Радуйся, родной — будут молиться оба, сельские бати наши. Ты в надёжных руках.) Кроме шуток, хорошо это, просто замечательно.
Слёзы такая вещь удивительная… Они могут долго-долго быть с тобой в фоновом режиме, где-то глубоко-глубоко, словно вызревают, набирают силу. И когда они вдруг ни с того ни сего прорываются наружу, после них мягко на душе, нежно так и светло… и немного грустно.
Нет, не жалуюсь я, медведь мой ласковый, и да, я жалуюсь… Мне очень тебя не хватает. Такое чувство, что ты находишься не здесь, а в другой вселенной, куда я пишу по вечерам, а ты оттуда читаешь… Наши вселенные пересекаются ровно в полночь… Почему всё так, Юрик? Вот почему?.. Морозно у нас у тебя, берёзой, наверное, топите. Мне её дым нравится и дровяной запах, когда поленья у печки сложены на просушку. Бересту люблю обдирать на растопку — если надо, зови.) Из берёзы лучины классные, вспыхивают в одно мгновение. В русской печке были специальные углубления для них: нарежешь, нащиплешь тоненьких, пучками в дупла эти сложишь, а через день они уже готовы…
У того стихотворения, о котором уже третий вечер тебе рассказываю, появилось продолжение, и оно тебя, наверное, удивит. Потому что оно и меня удивило.) Но тут не стёб, не ирония. Вначале не поняла, откуда во мне это взялось, я никогда прежде подобными вещами не увлекалась, Хлебникова сто лет уже не открывала, читаю только тебя и теперь ещё на некоторые стихи на стихире стала иногда заглядывать и в соц. И на тебе… Наверное, защитная какая-то штука, от чужих, силовой купол что ли. Но странно и необычно выглядит. Само пришло, с первой строки, сразу вместе с общим замыслом. Единственное, что пришлось глубоко искать, это слова — ты поймёшь о каких словах речь, когда прочитаешь. И даже те, нащупанные по другую сторону, ни одной буквы мне не уступили, а ждали, пока соберу их так, как им хочется. Давно так не вслушивалась, Юрик. Интересно было.
Сегодня твои ласточки в текст прилетели, от тебя к тебе через меня. Скоро тебя обнимут, им проще в другую вселенную добраться… Всё жду, когда улитки заглянут.) Нет, я серьёзно, они мне очень глянулись. Но образы насильно не затащишь, их чем-то приманить надо… Подумаю.)
Поэзия со мной до воскресенья, а в понедельник готовлюсь к среде. Вторник почти весь выпадает, там поездка с сестрой в Майен в оптику. После Введения снова поэзия, пока не призовут к другому.
Дашке лучше, она уже усвистела к подружке на весь вечер. Фунич дрыхнет, мы снова одни… Убалтываю тебя или себя, или нас обоих, чтобы не было так больно. И всё-таки нет, я не жалуюсь. Знала, что будет очень больно и что впереди вертикальная бездна, куда придётся вслепую взлетать через узкий шершавый колодец. Но знаю и то, что когда доберёмся до конца колодца, нас ждёт нечто прекрасное, чему нет названия — его можно только почувствовать, бережно прикоснуться на грани человеческих возможностей.
Так что надо терпеть, как бы худо ни было. Лишь бы у тебя всё было хорошо, ненаглядный медведь мой. Лишь бы ты от боли не мучился, от смерти не умирал, злыми людьми не калечился и о самого себя не обжигался.
Помнишь, где нос должен быть?) Нет, ещё выше. А что, и до потолка запросто. И выше потолка. Да такой чудесный медвежий нос не грех задрать и над всей страной непуганых зверей. Ладно, и над миром.) Главное, чтобы у тебя ласточки в сердце никогда не прекращались. Чтобы лютики всякие и рябинки обнимались с тобой, ластились, светом и радостью тебя изнутри согревали, повторяли тебе, что ты любимый и желанный. И что ради тебя весь этот многострадальный мир создан, ради тебя единственного — только живи!..
