Цена вещей

Аннабет Ройсс: литературный дневник

Здравствуй. Если это не последняя запись, то одна из последних.
Не называю по имени, поскольку никаким Макаром не желаю тебя компрометировать.
Расскажу, как выглядит ситуация с моей стороны — может быть, что-то изменится, хотя вряд ли. Но я всё равно расскажу — ради своей совести. Чтобы потом, если она спросит, ответить ей, что я сделала всё, что смогла.
До твоего появления в декабре у меня была спокойная размеренная жизнь,
я наконец-то начала чувствовать себя хорошо во всех отношениях: обуглились факелы прошлой любви, затянулись раны, оставшиеся после предательства детьми, унялась ностальгия по дому, последствия инсульта стали ослабевать.
Может, ты не заметил, но я — т.н. “сетевой поэт”. Т.е. для меня мои сетевые аккаунты, особенно разработанные и известные читателю, представляют, скажем так, некоторую ценность. Прошлую страницу на этом сайте я веду с 2019 года, паблик в ВК стала осваивать с ноября 2023-го. В них было довольно много вложено и сил, и времени.
Зачем я об этом говорю? Была у меня одна добрая знакомая — мудрая женщина в немолодом уже возрасте, потомственная дворянка по происхождению, коренная петербурженка (не ленинградка), единственный в Союзе специалист по дворцовому и великосветскому этикету, работавшая при дворах всех ныне существующих монархов по всему миру — это в советские-то времена.
Так вот, когда она что-то дарила, а её подарки можно было сразу в Эрмитаж передавать, она называла цену, которой ей досталась та или иная вещь. “Дарю тебе это, но ты должна знать, сколько это стоит” — не в смысле денег, а в плане затраченных усилий. “Если человеку что-то достаётся даром, он этого не ценит, а ведь у каждой вещи есть цена”...
Повторюсь: мне было очень трудно поверить, что это ты пришёл, а не мне почудилось. Ещё сложнее стало открыть кислород своим чувствам, затурканным, наверное, в самый дальний угол подсознания — я всегда понимала, что ты для меня недосягаем.
Но справилась: и поверила, и полюбила.
Что там у вас творится с очковым человечком (Оч), сложно представить. Может быть, разошлись, но не оформили развод. Есть ребёнок, поэтому теперь — только через суд со всеми вытекающими. Приятного мало. Оч с малышом, наверное, ты оставил свою квартиру в Бурге — я так предполагаю. Со мной ты не разговариваешь — видимо, это ниже твоего достоинства как дворянского-печоринского, так и поэтического.
Почему Оч имеет на тебя такое влияние, что ты с ходу ей веришь, мне сложно понять. Но назвав ей моё имя, ты, прошу прощения, элементарно подставил меня — вот это я хорошо поняла и прочувствовала. Теперь какая-то незнакомая поганка, которая годится мне в дочери, перемывает мне кости со всеми подряд — чудно.
Мне пришлось уйти со страницы, где я привыкла работать, расстаться со всеми, кого я знаю (из литераторов), закрыть паблик в ВК, служивший неплохой площадкой для раскрутки моего “творчества”.
Ну и ладно, — подумала я, — ну и славно.
Я провела почти всё лето за письменным столом, пытаясь вдохнуть в тебя жизнь. Дневник, стихи, постоянная тревога, нервный и душевный измот. Перестала спать по ночам — а для человека с моей болячкой это не ерунда какая-нибудь. Примирилась с мыслью о России, из которой в прошлый раз еле унесла ноги и заплатила за неё дорогой ценой… Если в нынешней России живут Оч-и и им подобные — я не хочу туда. Мне судьба Бунина ближе, поверь. Не говорю уже о том, что со мной снова сделает долбаное российское государство, оккупировавшее наше многострадальное Отечество. И я не просто говорю об этом, а как потомок дворянского рода Курбатовых и уральского купеческого рода, носящего мою девичью фамилию, и как вдова князя Березина-Галицкого (род изменил фамилию во время большевистского ига). И когда меня обзывали “фашистской дрянью” и “гестаповкой”, били, резали, насиловали, — я всегда помнила о том, кто я. И об Урале, который у меня в крови был и будет всегда, где бы он не находился. Хотя ты всё равно ничему не веришь, что бы я ни сделала и ни сказала, и мне постепенно становится всё равно.
Но всё же, надежда ещё теплится — она такая, зараза эта. И мягкое, доброе моё сердце, конечно, снова включилось в процесс…
И подумай: неужели у тебя есть хоть что-нибудь, кроме любви, что ты можешь предложить мне? Нечто, способное перевесить то, что я выше перечислила, включая расставание с моими дочерьми, младшей из которых всего шестнадцать?
Твоя известность? А разве это не обуза, не тяжкая ноша, не рамки, загоняющие рядом живущего человека в “регламенты” и “приличия”?
Деньги — а они у тебя есть, если ты собираешь на лечение через интернет и СП?
Красота — ну, да, ты мне нравишься, но я бы не сказала, что ты самый красивый мужчина из тех, с кем мне довелось повстречаться в этой жизни.
У меня хорошая жизнь, я не жалуюсь, и единственное, что может заставить меня променять мою судьбу на какую-то другую — это любовь к человеку, настоящая любовь, не поэтическое идолопоклонство, как вышло у меня в прошлый раз. Поэтому я безупречно понимаю, что творится с тобой из-за — продолжим называть её — Юли. И у меня была такая “Юля”. Дошло до того, что я обратилась в церковь, иначе бы умерла.
И поэтому, из-за своей личной “Юли”, я так хотела разобраться в механизмах влюблённости, вдохновения, графомании и того, почему два вроде бы любящих поэта могу реально друг друга угробить. Считай мои исследования попыткой самоисцеления. И мне это удалось, с Божьей помощью.
Мои исследования многим не понравились, знаю — в особенности графоманам. Это к вопросу об “известности” и прочей меркантильной шелухе — если бы я гналась за чем-то подобным, такие статьи не писала бы и не публиковала.
Искусство-не искусство. Ах, какая страшная женщина! Ужас.)) Ночами не спала, чтобы сплести паутину вокруг прославленного поэта. Вот же ж блин! Ну просто делать больше было нечего, в одиночку воспитывая пятерых детей то в одной, то в другой стране.
Такая коварная похитительница сердец, что почему-то оказалась совершенно неподготовленной к приходу своего кумира (в смысле - поэта, дару которого поклонялась) — не восхваляла его в своих статьях, не льстила, ничего нигде не отредактировала в угоду ему.
Вы шутите, ребята?) Имея такое окружение, как Оч и иже с ней, немудрено поклоняться идолу — в Православии они, наши с тобой “Юли”, называются бесами. Высасывают все силы из человека и убивают его душу.
Когда мне пришлось бороться с моей “Юлей”, рядом оказались — слава Богу! — хорошие люди: Муханов с его алтайской мудростью, Пагын с его просто светлым умом. Они поддерживали, наставляли, помогали, да просто были рядом, ёшкин-кошкин! Иначе мне пришёл бы трындец.
Да, я кое-что понимаю в поэзии. Мне удалось приоткрыть “окно” в неё. И в нём я увидела — тебя. Верю в это, поскольку у меня нет ни одной причины не верить обоим: Богу и поэзии. И пытаюсь верить тебе, что ты К-н, а не какой-нибудь балабол безвольный, из которого можно верёвки вить. Что в тебе ещё осталось что-то человеческое, пускай искалеченное до неузнаваемости, но живое.
И к этому живому я обращаюсь сейчас, с ним разговариваю. Не с известным поэтом, не с морпехом, не с идолопоклонником, приносящим свою жизнь и жизни близких ему людей в жертву идолу имя которого смерть, — а с тем мальчиком внутри тебя. Если он меня слышит, пусть знает, что я люблю его, пусть возьмётся за Божью нить, всё ещё соединяющую нас, и медленно выходит из своего ада.




Другие статьи в литературном дневнике: