/15:02/ Перепубликовала последний вчерашний эпизод из публикуемой рецензионной переписки — с небольшой редактурой. В «Дневники» поправку пока вносить не буду, поскольку потом опубликую всё сразу.
Итак, продолжаю вчерашнее.
В общем, время прошло, и до её 14-летия оставалось уже меньше месяца. На Сашку Алёна продолжала старательно рычать, причём, особенно один на один, что больше всего сбивало его с толку. Сашка с Генкой уже действительно с ней сроднились, и его очень расстраивала такая её реакция. Разговаривать об этом с кем-то другим она тоже отказывалась, — в этот период вообще очень замкнулась. На все их попытки её «растопить», отвечала: «Ну, дайте мне спокойно пережить трудный возраст, — это же гормональное, — что вы, маленькие, что ли! Просто оставьте вы меня!» Но все понимали, что за этим, тем не менее, неизбежно стоит какая-то недосказанность.
Сашка в основном, принимал эту её просьбу, но изредка пытался увещевать: «Ну, помнишь, как мы разговаривали с тобой по несколько дней? Разве было что-нибудь такое, чего бы я не понял, где бы не нашёлся выход?» — «Да, ты все гадости про меня знаешь», — «Так и ты — про меня!..»
Когда-то, поначалу, вытрясая из неё «историю будущего», равно как и источник многих её психологических «особенностей» (в качестве «главного ответственного за её психологическое состояние», руководителя комиссии по работе с ней), чтобы ей было легче и чтобы подсознательно она не чувствовала себя «хуже всех», он рассказывал ей и то, как сам подвергался психологической обработке и подавлению в секретной «тюрьме», где его должны были потом убрать, а уж чем это может сопровождаться, Алёна сама прекрасно знала из того же ненавистного «будущего»… А на все предложения поговорить с кем-нибудь из женщин, она вообще отбрыкивалась, если только речь не шла о каких-нибудь сугубо медицинских делах, где женщину-врача она могла и предпочитать.
Но с тех пор прошло уже довольно много времени, особенно учитывая насыщенность жизни, что, как ей всегда было известно, время сильно замедляет, — множество событий, внешних и внутренних, давно перекрыли те впечатления.
За прошедшие несколько лет, помимо того, что она очень много училась (основное, плюс языки и рисование, — к тому же ей сразу сняли комплекс «медведь на ухо», так что первое время она развлекала их бесконечной опереттой: по любому поводу распевала какую-нибудь песенку, и иногда таку-у-ую, что неподготовленные окружающие не знали, как и реагировать). Кроме того, она сразу же захотела стрелять в тире и на полигоне, и научиться несиловым приёмам рукопашного боя, чем с ней занимались нередко инструктора ВДВ и морпехов (а «народ» очень охотно принял тогда её, 10-12-летнюю, радостно и очень весело подхватив игру в то, что она — «братишка-девочка»). Кроме того, после подготовки и выхода телевизионной специнформации на всю страну и на весь мир (в чём участвовал, в частности, по её настоянию и с быстрого согласия КГБ-шников, Высоцкий и некоторые другие «неожиданные герои страны»), её очень быстро попытались убрать, спровоцировав рану и заражение крови, — она выжила почти чудом, — и ещё была рассказанная мной как-то в «Дневниках» история о неожиданном пограничном нападении во время её дальней «экскурсии», когда её отрезали (правда, практически «сидящую» на целом арсенале, — а она давно уже имела представление обо всём), и она долго одна отстреливалась от целого большого «взвода» боевиков, — когда стало понятно, что отстреливается она в одиночку, Сашка поседел, пока её оттуда вытащили. Теперь он относительно давно был седым. В общем, с тех пор было очень и очень многое… Однако дело было, конечно, не в этом, не во впечатлениях.
Сейчас всех остальных с их «помощью и расспросами» Сашка тоже тормознул, призывая дать ей переломаться, если уж она сама так хочет, но его всё это, вся эта её таинственная отчуждённость тоже начинала тяготить. Однажды он сказал ей: «Пока ты всё копишь в себе, какая-то проблема только нарастает. А я обещаю тебе, что любой выход найдётся, — я только на твоей стороне, и лучше, чем я, его для тебя не найдёт никто». В тот раз Алёна всё равно его послала, но стала понимать, что действительно необходимо что-то решать: она уже очень привыкла к радости безмятежного «братства»…
В общем, однажды она написала ему путанную записку, где по давней, «из будущего», привычке — много говорила так, «чтобы на всякий случай ничего не сказать, но отчётливо дать понять», где главной мыслью было, всё-таки, её желание как-нибудь «расколоться» и «не засветиться». (Ей вообще был смертельно в тягость неожиданный спонтанный психологический возврат в ТО время, и масса ассоциаций — самой же накручивала нервы до предела.)
Как здесь сообщить о записке, избегая прослушек и вероятных скрытых камер, она знала хорошо, поэтому записку она передала и «села на измену», внутренне готовясь к «онегинским объяснениям».
Очень скоро у себя в ходовом кармане она обнаружила ответ, попавший туда «чудесным образом» (она так и не смогла даже предположить, когда и как он туда попал, но такие загадки её больше не мучили ещё из «той» «жизни»). Сашка писал:
«Я прочитал. Вообще ничего не понял, потому что ты не дала мне ключи от твоих шифров. Но сразу могу тебе сказать, что абсолютно в любом случае, всё очень-очень хорошо — с твоей точки зрения».
Последние слова давно пустила у них в обиход она сама, и они прижились.
Дальше он написал: «Я предлагаю тебе возможность поговорить три дня. Сегодня или завтра тебе предложат поехать отдохнуть на неделю — соглашайся и ничего не спрашивай. Там вообще никого не будет. В течение этой недели на три дня я там появлюсь. Все остальные условия будешь диктовать только ты. Если тебя это устраивает — зайди ко мне в кабинет, что-нибудь скажи как всегда, и невзначай собери свои волосы в пучок и сразу отпусти. Если хочешь сразу ещё что-то сказать — поиграй с шариковой ручкой на столе. Если тебя это вообще не устраивает и нужно что-нибудь другое — просто загляни в кабинет и сразу закрой дверь». (Безоговорочное право входа к нему в любое время и по любой причине у неё было давным-давно, и все были поставлены в известность. Она сама настолько была там ходячим секретом, что от неё секретов практически не оказывалось. Другое дело, что она сама не злоупотребляла этим настолько, что нередко и раньше он специально напоминал, что она может зайти в любое время…)
Когда она зашла к нему (а волосы у неё сейчас были полудлинные), она собрала их в пучок и дёрнула с такой силой, что чуть не сорвала себе скальп, — Сашке даже пришлось пошутить по этому поводу на всякий случай.
Теперь Алёна подумала: «Ну и хорошо. Сашка сам берётся решать все проблемы и искать выходы. Вот пусть и думает, как хочет, — надоело мне всё». Назавтра её привезли куда-то за город в обалденный маленький коттедж среди зелени, что было в начале лета — лучше не придумаешь. Два дня она всё равно ходила из угла в угол, пыталась что-то делать, чем-то интересоваться, но состояние «на измене» доминировало стопроцентно.
(Осталось уже не так много.)
Нет, время выходит, и на сегодня придётся уже закончить. /18:38/
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
