Хорошо, вернёмся к искусству, потому что я чую здесь какое-то недопонимание с твоей стороны.
Что для меня является искусством? Что-то, что не имеет под собой реальной основы. Нечто выдуманное, существующее помимо жизни как некое её отражение, но не совсем точное, а преломлённое в человеческом восприятии.
Так я думала раньше. Пока со всего маху не влетела лбом в своё первое поэтическое “окно”. После этого поэзия перестала быть для меня искусством. Что я имела в виду, когда назвала “Говорить о вещах простых” этим холодным и равнодушным словом — я говорила об относительной искусственности возникновения образа, твоего образа, поскольку мне не приходило в голову, что в связке поэзия-поэт, второй участник — всегда ведомый, а не ведущий, и он не способен ничего “придумать”, кроме того, что вдохнёт в него Бог и выдохнет им, поэтом, в виде словесной материи. Вот стихи — это искусство, без оговорок.
Поэтому я наивно считала, что образ, возникший в “Повелителе Птиц”, появился с моей подачи, а раз так, значит это — искусство. Когда из предчувствий и снов наяву складывался твой образ, я не догадывалась, что заглядываю в будущее, не подозревала тогда ещё, что у меня есть Божий дар видеть время насквозь и говорить его.
Осознание этого пришло в “Элегиях”, с тобой, настоящим. Ты каким-то образом пробудил этот дар, дремавший во мне до поры, проявлявшийся изредка и безо всякой реакции с моей стороны — я его не замечала. Что неудивительно, потому что как ты из 2019 года можешь видеть воплощение в жизнь твоих стихотворений? Сегодня я не просто верю, что мои слова носят отпечаток пророчеств, причём все слова, которые говорю (поэтому меня так изматывает сам процесс говорения), — я знаю это.
С детства мне упорно твердили, что я ненормальная, и я смирилась. Первым, кто разглядел во мне поэта, был Владимир Сергеевич Егоров, директор сети книжных магазинов “Иностранная литература” в Ленинграде. Познакомилась с ним и его женой уже в Германии, в 1995-м. Но я ему не поверила, посмеялась. Однако стихи потихоньку кропала, не придавая своему увлечению никакой значимости. Только в 2010-м до меня дошло, что надо учиться, потому что стихи — это моё. А совсем недавно — пожалуй, на “Простых вещах” я наконец поверила, что я поэт. Представляешь, как тяжело мне даётся осознание того, что я могу заглядывать в запредельное? Об этом даже помыслить страшно, не то что примерить на себя.
Что скрывать — я всегда была о себе самого невысокого мнения. Тут и детские комплексы, старательно вбиваемые мне в голову моими родными, и собственный печальный жизненный опыт, и многое другое… И принять на себя такую ответственность для меня было делом практически невероятным. Но вот, пишу тебе обо всём этом как о состоявшемся.
С определённого времени, наевшись собственной волей, точнее, собственным идиотизмом, мне расхотелось слушать себя. Тогда я отдала свою судьбу в руце Божии и добровольно стала ходить у Него в послушании. Такие же отношения у меня с поэзией: я не делаю того, чего не хочет она, и стараюсь исполнять её волю, поскольку теперь осознаю, что она — не искусство, и что каждое сказанное мною слово так или иначе осуществляется в "реале".
Отличие “Элегий” от “Простых вещей” в том, что они пишутся для живого настоящего человека, тогда как “Вещи” родились из (или для) образа этого человека. И именно в этом смысле я назвала их “искусством”.
“Элегии” начинались на инерции от “Вещей” — мне было не расстаться с… ну, ты знаешь. И вдруг образ оживает, воплощается в человека, эфирной частью которого он прежде являлся, и приходит ко мне на страницу читать посвящённую себе поэзию. Представь, что я тогда почувствовала…
“Повелитель Птиц” был задуман как эксперимент на волне любопытства, одолевающего меня после истории с моей “Юлей”. Пока Господь выводил меня из того кошмара, многое открылось, и мне захотелось поставить опыт: попробовать уже осознанно создать не то, чтобы идола, но некое его подобие в миниатюре, на сей раз находящееся под моим контролем. Так начинался “Повелитель” и моя поэзия, которая почти сразу взяла меня за жабры и повлекла к тебе.
Наверное, здесь тоже необходимо пояснить. Есть огромная разница между образом, создаваемым из человека, когда поэт обожествляет объект своей любви, набивает его поэзией, как перьями подушку, делает из него идола. И человеком, выходящим, создаваемым из образа — в этом случае поэзия сама желает осуществиться в человеке, избранном ею для воплощения божественного замысла. Во втором случае присутствует то, что называется “предначертанием” или “наречением”, и человек, вошедший в свой неотмирный и неотвременный образ, является наречённым, суженым.
Блин, опять не совсем точно: "входит в образ", "выходит из образа"... Правильнее - воссоединяется с образом. Проблема в том, как это происходит: если по воле человека - катастрофа. Если по воле Бога - случается чудо. Такая вот простая небесная механика.
Какое же здесь искусство? Искусству достаётся только словесная оболочка, форма, не более.
За перегиб с верлибрами в "Элегиях" я уже извинилась. Ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и глупость. Хотелось выбрать самые светлые строки из своих писем к тебе и "укрепить" ими "Элегии", а через "Элегии" - и жизнь. Это было чисто моё желание, не поэзии, и вот, что в итоге вышло... Не соображала, что не только мои стихи наделены силой, но и остальное, тем более письма.
Новый цикл “Сонеты к Эвридике” неожиданно запросился быть. Если поэзии угодно — я повинуюсь. Чувствую, что это важно. Важно не просто думать эти стихи, важно их проговорить, вслух, чтобы ты их прочитал, чтобы их образы соединились с тобой. Не ради каких-то там книг, а потому что это необходимо — их извлечение из сущего и перенесение в бытие.
Слово, произнесённое вслух, это двигатель бытия. Оно начинает работать ещё будучи едва уловимой мыслью, предобразом, но настоящую жизнь обретает — в сказанном. Теперь знаю о способностях своего слова и не боюсь их, поскольку не от меня это исходит и я полностью доверяю Тому, кто говорит через меня.
Как поэт не могу забыть и том, что поэзии нужен читатель. Читатель — живое эхо образа, его “батарейка” в каком-то смысле. Поэзия призвана вести людей к Богу, в Небо, утешать их, обнимать, повторять им каждый день: верьте, смерти нет, есть только жизнь, раскройте глаза, выньте затычки из ушей. И та же поэзия предупреждает, что есть смерть вечная, когда душа человека умирает вперёд его тела, и что без любви мы никто.
Мне очень нравится имя, которым в детстве тебя называла бабушка. Короткое, с буквой “к” на конце.) Оно такое родное…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
