О роке и поэтической алхимии. UPD 20. 20
Не уверена, что тебе это интересно, но мне тоже нравится хороший рок. Правда, мои познания в этой области исчерпываются Битлзом, Скорпионами, Led Zeppelin, Bon Jovi, Цоем, Гребенщиковым, Градским и Шевчуком. И ещё всякие отдельные композиции со всего света, названия которых даже не знаю.
Вспомнила о роке, потому что мне снился наш разговор о нём — ты рассказывал о своей коллекции.
Часто вижу сны — чаще, чем хотелось бы, наверное. Но ещё чаще во сне приходят стихи, некоторые потом записываю.
Не сердись за вчерашнее. Во мне ещё слишком много огня, и ему временами удаётся прорываться наружу… Врождённого озорства какого-то, детской прямолинейности… Не хочу редактировать ту запись.
После того, как на прежней странице опубликовала "Я знаю, когда ты приходишь", ты исчез и три дня не приходил. Умею, чего уж... В смысле: брякнуть что-нибудь с ходу и в лоб.
После нашего разговора во сне, переслушала сюиту Градского на стихи Поля Элюара — когда-то она мне нравилась, особенно “Притворись” и “Чтоб мои обозначить желания”.
В этих записях впредь постараюсь быть просто человеком — не поэтом, не редактором, не ещё кем-то там. Хватит прятаться за словами, защищаться, страховаться на случай “а вдруг, а если”. Я же не к кому-то чужому обращаюсь, а к тебе...
И шут с ней, с публичностью.
P.S. Только что получила весточку от Степанова (я его Степашкой называю, только не выдавай меня ему, пожалуйста.)) Вышла книжка о простых вещах. Придётся шлёпать в ВК и давать объявление, когда он сообщит как и где её можно приобрести.
Ты хочешь одну? Если да, попрошу у него два авторских. Пожалуйста, как-нибудь дай мне знать.
О её тексте расскажу тебе завтра. Меня там что-то беспокоит, смутно, но настойчиво. Предчувствие, что без моего объяснения она способна причинить тебе боль, а мне меньше всего хочется, чтобы так получилось.
UPD 15:51
Решила не тянуть до завтра, чтобы ты не волновался. Это последнее, что требует объяснений с моей стороны. Всё остальное пишется при тебе.
“Говорить о вещах простых”
Вопреки моему желанию, придётся задействовать все части личности, чтобы объяснить, как создавалась эта книга и о ком она. Так что здесь будут все трое: человек, поэт и редактор…
В книге четыре части. По сути, это четыре разные книги, но пришлось объединить их под одной обложкой, потому что нет иной возможности опубликовать:
“В поле осеннем окно” (2020-2021)
“Ласковая птичка Силлин Брин” (2021-2022)
“Повелитель птиц” и
“Говорить о вещах простых” (2023 и чуть-чуть из 2024).
Первая часть стала и первой сознательно написанной книгой, а не сборником “лирических консервов”.
Её издание сорвалось (в основном из-за отсутствия средств), и она надолго повисла между небом и землёй, а я пошла дальше…
“В поле осеннем окно” — там ещё хорошо слышно эхо прежних разорванных отношений и тоска по любви как таковой без привязки кому-либо.
На середине текста после некоторого перерыва возвращаюсь к твоей поэзии, к её живой воде — я так по ней тогда соскучилась… Происходит “Бузина”, и я впервые осознаю, что твоя поэзия отражается в моей, как небо отражается в воде, и они друг с другом разговаривают, и обнимают друг друга.
Много читаю тебя, Жданова, Ерёменко, Шестакова, пока пишу. Вслед за “Бузиной” случаются “Маленькие прелюдии и фуги” - я снова потираю лоб и удивляюсь небу, отражающемуся во мне и говорящему со мной, даже близко не соображая, что это могло бы означать... При этом я тогда испугалась — не тебя, а себя, своего возможного попугайства. И испугавшись, на некоторое время отошла от твоих стихов на “безопасное расстояние”.
“Силлин Брин” начинается с искусства: разговариваю то сама с собой, то с поэзией. Поэзия отвечает едва различимыми очертаниями какого-то образа. Я скучаю по любви и не противлюсь его возникновению.
Снова возвращаюсь к твоим стихам, потому что не могу без них. Возвращаюсь с надеждой, что переросла подражание и больше не придётся с ними расставаться.
Перечитываю две первые части и ловлю себя на мысли, что в моих текстах совсем нет любви, как и в моей жизни. И мне так стало обидно, что вот я, женщина, пишу о чём угодно, только не о том, о чём должна бы — не о любви.
Это происходит со мной на двух первых стихотворениях из “Повелителя” (в его первом фрагменте: “Опен-эйр”). Я разозлилась и сказала себе тогда: раз не родился на этой земле человек для тебя, ты вроде поэт — придумай и создай его, ты же “архитектор”, в конце концов.
С этим замыслом по времени совпадает начало служебного романа на сайте, хотя, по справедливости, это был роман не с человеком, а с образом, но обо всём по порядку. Блин, мне пришлось чуть ли не насильно “влюбить” себя, потому что уже тогда я понимала, что образу нужен земной прототип, любой, первый встречный, в которого можно образ “заземлить”, придав ему черты конкретного человека.
Поэтическая алхимия в чистом виде.
Короче говоря, в “Опен-эйр”, начиная с третьего стихотворения, я делаю первые наброски будущего образа. Он хорошо поддаётся прорисовке, быстро “схватывает” мои желания, а я начинаю чувствовать его и послушно иду туда, куда мой небесный гость меня ведёт. К началу “Дивертисмента” уже знаю название цикла и вижу его в целом.
Образу нужно было имя. Я выбрала его, покопавшись в сети — имя немецкого менестреля. Пропустила его перевод на русский через своё воображение и получился “Повелитель Птиц”.
После шестого и восьмого стихотворения “Дивертисмента” меня вдруг начинает лихорадить от догадки— чьими чертами моё подсознание наделило образ. И тогда (в заключительном стихотворении) появляется отсылка к Кальпиди, потому что я думаю о тебе, об уральской поэзии, которой отчасти стала.
Я снова пугаюсь, потому что это и вправду страшно, когда поэзия выходит из-под контроля и начинает вытворять, что ей угодно. Пытаюсь вернуть образ в намеченное русло, придать ему больше сходства с “первым встречным” и пишу “Сонеты к”, чтобы отвлечься на ностальгию по Питеру. Но дудки — в результате выходит какая-то фантасмагория, где смешивается всё, что только можно себе представить: твои черты, черты “встречного” и только Бог знает что ещё. В “Сонетах” я влюбилась в своё создание, задвинув поглубже здравую мысль о том, что оно не живое и больше напоминает Франкенштейна чем тебя. Но терять мне было нечего, и я продолжила.
В следующей части, в “Картинках”, ты найдёшь много своих черт. Это при том, что я ничего о тебе не знала, “Немтыря” не читала. И у меня был просто шок, когда через год до меня стало доходить… Там даже есть эпиграф из Гандлевского — я понятия не имела о том, как высоко ты его ценишь.
И, наконец, “Молитвослух”, от которого мне до сих пор не по себе…
О твоей болезни я узнала, когда ты написал, что приболел и “кажется, всерьёз”. Встревожилась, поискала в нете…
У прототипа были не то чтобы проблемы — некоторые “предпроблемы” со здоровьем. Но у образа они были точно. "Молитвослух" и весь “Повелитель” написаны на одном дыхании в августе прошлого года. Тебе делали операцию примерно в то же время.
(Окончание допишу вечером)
UPD 20:20
Заключительная часть книги, “Говорить о вещах простых”.
Я думала, что пятидесяти стихотворений “Повелителя Птиц” будет достаточно, чтобы выдохнуть поэзию, которая переполняла меня. Но — никакой усталости, опустошения — ничего такого я не ощутила после него. Напротив, мне никак не удавалось расстаться с созданным образом, не могла его отпустить, и он не отпускал меня.
Самоиронии в тексте поубавилось, стало больше человечности, словно он, образ, “очеловечивался”, и, затаив дыхание, я наблюдала за ним. “Светлые мысли на тёмных пятнах”, “В-третьих”, два хулиганских сонета, “Клином сошёлся текст”, “У одиночества”, и чем дальше, тем глубже… Откуда-то взялся образ маленького ребёнка, ощущение публичности происходящего в тексте, бессонницы, такое вот:
Ты спишь, я осень накукую,
она подобна фитилю,
что вставлен в массу восковую,
но просыпаешься — я сплю,
ладони положив под щёку,
и огонька дрожащий бит
смеётся, выйдя на дорогу,
и лица нежно золотит.
рок-музыка, и ещё такое:
Зарыться бы лицом в твою рубашку,
пропахшую талантом и теплом…,
пересекающееся снова с Питером, как во фантасмагорическом сне.
И такое:
каждый новый день
приближает меня к тебе
здесь, там, — не важно,
только бы ни глаза,
выстуженные на ветру,
ни люди-сквозняки,
люди-двери, которыми хлопает
выходящая из,
вызнобившая мой слух,
темнота
И так далее и тому подобное вперемешку с Питером, с непонятно чем (с постиранным бельём,
пропущенным звонком, сорочьим треском,
от влаги постаревшим горбылём,
и памятью, начищенной до блеска,
как старый, общепринятый башмак —
наверное, добавил бы Кальпиди;
одно не изменяется никак:
я вижу свет, лишь свет меня не видит…
Снова прячу тебя за спину Виталия Олеговича.
И под конец — “Говорить о вещах простых”, которое запало тебе неслучайно, потому что в нём я говорю с тобой, точнее, с твоим образом.
Подобразы реки, снега, печи или костра — они всегда с тобой рядом. Стихотворение “Слон падает на снег” показалось мне странным (смешно звучит на фоне всего остального). Через день прототипа чудом не переехала машина…
Понимаю, что если стану продолжать, ничего хорошего не выйдет и пытаюсь покончить с образом и его “человеческой” частью в прототипе, чтобы лишить своё создание жизни. Получается скверно и мучительно.
Пишу “Что мне сказать полуночным глазам твоим”, прощаюсь с тобой…
Было больно.
Последние стихи “Чтобы выйти из космоса на мороз” и “Колёса вырабатывают дорогу” появились в январе. Нужно ли объяснять, что я не знала о том, что ты водишь машину или живёшь в деревне, или что там река какая-то поблизости есть?..
В ноябре я окончательно поняла, что надо валить с сайта, подальше от “первого встречного”, потому что пока он мелькает перед глазами, созданный мною образ не оставит меня в покое, как, впрочем, и я его не смогу оставить…
Декабрь кое-как ещё пробарахталась — по моей просьбе там открыли рубрику критики, и новогодние праздники я просидела за обзором рекомендованных стихотворений.
В декабре ты пришёл на мою страницу — я очень обрадовалась, удивилась, но подумала, что это совпадение… Вначале мне вообще показалось, что я свихнулась, что мне это снится. Что это не ты и я всё себе придумала. Поверила, только когда услышала твой голос по телефону…
И вот, после двух подряд, немалых циклов, вместо того, чтобы без сил вымалчиваться и отдыхать, моя поэзия, радостная такая и счастливая, как ни в чём не бывало продолжила говорить о простых вещах уже с тобой, а не с твоим образом. В реале. И произошло это спокойно, плавно и ненавязчиво: ты вошёл в созданный образ, как связанный для тебя свитер надел…
Но поняла я это уже потом, после Нового года, когда меня изрядно прижало текстом “Адамова зрения” — он лился, словно стихотворение, на сильной тяге, я не смела перечить. Пока горела “Адамовым зрением”, картина происходящего с каждой минутой становилась яснее и понятнее. И всё равно мой человек пытался сопротивляться, потому что он хорошо запомнил, что любовь — это очень больно (из моего прежнего опыта).
Как бы дико всё это ни выглядело, невозможно отрицать, что совпадений слишком много, настолько много, что они выстраиваются в очевидную и прочную систему.
Поэтому я не могу оторваться от тебя, не могу дышать без тебя.
На память стали приходить и другие стихи, в которых был твой образ — некоторые я тебе уже показала. Вот ещё одно:
Вот и осень почти что, почти,
без пяти, без одной с половиной,
до неё по мосткам перейти
через тёмный зрачок голубиный
и увидеть, прищурившись, в нём
очертания дома и снега,
и пылающего не огнём,
а лицом и листвой, — человека,
потянуться навстречу ему,
соскользнуть и, хватаясь за воздух,
погружаться в беззвучную тьму,
в молчаливые чуткие звёзды,
и заслышав осенний манок,
ни за что не поведать домашним
этот грустью обдавший дымок,
эти вечно горящие башни.
2020
Из “В поле осеннем окно”. И когда случилось стихотворение “Посвети мне лицом” в “Овидии”, я не думала о нём — вспомнила, перечитав перед вёрсткой статью Флори.
О том, что нужно объяснить тебе новую книгу, я подумала позавчера. Но не хотелось выходить из стихов, потому что говорение сильно меня изматывает, словно я валуны ворочаю. Решила подождать, пока она выйдет. И — вот.
Хочется закончить этот вечер на чём-то хорошем. Просто обнять тебя, потому что слов уже нет — и мне кажется, что и не надо…
P.S. Мальцев, когда писал рецензию на мою вторую книгу, почему-то привёл в пример стихи из другой, из “Простых вещей”. Наверное, они были в одной из подборок, опубликованных в его “Поэтограде”. Я не стала возражать, потому что не избалована вниманием критики. Но посмеялась немножко.)
Другие статьи в литературном дневнике:
