещала. Потом он попал в больницу — попрощался и поехал ампутировать обе ноги. Неделю от него не было ни слуху ни духу, и я переживала. Где-то в тех окрестностях разъезжал наш главред, и мы уже договорились, что он по пути заглянет в больницу к Флоре, как тот объявился и сообщил, что ноги на месте, что его пролечили капельницами и отправили домой мучиться дальше.
Тогда я посвятила ему “Каприччио”, чтобы как-то поддержать — что я могла ещё сделать?...
Пока творилось всё это безобразие, Пахомова вылетела из РК. Произошло это событие без моего участия, хотя я всегда была против её деятельности на Пру. Она показала свой характер новому главреду, и он её вышвырнул, ни с кем не обсуждая своё решение.
Теперь я, ясен пень, “цитадель абсолютного зла” для неё…
Что же касается Флори, то после моего последнего и окончательного ухода с сайта, мы перекинулись парой писем на профессиональную тему: просила у него консультацию по своей прозе, когда только приступала к роману, и советовалась с ним насчёт статьи о графоманах. На обе мои просьбы он ответил довольно резким отказом, сославшись на нехватку времени.
И не так давно я отправила ему электронную версию своей книги с его статьёй. Он поблагодарил и сообщил, что снова покинул Пру.
Я ничего не ответила.
Больше рассказывать нечего.
Если ты принялся наводить обо мне справки в литтусовке, то тебя не ждёт ничего хорошего: от добра, как известно, добра не ищут. Те, кому я помогала, правила их стихи, призывала учиться, потому что есть талант, и т.д. — они, скорей всего, промолчат и отведут взгляд в сторону. А те, кто пытался превратить поэзию в свой междусобойчик или дамский салон — те оторвутся при возможности наговорить обо мне всего, чего угодно.
В литературном мире я — сама по себе. Многие завидуют, другие тихо ненавидят, но почти все не понимают и боятся. Не меня — моих стихов.
Вот, я рассказала тебе о Флоре. Мне горько и немного больно. Не из-за него, а потому что ты снова мне не веришь. Снова подозреваешь меня в какой-то низости. Что я, наверное, соберу свои письма и личные стихи и опубликую их с открытым посвящением тебе — для толпы или ещё что-нибудь… Или что “Сонеты” мной придуманы, что я вообще всё выдумала, чтобы завлечь тебя в свои “коварные сети”... И не замечаешь, что я уже перед тобой кожу с себя сняла и на гвоздик рядом повесила… “Сонеты” зародились, на самом деле, ещё в тексте “Адамова зрения”, когда я ничего не знала о твоей жизни, и я тебе уже признавалась, что не перечу поэзии.
Вот, снова оправдываюсь…Только в чём, сама не пойму.
Не скажу, что сильно удивлена — знала, что твой бес просто так от тебя не отвяжется. А пока мы вместе, у него нет шансов. Вот он на меня и переключился… Будь осторожен, пожалуйста. Старайся смотреть в корень происходящего.
Я люблю тебя. Это единственное, ради чего всё это. Ради чего я сама.
P.S. На Яндексе, в почтовом ящике Вирели, до сих пор лежат некоторые письма с того, редакторского времени - что-то успело туда долететь перед тем, как закрыли мою редакторскую почту. Я не храню их, не захожу туда. Мне не хочется снова погружаться в воспоминания обо всём этом. Если хочешь, могу переслать их, убедишься сам.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
