Вот сегодня еще одно пришло
С утра отложила на вечер работу над сценарной психологией. Покормила Тяпу гречкой. Нет еды для собаки. Ест пока тоже что и я. Думала вчера и сегодня про Андрея. Он опять куда-то исчез. Можно позволить ему вести себя как быдло и игнорировать мои просьбы. Можно выгнать. Толку в этом никакого. Что так, что эдак. Я по сути мало что теряю. Хотя осадок от такого общения лег на душу тяжелым слоем недоверия к людям вообще и к нему в частности. Хотя я то как раз не теряю, а приобретаю по сути. Мне не с кем ходить в кино, не на что. Пива даже посидеть попить или кофе с пирогом не могу. Жизнь идет и вытекает сквозь мои руки. Ищу хотя бы остатки чувств и не нахожу. Я более чем уверена, что порвав с ним то потеряет безусловно он, не я. Но помалкиваю о том. Стала было перебирать дневники свои, но тоже бросила. Нет настроения. Я много лет веду три вида дневников. Время от времени забрасываю это, потом начинаю снова, что бы как-то организовать свою жизнь. Первый дневник веду о чувствах, о том, что переживаю за день, что думаю, что читаю. Второй дневник - дневник дел. Я записываю, что запланировала сделать за день и что в результате из этого вышло. Что сделано по факту. Третий дневник веду о снах. Стараюсь укладываться в эти рамки. Как-то прочитала, что очень важно записывать свои сны. Утром сразу записать все что помнишь, это тренирует восприятие, приобщает к тонким слоям, развивает интуицию, конечно развивает память. Время от времени я вела такой дневник. Сначала ежедневно, потом раз от разу. Теперь вовсе редко. Когда действительно что-то интересное. Но смысл дневника в том, что вести его надо ежедневно. Я ленюсь.
Раньше я очень интересовалась эпистолярным жанром. Особенно мне было интересно правильно и красиво составленные письма. Получать и писать такие письма это какое-то особенное удовольствие. В магазине увидела как-то книгу, примеры писем разных людей. Великих и не очень, о правилах написания и многое другое. Почитала там же, но не все. Не было возможности купить. Думала заеду на днях и куплю. Но потом закрутилась забыла, не до того. Теперь очень жалю что тогда пожалела времени и денег. Хотя мне давно уже некому писать писем. И все же....
Вчера снова схватилась за Блока. Время от времени я перечитываю. У меня небольшой томик "Незнакомка". Я раз от разу читаю его. Не могу сказать почему и от чего меня тянет перечитывать того или иного поэта или писателя. А уж тем более Блока. Он не является тем кого я более прочих обожаю. Мрачноват он на мой взгляд. Тяжеловат и мрачноват. Хотя поэт конечно при отменный. Что сказать. И у него тоже есть пара-тройка стихов которые я искренне люблю. Другие же отмечаю как что-то приятное или близкое мне более всего прочего. Я решила отметить для себя те, что как-то запали. Сегодня. И вот интересно. Раньше я не отмечала. Но спустя время очень интересно перечитать и увидеть, как изменился взгляд и вкус. Смотря свои старые пометки и новые видеть, что происходит в душе и разуме. Как меняется отношение к тому или иному произведению. Эту книгу я купила очень давно, еще в то время когда у нас с Потаповым были очень теплые отношения. И мы вместе раскатывали по книжным магазинам и развалам покупая то, что нам интересно, подбирая свою библиотеку. Как жаль, что все так изменилось! Я жалею и себя и его и родных своих. Слишком в тяжелом положении мы все сейчас.
Вот кое что из Блока, что отмечено мной в это раз. Для начала из писем Блока Л.Д. Менделеевой. 1902 год.
И песен моих мне мало, и часто я жалею о них, о их бледности, о самой невозможности языка человеческого сказать всё, что бессильно вырывается и не может прорваться. Нужны церковные возгласы, новые храмы, небывало целомудренные, девственные одежды, неслыханные, нездешние голоса и такие своды, которым и конце нет...Ты - Заря моя...Я перед Тобой, коленопрекланенный, клянусь Тебе, что это так, что мне без Тебя - смерть, а с Тобой - Любовь.
Твой, пока живу, пока дышу, до конца.
12 ноября.
Прекрасней Тебя - нет.
17 ноября.
Я молюсь о счастье, Ты сияешь мне.
31 декабря.
Боже мой, как же мы все до нельзя похожи, до слез, до смеха над человеком и его судьбой. До ужаса. До мурашек. Когда человек любит, сколько бы он слов ни знал, как бы великолепен ни был его язык, пусть он даже перейдет на иной, на другой язык дополняя свою речь и выискивая слова, он всё равно будет ощущать скудность языков всего человечества, что бы сказать ими о чувстве своем, лишь только душа будет в бессилии рваться в неистовой муке выразить всю красоту, всю полноту этого чувства в бесплотных попытках воспеть любимое существо! И так всегда! О какая мука! Невероятно количество слов не в состоянии передать всего, всех оттенков и всего восторга любви! Как я понимаю в этом Блока!
Песня Офелии.
Разлучаясь с девой милой,
Друг, ты клялся мне любить!..
Уезжая в край постылый,
Клятву данную хранить!..
Там, за Данией счастливой,
Берега твои во мгле...
Вал сердитый, говорливый
Моет слезы на скале...
Милый воин не вернется,
Весь одетый в серебро...
В гробе тяжко всколыхнется
Бант и черное перо...
8 февраля 1899 год
Sevus - Reginae (Слуга - Царице)
Не призывай. И без призыва
Приду во храм.
Склонюсь главою молчаливо
К твоим ногам.
И буду слушать приказанья
И робко ждать.
Ловить мгновенные свиданья
И вновь желать.
Твоих страстей повержен силой,
Под игом слаб.
Порой - слуга; порою - милый
И вечно - раб.
14 октября 1899
***
Не призывай и не сули
Душе былого вдохновенья.
Я - одинокий сын земли,
Ты - лучезарное виденье.
Земля пустынна, ночь бледна,
Недвижно лунное сиянье,
В звездах - немая тишина -
Обитель страха и молчанья.
Я знаю твой победный лик,
Призывный голос слышу ясно,
Душе понятен твой язык,
Но ты зовешь меня напрасно.
Земля пустынна, ночь бледна,
Не жди былого обаянья,
В моей душе отражена
Обитель страха и молчанья.
1 июня 1900 год
***
Ветер принёс издалека
Песни весенний намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.
В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалека
Звучные песни твои.
29 января 1901 год
***
Небесное умом не зримо,
Лазурное сокрыто от умов.
Лишь изредка приносят серафимы
Священный сон избранникам миров.
И мнилось мне Российская Венера,
Тяжелой туникой повита,
Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,
В чертах лица - спокойная мечта.
Она сошла на землю не впервые,
Но вкруг нее толпятся в первый раз
Богатыри не те, и витязи иные...
И странен блеск её глубоких глаз...
29 мая 1901 год С. Шахматово.
***
И тяжкий сон житейского
сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Вл. Соловьев.
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудешь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду - и горестно, и низко,
Не одолев смертельныя мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.
4 июня 1901 год С. Шахматово.
***
Я медленно сходил с ума
У двери той, которой жажду.
Весенний день сменила тьма,
И только разжигала жажду.
Я плакал, страстью утомясь,
И стоны заглушал угрюмо.
Уже двоилась, шевелясь,
Безумная, больная дума.
И проникала в тишину
Моей души, уже безумной,
И залила мою весну
Волною черной и бесшумной.
Весенний день сменила тьма,
Хладело сердце над могилой.
Я медленно сходил с ума,
И думал холодно о милой.
Март 1902 год
***
Я - тварь дрожащая. Лучами
Озарены, коснеют сны.
Перед твоими глубинами
Мои ничтожны глубины.
Не знаешь Ты, какие цели
Таишь в глубинах Роз Твоих,
Как ангелы слетели,
Кто у преддверия затих...
В Тебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма -
Разгадка всякого познанья
И бред великого ума.
26 апреля 1902 год
***
Она стройна и высока,
Всегда надменна и сурова.
Я каждый день издалека
Следил за ней, на все готовый.
Я знал часы, когда сойдет
Она - и с нею отблеск шаткий.
И, как злодей, за поворот
Бежал за ней, играя в прятки.
мелькали желтые огни
И электрические свечи.
И он встречал её в тени,
А я следил и пел их встречи.
Когда, взаимно смущены,
Они предчувствовали что-то,
Меня скрывали в глубины
Слепые темные ворота.
И я, невидимый для всех,
Следил мужчины профиль грубый,
Её сребристо-черный мех
И что-то шепчущие губы.
27 сентября 1902 год
Religio (Благочестие)
Любил я нежные слова.
Искал таинственных соцветий.
И, прозревающий едва,
Еще шумел, как в играх дети.
Но, выходя под утро в луг,
Твердя невнятные напевы,
я знал Тебя, мой вучный друг,
Тебя, Хранительница-Дева.
Я знал, задумчивый поэт,
что ни один не ведал гений
Такой свободы, как обет
Моих невольничьих Служений.
18 октября 1902 год
***
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцании красных лампад.
В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей.
А в лицо мне глядит, озаренный,
Только образ, лишь сон о Ней.
О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Высоко бегут по карнизам
Улыбки, сказки и сны.
О, святая, как ласковы свечи,
Как отрадны твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая - Ты.
25 октября 1902 год.
***
Мне страшно с Тобой встречаться
Страшнее Тебя не встречать.
Я стал всему удивляться,
На всем уловил печать.
По улицам ходят тени,
Не пойму - живут или спят.
Прильнув к церковной ступени,
Боюсь оглянуться назад.
Кладут мне на плечи руки,
Но я не помню имен.
В ушах раздаются звуки
Недавних больших похорон.
А хмурое небо низко -
Покрыло и самый свой храм.
Я знаю: Ты здесь. Ты близко.
Тебя здесь нет. Ты - там.
5 ноября 1902 год
***
Скрипка стонет под горой.
В сонном парке вечер длинный,
Вечер длинный - Лик невинный,
Образ девушки со мной.
Скрипки стон неутомимый
Напевает мне: "Живи..."
Образ девушки любимой -
Повесть ласковой любви.
Июнь 1903. Bad Nauheim
***
Пристань безмолвна. Земля близка.
Земли не видно. Ночь глубока.
Стою на серых мокрых досках.
Буря хохочет в седых кудрях.
И слышу,слышу, будто кричу:
"Поставьте в море на камне свечу!
Когда пристанет челнок жены,
Мы будем вместе с ней спасены!"
И страшно, и тяжко в мокрый песок
Бьют волны, шлют волны седой намек...
Она далеко. Ответа нет.
проклятое море, дай мне ответ!
Далёко, там камень! Там ставьте свечу!
И сам не знаю, я ли кричу.
Июль 1903 год . С. Шахматово
***
Мой любимый, мой князь, мой жених,
Ты печален в цветистом лугу.
Павиликой средь нив золотых
Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету
Бледно-белым прозрачным цветком,
Ты сомнешь меня в полном цвету
Белогрудым усталым конем.
Ах, бессмертье мое растопчи, -
Я огонь для тебя сберегу.
Робко пламя церковной свечи
У заутрени белой зажгу.
В церкви станешь ты, бледен лицом,
И к царице небесной придешь, -
Колыхнусь восковым огоньком,
Дам почуять знакомую дрожь...
Над тобой - как свеча - я тиха,
Пред тобой - как цветок - я нежна.
Жду тебя, моего жениха,
Все невеста - и вечно жена.
26 марта 1904 года
Молитвы
Наш Арго!
Андрей Белый.
Сторожим у входа в терем,
Верные рабы.
Страстно верим, выси мерим,
Вечно ждем трубы.
Вечно - завтра. У решотки
Каждый день и час
Славословит голос четкий
Одного из нас.
Воздух полон воздыханий,
Грозовых надежд,
Весь горит от несмыканий
Воспаленных вежд.
Ангел розовый укажет,
Скажет: "Вот она:
Бисер нижет, в нити вяжет -
Вечная Весна".
В светлый миг услышим звуки
Отходящих бурь.
Молча свяжем вместе руки,
Отлетим в лазурь.
Март-апрель 1904 год
Осенняя воля.
Выхожу я в путь, открытый взорам,
Ветер гнет упругие кусты,
Битый камень лег по косогорам,
Желтой глины скудные пласты.
Разгулялась осень в мокрых долах,
Обнажила кладбища земли,
Но густых рябин в проезжих селах
Красный цвет зареет из дали.
Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав!
И вдали, вдали призывно машет
Твой узорный, твой цветной рукав.
Кто взманил меня на путь знакомый,
Усмехнулся мне в окно тюрьмы?
Или каменным путем влекомый
Нищий, распевающий псалмы?
Нет, иду я в путь никем не званный,
И земля да будет мне легка!
Буду слушать голос Руси пьяной,
Отдыхать под крышей кабака.
Запою ли про свою удачу,
Как я молодость сгубил в хмелю...
Над печалью нив твоих заплачу,
Твой простор навеки полюблю...
Много нас - свободных, юных, статных
Умирает, не любя...
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!
Июль 1905 год. Рогачевское шоссе.
***
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, - плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Август 1905 год
***
В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил.
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.
Все, как было. Только странная
Воцарилась тишина.
И в окне твоем - туманная
Только улица страшна.
Словно что-то недосказанно,
что всегда звучит, всегда...
Нить какая-то развязана,
Сочетавшая года.
И прошла ты, сонно-белая,
Вдоль по комнатам одна.
Опустила вся несмела,
Штору синего окна.
И потом, едва заметная,
Тонкий полог подняла.
И, как время, безрассветная,
Шевелясь, поникла мгла.
Стало тихо в дальней спаленке -
Синий сумрак и покой,
Оттого что карлик маленький
Держит маятник рукой.
4 октября 1905 год
***
Я знал её еще тогда,
В те баснословные года.
Тютчев.
Прошли года, но ты - все та же:
Строга, прекрасна и ясна;
Лишь волосы немного глаже,
И в них сверкает седина.
А я - склонен над грудой книжной,
Высокий сгорбленный старик, -
С одною думой не постижной
Смотрю на твой склоненный лик.
Да. Нас года не изменили.
Живем и дышим, как тогда,
И, вспоминанья, сохранили
Те баснословные года...
Их светлый пепел - в длинной урне.
Наш светлый дух - в лазурной мгле.
И всё чудесней все лазурней -
Дышать прошедшим на земле.
30 мая 1906 года
***
Ты можешь по траве зеленой
Всю церковь обойти,
И сесть на паперти замшелой,
И кружево плести.
ты можешь опустить ресницы,
Когда я прохожу,
Поправить кофточку из ситца,
Когда я погляжу.
Твои глаза ещё невинны,
Как цветик голубой,
И косы эти слишком длинны
Для шляпки городской.
Но ты гуляешь с красным бантом
И семечки лущишь,
Телеграфисту с желтым кантом
Букетики даришь.
И потому - ты будешь рада
Сквозь мокрую траву
прийти в туман чужого сада,
Когда я позову.
Октябрь 1906 год
Балаган
Ну, старая кляча, пойдем
ломать своего Шекспира.
Кин.
Над черной слякотью дороги
Не поднимается туман.
Везут, покряхтывая дроги
Мой полинялый балаган.
Лицо дневное Арлекина
Еще бледней, чем лик Пьеро.
И в угол прячет Коломбина
Лохмотья, сшитые пестро...
Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло,
Что бы от исттины ходячей
Всем стало больно и светло!
В тайник души проникла плесень,
Но надо плакать, петь, идти.
Чтоб в рай моих заморских песен
Открылись торные пути.
Ноябрь 1906 год
***
Зачатый в ночь, я в ночь рожден,
И вскрикнул я, прозрев:
Так тяжек матери был стон,
Так черен ночи зев.
Когда же сумрак поредел,
Унылый день повлек
Клубок однообразных дел
Безрадостный клубок.
Что быть должно - то быть должно,
Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
И вот - я стал поэт.
Влюбленность расцвела в кудрях
И в ранней грусти глаз.
И был я розовых цепях
У женщин много раз.
И все, как быть должно, пошло:
Любовь, стихи, тоска:
Все приняла в свое русло
Спокойная река.
Как ночь слепа, так был я слеп,
И думал жить слепой...
Но раз открыли темный склеп,
Сказали: Бог с тобой.
В ту ночь был белый ледоход,
Разлив осенних вод.
Я думал: "Вот, река идет".
И я пошел вперед.
В ту ночь река во мгле была,
И в ночь и в темноту
Та - незнакомая - пришла
И встала на мосту.
Она была - живой костер
Из снега и вина.
Кто раз взглянул в желанный взор,
Тот знает, кто она.
И тихо за руку взяла
И глянула в лицо.
И маску белую дала.
И светлое кольцо.
"Довольно жить, оставь слова,
Я, как метель, звонка,
Иною жизнию жива,
Иным огнем ярка".
Она зовет. Она манит.
В снегах, земля и твердь.
Что мне поет? Что мне звенит?
Иная жизнь? Глухая смерть?
12 апреля 1907 год.
Девушке
Ты перед ним, что стебель гибкий,
Он пред тобой, что лютый зверь.
Не соблазняй его улыбкой,
Молчи, когда стучится в дверь.
А если он ворвется силой,
За дверью стань и стереги:
Успеешь - в горнице не милой
Сухие стены подожги.
А если близок час позорный,
Ты повернись лицом к углу,
Свяжи узлом платок свой черный
И в черный узел спрячь иглу.
И пусть игла твоя вонзится
В ладо грубые, когда
В его руках ты будешь биться,
Крича от боли и стыда...
И пусть в угаре страсти грубой
Он не запомнит, сгоряча,
Твои оттиснутые зубы
Глубоким шрамом вдоль плеча!
6 июня 1907 год
***
Она пришла с заката.
Был плащ ее заколот
Цветком нездешних стран.
Звала меня куда-то
В бесцельный зимний холод
И в северный туман.
И был костер в полночи.
И пламя языками
Лизало небеса.
Сияли ярко очи,
И черными змеями
Распуталась коса.
И змеи окрутили
Мой ум, и дух высокий
Распяли на кресте.
И в вохре снежной пыли
Я верен черноокой
Змеиной красоте.
8 ноября 1907 года
***
Я миновал закат багряный,
Ряды строений миновал,
Вступил в обманы и туманы, -
Огнями мне сверкнул вокзал...
Я сдавлен давкой человесьей,
Едва не оттеснен назад...
И вот - ее глаза и плечи,
И черных перьев водопад...
проходит час определенный,
За нею - карлик, шлейф влача...
И я смотрю вослед, влюбленный,
Как пленный раб - на палача...
Она проходит - и не взглянет,
Пренебрежением казня...
И только карлик не устанет
Глядеть с усмешкой на меня.
Февраль 1908 года
Последний день
Ранним утром, когда люди ленились шевелиться,
Серый сон предчувствуя последних дней зимы,
Пробудились в комнате мужчина и блудница,
Медленно очнулись среди угарной тьмы.
Утро копошилось. Безнадежно догорали свечи,
Оплывший огарок маячил в оплывших глазах.
За холодным окном дрожали женские плечи.
Мужчина перед зеркалом рассчесывал пробор в волосах.
Но серое утро уже не обмануло:
Сегодня была она, как смерть, бледна,
Еще вечером у фонаря её лицо блеснуло,
В этой самой комнате была влюблена.
Сегнодня безобразно повисли складки рубашки,
На всем был серый постылый налет.
Углами торчала мебель, валялись окурки, бумажки,
Всех ужасней в комнате был красный комод.
И вдруг взлетели звуки. Верба, раздувшая почки,
Раскачанулась под ветром, осыпая снег.
В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки,
И внизу стал слышен торопливый бег.
Люди суетливо выбегали за ворота
(Улицу скрывал дощатый забор).
Мальчишки, женщины, дворники заметили что-то,
Махали руками, чертя незнакомый узор.
Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.
Там, на грязной улице, где люди собрались,
Женщина-блудница - от ложа пьяного желания -
На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь...
Высоко - над домами - в тумане снежной бури,
На месте полуденных туч и полуношных звезд,
Розовым зигзагом в разверстой лазури
Тонкая рука распластала тонкий крест.
3 февраля 1904 год.
***
Я вам поведал неземное.
Я все сковал в воздушной мгле.
В ладье - топор. В мечте - герои.
Так я причаливал к земле.
Скамья ладьи красна от крови
Моей растерзаной мечты,
Но в каждом доме, к каждом крове
Ищу отважной красоты.
Я вижу: ваши девы слепы,
У юношей безогнен взор.
Назад! Во мглу! В глухие склепы!
Вам нужен бич, а не топор!
И скоро я расстанусь с вами,
И вы увидите меня
Вон там, за дымными горами,
Летящим в облаке огня!
16 апреля 1905 год
***
Невидимка
Веселье в ночном кабаке.
Над городом синяя дымка.
Под красной зарей вдалеке
Гуляет в полях Неведимка.
Танцует над топью болот,
Кольцом окружающих домы,
Протяжно зовет и поет
На голос, на голос знакомый.
Вам сладко вздыхать о любви,
Слепые, продажные твари?
Кто небо запачкал в крови?
кто вывесил красный фонарик?
И воет, как брошенный пес,
Мяучит, как сладкая кошка,
Пучки вечереющих роз
Швыряет блудницам в окошко...
И ломится в черный притон
Ватага веселых и пьяных,
И каждый во мглу увлечен
Толпой проституток румяных...
В тени гробовой фонари,
Смолкает над городом грохот...
На красной полоске зари
Беззвучный качается хохот...
Вечерняя надпись пьяна
Над дверью отворенной в лавку.
Вмешалась в безумную давку
С расплеснутой чашей вина
На Звере Багряном - Жена.
16 апреля 1905 год
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Вселенский и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпка с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И всей души моей излучены
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906 год. Озерки.
***
Там дамы щеголяют модами,
Там всякий лицеист остер -
Над скукой дач, над огородами,
Над пылью солнечных озер.
Туда манит перстами алыми
И дачников волнует зря
Над запыленными вокзалами
Недостижимая заря.
Там, где скучаю так мучительно,
Ко мне приходит иногда
Она - бесстыдно упоительна
И унизительно горда.
За толстыми пивными кружками,
За сном привычным суеты
Сквозит вуаль, покрыта мушками,
Глаза и мелкие черты.
Чего же жду я, очарованный
Моей счастливою звездой,
И оглушенный и взволнованный
Вином, зарею и тобой?
Вдыхая древними поверьями,
Шелками черными шумна,
Под шлемом с траурными перьями
И ты вином оглушена?
Средь этой пошлости таинственной,
Скажи, что делать мне с тобой -
Непостижимой и единственной,
Как вечер дымно-голубой?
28 апреля 1911 год
Холодный день
Мы встретились с тобою в храме
И жили в радостном саду,
Но вот зловонными дворами
Пошли к проклятью и труду.
Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.
И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Где прокляли друг-друга люди,
Убитые своим трудом.
Стараясь не запачкать платья,
Ты шла меж спящих на полу;
Но самый сон их был проклятье,
Вон там - в заплеванном углу...
Ты обернулась, заглянула
Доверчиво в мои глаза...
И на щеке моей блеснула,
Скатилась пьяная слеза.
Нет! Счастья - праздная забота,
Ведь молодость давно прошла.
Нам скоротает век работа,
Мне - молоток, тебе - игла.
Сиди, да шей, смотри в окошко,
Людей повсюду гонит труд,
А те, кому трудней немножко,
Те песни длинные поют.
Я близ тебя работать стану,
Авось, ты не припомнишь мне,
Что я увидел дно стакана,
Топя отчаянье в вине.
Сентябрь 1906 год
Клеопатра
Открыт паноптикум печальный
Один, другой и третий год.
Толпою пьяной и нахальной
Спешим...В горбу царица ждет.
Она лежит в гробу стеклянном,
И не мертва и не жива,
А люди шепчут неустанно
О ней бесстыдные слова.
Она раскинулась лениво -
Навек забыть, навек уснуть...
Змея легко, не торопливо
Ей жалит восковую грудь...
Я сам, позорный и продажный,
С кругами синими у глаз,
Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск, открытый на показ...
Тебя рассматривает каждый,
Но если б гроб твой не был пуст,
Я услыхал бы не однажды
Надменный вздох истлевших уст:
"Кадите мне. Цветы рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь - я воск. Я тлен. Я прах".
"Царица! Я пленен тобою!
Я был в Египте лишь рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом и царем!
Ты видишь ли теперь из гроба,
Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
Что я и Цезарь - будем оба
В веках равны перед судьбой?"
Замолк. Смотрю. Она не слышит.
Но грудь колышется едва
И за прозрачной тканью дышит...
И слышу тихие слова:
"Тогда я исторгала грозы,
Теперь исторгну жгучей всех
У пьяного поэта - слезы,
У пьяной проститутки - смех".
16 декабря 1907 год
В углу дивана
Но в камине дозвенели
Угольки.
За окошком догорели
Огоньки.
И на вьюжном море тонут
Корабли.
И над южным морем стонут
Журавли.
Верь мне, в этом мире солнца
Больше нет.
Верь лишь мне, ночное сердце,
Я - поэт!
Я, какие хочешь, сказки
Расскажу
И, какие хочешь, маски
Приведу.
И пройдут любые тени
При огне,
Странных очерков видений
На стене.
И любой колени склонит
Пред тобой...
И любой цветок уронит
Голубой...
9 января 1907 год
***
Ушла. Но гиацинты ждали,
И день не разбудил окна,
И в легких складках женской шали
Цвела ночная тишина.
В косых лучах вечерней пыли,
Я знаю, ты придешь опять
Благоуханьем нильских лилий
Меня пленять и опьянять.
Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч.
Но в имени твоем - безмерность,
И рыжий сумрак глаз твоих
Таит змеиную неверность
И ночь преданий грозовых.
И, миру дольнему подвласна,
Меж всех - не знаешь ты одна,
Каким раденьям ты причастна,
Какою верой крещена.
Войди, своей не зная воли,
И, добрая, в глаза взгляни,
И темным взором острой боли
Живое сердце полосни.
Вползи ко мне змеей ползучей,
В глухую полночь оглуши,
Устами томными замучай,
Косою черной задуши.
31 марта 1907 год
***
В те ночи светлые, пустые,
Когда в Неву глядят мосты,
Они встречались как чужие,
Забыв, что есть простое ты.
И каждый был красив и молод,
Но, окрыляясь пустотой,
Она таила странный холод
Под одичалой красотой.
И, сердцем вечно строгим меря,
Он не умел, не мог любить.
Она любила только зверя
В нем раздразнить - и укротить.
И чуждый - чуждой жал он руки,
И север сам, спеша помочь
Красивой нежности и скуке,
День превращал в живую ночь.
Так, в светлоте ночной пустыни,
В объятья ночи не спеша,
Гляделась в купол бледно-синий
Их обреченная душа.
10 октября 1907 год
Другие статьи в литературном дневнике:
