***

Алла Тангейзер: литературный дневник

/13.41./ Почему-то нигде в повторах дневника, и на "Стихах", и на "Прозе" не было записи за 07.12.2013. Странно. Я восстановила, но вероятно, что вместо этой записи была какая-то дрянь, - не знаю, а мне никто не скажет.
Пароль опять не меняется. Опять буду писать модераторам.
Ну вот, опять не пробиться через четыре цифры. Ненавижу всё. Не прощаю. Только ненависть к этой фашистской, стопроцентно вражеской предательской стране.


Ничего не сделать. Хотя я и без ног, ковыляю, хромаю, еле иду, и не факт, что кто-нибудь заменит мне сапоги, которые оказались малы, как только ноги чуть отекают, но из этих залов я пока ухожу. Попробую что-нибудь ещё. Ничто и никто, кроме моей ситуации в интернете в ЭТОМ проклятом, бессмысленном, мерзостном мире меня не интересует и не будет интересовать никогда.


/16.15./ Ну вот, в другом месте я уже всё, что могла (чтобы не тратить на это день) поменяла, - сейчас быстрый перекур и, наконец, пишу.
/16.35./ Теперь можно писать. (Планировала сделать быстро, - опять не выйдет, сегодня не закончу, хотя и есть черновик...) Событий за это время напроисходило немеряно, подстава на подставе, правда ничего не вышло, разве что уходилась и окончательно убила ноги, и так убитые. Правда, если была липовая запись - не знаю, что там понаписали. Я стою на своём. Но очень многое (не принципиальное, поскольку по сути и так уже давно всё ясно) высветилось совсем уж чётко... Ладно, не до этой тараканьей возни, хотя мой текст - именно о ней. Но - в целом, а не в пакстных и смертельно скучных деталях. Опять образуется незакрытая "матрёшка", но из пары тем, которые пишу урывками, собираюсь быстро сделать отдельные произведения (проза). Итак.


Один мой собеседник по рецензионной переписке написал мне в полемике: "Времена и люди всегда одинаковы по одной простой причине — социальные проблемы не меняются.)) Отцы и дети, семья, жильё и т.д." На самом деле, это — тоже одно из навязанных накрепко «мнений» сего времени, родства не помнящего и не желающего ничего помнить и знать. Сами обстоятельства того времени, которое я-то, как раз, помню со всей отчётливостью, в котором я родилась, готовилась жить и из которого не хочу переходить в позорное для этой страны нынешнее, даже если жизнь — цена отказа от такого перехода, — сами обстоятельства того времени были, конечно, иными, что влекло за собой в целом совсем другое мироощущение, другую мораль, другое отношение ко всему, что окружало и всему, что происходило внутри (кого и чего угодно).
Тогда (что казалось само собой разумеющимся и вечным, а потому даже в голову никому не пришло, что всё это необходимо СОХРАНЯТЬ, — тем легче и неожиданнее оно было разрушено под шумок, ведь никто почти в стране не собирался идти за Горбачёвым в капитализм, — враньё был изначально построено на лозунгах «больше социализма!», — хотя Андропов ведь предупреждал! — см. «Избранные статьи и речи», — и пр.), — тогда, как само собой разумеется, здесь были бесплатное всеобщее образование высочайшего качества, направленное именно на развитие ЛИЧНОСТИ, на самореализацию каждого, была хорошая и даже знаменитая бесплатная медицина, было отсутствие безработицы (лакомое место потерять оказывалось реальным, но остаться без средств к существованию — невозможно в принципе). Невозможно было и оказаться на улице совсем без того или иного жилья (и я не помню, чтобы от существующего жилья бегал кто-нибудь сам в том или ином ужасе, хотя, как теперь это видится, напрасно, поскольку щупальца спрута отыскивали щели уже тогда, просто ничто подобное ещё совсем не могло прийти в голову, не укладывалось в ней, и люди иногда терялись в попытках объяснить себе странные и мрачные явления действительности с позиции «трезвомыслия», что часто продолжается и теперь). А идеологическая пропаганда (не обработка сознания, не промывание мозгов, не внушение, а обычная пропаганда) была направлена на то, что в большой стране мы живём большим коллективом, где естественно служение общему делу (каждого — на своём поприще, в своей нише), — общему делу даже не только страны, а шире — человечества), где естественны взаимовыручка, взаимная ответственность, небезразличие ко всем, кто живёт в этой ТВОЕЙ огромной семье.
Я сейчас не говорю, что правильно, что не правильно, где на поверку оказывалась правда, а где — не совсем, какие что имело издержки (учитывая ещё и то, что уже тогда по нарастающей потихоньку и просчитано опутывал своими щупальцами грязный и смердящий спрут нынешнего «бытия»). Я говорю сейчас только о том, одинаковы ли времена и живущие в них люди (в кавычках или без). Так вот, тогда реально была создана возможность не считать собственную семью средоточием всей собственной жизни и всех собственных усилий, — за каждую семью отвечал или должен был отвечать не только сам человек, но и всё тогдашнее общество. Задачей считалось создание человеческих условий жизни и самореализации не только для себя и своих, а ВСЕХ. Что и как оказывалось в реальности — вопрос другой, и не заботиться о своей семье, своих близких, своих друзьях (кстати! — тогда они ещё бывали, честное слово!) никто не призывал и никто не собирался, но сосредоточенность только на себе, своём доме и своей семье в ущерб остальной жизни (которая БЫЛА, и какая!), — такая сосредоточенность называлась шкурничеством, такие люди ДЕЙСТВИТЕЛЬНО презирались ка выжиги, будь то презрение открытым или молчаливым. (А я помню именно некий МОМЕНТ, когда всё было ВДРУГ перевёрнуто с ног на голову, и недавние бесспорные и естественные, казалось, ценности, были директивно и СВЕРХУ (через ТВ) заменены на противоположные, но сделано это было настолько «ненавязчиво», что никто умудрился ничего не заметить, — как будто у масс изменился «собственный взгляд на вещи»... Кстати, произошло это, кажется, уже после 2000 года.)
Даже в среде нараставшей под конец социализма фарцовки (ещё не известны подлинные механизмы и этих перемен), во всяком случае, в среде работников торговли, уже живших по принципу «ты — мне, я — тебе», очень многое делалось под лозунгом заботы о людях, — иначе было просто НЕЛЬЗЯ, иначе появлялась опасность (а это ОЩУЩАЛОСЬ как опасность) в глазах окружающих, да и в своих собственных, попасть в разряд аморальных личностей. Вполне нормально, например, было услышать где-нибудь в автобусе разговор хорошо одетых мужа и жены: «Надо помнить добро. А ты забыл Якова Петровича. Не забывай, как он тебе справку выбил, в очередь на новый гарнитур пристроил, путёвку в санаторий вообще вне очереди обеспечил. Что тебе, трудно послать ему ящичек фруктов? Просто такЮ, чтобы помнить добро». Но это уже — «период полураспада». А вообще, например, показателен эпизод из «Места встречи изменить нельзя», где после нападения у Верки-модистки Жеглов припечатывает струсившего Петюню Соловьёва (что привело к тяжёлому ранению товарища), а тот кричит: «Да, я о домике с кабанчиком подумал, и о детишках своих тоже подумал! Ты, что ли, растить их будешь, ты их в люди выведешь?! » — ТОГДА правота Жеглова воспринималась практически безоговорочно, а к Петюне возникала брезгливость, — безотносительно к самим идеологическим конструкциям социализма время и люди были ДРУГИМИ.
Мой папа, например, служивший в армии во время ареста Берии (1953 г.), отвечая на мой вопрос, утверждал, что никакой дедовщины тогда не было и не могло быть, и совсем не потому, что «при Сталине был порядок», а просто потому, что людям ничего подобного вообще не приходило в голову, — в человеческие отношения того времени это не укладывалось никак. От себя добавлю, что дедовщина в армии стала появляться спустя некоторое время после того, как большое число обычных людей при Сталине пересидело в лагерях, воспринимая законы уголовного мира, а потом, выйдя из лагерей, принесло их и в повседневную жизнь. Происхождение армейской дедовщины — уголовное, лагерное, а не какое-либо иное.
Интересно и то, что при былой открытости, массовом взаимном дружелюбии, само собой разумевшейся взаимовыручке хотя бы в мелочах, готовности кстати, к самопожертвованию и к подвигу, верующими люди в массе своей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не были. Не как теперь говорится, что «атеист тоже ВЕРИТ, но верит в то, что бога нет», — нет, — этого вопроса просто не появлялось в повседневной жизни большинства. За исключением, например, девочки-соседки, баптистки (кстати, как раз не располагавшего к вере, от которой хотелось как раз шарахнуться, — потом обе те сестры вышли замуж в Финляндию, и не случайно, а заранее поставив перед собой именно такую цель, и пр.), — кроме этого, я вообще не помню обсуждения между собой религиозных тем, — головы были заняты чем-то совершенно другим. Теперь же, в нынешней шакальей стае, все, куда ни плюнь — верующие... И в том «атеистическом» (а в действительности просто другими делами занятом) обществе заметно высокой была мораль, в основном благородными или хоть как-то облагороженными были межполовые отношения, а если и «что-то творилось» вне «общепринятых норм» (куда уж денешься), то, по крайней мере, оно не выставлялось напоказ, и лояльные приятели в таких случаях «понимающе помалкивали» (по-другому просто не представляли себе). А теперь, опять же, когда всё проросло и пропиталось межполовой мерзостью, в бога верят практически все, только что в этой мерзости извозившиеся и собирающиеся туда ещё в ближайшее время...
На сегодня — всё. (Пока доковыляю на убитых ногах...) /18.10./


(Продолжение следует на днях.)


.



Другие статьи в литературном дневнике: