***

Алла Тангейзер: литературный дневник

/14:36/ Хотела без актуальщины, но нет, — опять новости. Из хорошо забытого старого… Вчера вечером спала, сидя, на Курке, — разбудил «Соцработник», тот самый… (Опять с бородой. А то, было дело, сбрил бороду и подстригся почти наголо. Мужчины, которые мне по каким-либо соображениям хотят понравиться, упорно бреются почти наголо, почти все… Начитались, наверное.) Поскольку он обрадовался, а я уже всё забыла (квартиру, паспорт), встретились радушно. Правда, он очень подчёркивал, что нашёл меня случайно (бродил по вокзалу в качестве соцработника), и это было очевидно не так. (Но всё пока благополучно.)
Практически сразу, не дав продышаться, замучил меня: «Ты меня почему-то боишься?» и «Квартира-квартира-квартира». Но за куличами и пасхальными яйцами до храма я даже дошла по собственной инициативе, — уж очень яиц хотелось. (А он предлагал подождать, пока принесёт.)
Распрощался почему-то вдруг очень сдержанно. Сегодня его не видела, но, кажется, было «продолжение». (Сейчас сбегаю на перерыв и вернусь.)


/16:53/ Вот, пришла. Продолжаю.
Кстати, насчёт яиц. Ещё в «паровозе», в пятницу вечером, до того, как я выскочила на Коломенской, «Ежовский» сказал (буквально): «Яиц в эту Пасху будет очень много». Дошло только к вечеру воскресенья, когда, наконец-то, совсем вечером, на кормёжке дали несколько пасхальных яиц, — а до того — не было ни одного… Во всяком случае, у меня. Хотела сказать раньше, но было всё недосуг. Ладно, давно уже проехали. Теперь — сегодня.
Примерно за час до машины на Курке я уже пришла в скверик. Посидела, покурила в раздумье (кстати, «Соцработник», в коем это веке, вдруг дал денег на сигареты… — но у них есть дурацкое свойство — кончаться, а купить ещё — уже не пошла, по крайней мере, здесь и сейчас), — покурила, соображая, сидеть здесь, или сходить за кипятком. Вдруг — наезд. Не особый, но всё же. Двое невообразимых (один, во всяком случае) уселись рядом. Пришлось сразу встать и уйти. Пошла за кипятком. На выходе из скверика прицепился ещё один, азиат: когда и где будут кормить. Очевидно, что не просто спрашивал (почему, вообще, у меня? — не таким уж я выгляжу бомжом, чтобы именно у меня спрашивать о кормёжке), но по интонациям — тоже наезжал. Таких наездов, достаточно откровенных, здесь не было давно. (Оба — незнакомые.) В общем, было ясно, что не всё в порядке. Про «Соцработника» по дороге вспомнила.
Когда шла уже к машине (успевала), вдруг приспичило у торгового центра (а я знаю, что такие вещи часто бывают не случайными и не естественными), — подумала, что «кто-то» хочет не пустить на кормёжку. Или — чтобы опоздала. А потом, вдруг, вспомнила эти наезды и сообразила, что куличи и яйца у меня ещё есть, и без кормёжки я обойдусь (а нередко обхожусь в таких случаях и вообще просто так), в общем — не пойду-ка я туда… Завернула в торговый центр, к началу кормёжки заведомо не успела, но туда уже и ноги не несли, — отправилась в интернет. (Здесь, кстати, как иногда случается, ещё подкормили… Спасибо.) Подумала, что там могло быть: могли наехать (тем более, незнакомые, уже выяснившие, когда и где кормят), и… мог быть очередной балаган (как год назад в тоннеле) с «чудесным спасением» меня — «Молдаванином» (не знаю, насколько поздно он бы по плану «спас» теперь, — тогда — только по зубам чуть успели заехать)… Теперь бы я, правда, уже не купилась бы на его «благородство» (я и тогда не очень купилась, — тоже чувствовала заказуху, — но всё же, некоторое впечатление тогда это произвело, и какое-то время, пока не кончилось «хорошее поведение», на электричках я с ним покаталась, тем более, что была создана ситуация безвыходности: вообще некуда было деваться на ночлег зимой: в тоннель после той «поножовщины» было уже не пойти). Но, вот, я к той машине сейчас не пошла вообще. Пишу здесь, и вполне сытая…
Кстати, я и тогда вспоминала «Соцработника», — тогда он был как раз актуален (ещё не было паспорта, с которым он помогал)…


Ну, и — до кучи. Напомню, что «Соцработник» учился (кажется, не окончил) в Ленинградском институте советской торговли, который — примерно в километре от моего тамошнего дома. А как только маячит Петербург — сразу маячит дурка, психиатрическая расправа. Петербург спит и видит — объявить меня недееспособной. (Потому они часто и так мало стесняются: «всё равно, никто слушать не станет».) Это же — всё время маячило и в палатке (в ангаре) с февраля, примерно, прошлого года. Не очень откровенно, но — маячило. «Соцработник» — из той же компании. И теперь тоже что-то сразу же проскочило об «освидетельствовании», «необходимом для продажи квартиры», пока я довольно резко не оборвала. Сказала, что если вдруг это действительно надо (менты проверяли документы сто раз, да и сама я с Петровки не вылезала, — никто ничем не обмолвился, — ничего там нет, — но если в Петербурге появлюсь я сама — будет, как пить дать, — всё схвачено, и здесь «свидетелей» тоже, предполагаю, «окажется» полно), — я сказала, что если вдруг действительно надо какое-то освидетельствование, то — только в Москве. Ни в какой Петербург не поеду.
Между прочим, мои недавние откровения, чего я хочу, могут быть налиты на ту же мельницу… Но мне уже становится вообще всё равно — в плане того, что я делаю «так», а что «не так». Всё это — примерно как с «Женской самообороной» (кстати, сегодня книг там уже нет вообще): все мои личные предприятия — с маникюрными ножницами против регулярных войск...
Опять же, вот так вот девки пляшут. Ухожу. /18:47/


(Сегодня, от начала даты и до времени ухода включительно:
слов – 833,
знаков без пробелов – 4 547,
знаков с пробелами – 5 487.)


.



Другие статьи в литературном дневнике: