***
/16.05./ Сразу продолжаю "Адвоката...", - ровно с того места, которое было задумано тогда, когда прервалась (я ничего не забыла и ни на что не отвлеклась после записи 03.10.2013).
Человек - это то, чем "проросла" материя в ходе вселенского развития: возможность осознавать самоё себя и свободно творить, поскольку эта способность (посредством существ довольно высокой ступени эволюции) была заложена в ней, материи, изначально, ещё до или от момента взрыва Первоатома, как и весь её последующий эволюционный потенциал, сколь бы в ней ни было уникально или множественно явление мыслящего существа - например, человека. И человек со своей психологией, своим мышлением, и социум, и вселенная - явления сложные, настолько, что не всё даже сразу узнаваемо в их проявлениях.
И бог, и дьявол созданы человеком по СВОЕМУ образу и подобию, - потому-то человек и разбирается в них так хорошо. Всё это заложено в человеке САМОМ. До сих пор общий вектор человечества был направлен в сторону развития, а это неизбежно требовало множества самоограничений... /Прерываюсь и сформулирую. 16.36./
/17.57./ Продолжаю, редактируя.
И бог, и дьявол созданы человеком по СВОЕМУ образу и подобию (т.е. просто придуманы, но это - не сродни единомоментному творческому акту поэта, писателя, философа - это был многовековой (многотысячелетний) процесс коллективного осмысления, творчества и коллективной интуиции), - потому-то человек и разбирается в них, в боге и дьяволе, так хорошо. Всё это заложено в человеке САМОМ. До сих пор общий вектор человечества был направлен в сторону развития, а это неизбежно накладывало множество ограничений, отсечений попыток движения назад, к первоначальному животному состоянию (хотя в принципе они и непреодолимы): самоограничение, самоотречение, самопожертвование ради познания, созидания, справедливости, опыта сотрудничества, скреплённого любовью, которую можно называть Высшей, и т.д. Что случилось с человечеством теперь?
Самый простой ответ - что оно от этого устало (от развития, требующего, вообще-то, недюжинного напряжения сил и перманентной готовности к индивидуальной гибели). Забрезжила свобода - и подсознательно (несмотря ни на какие разглагольствования) опять захотелось "ХОЗЯЕВ", на которых можно было бы переложить ответственность, даже жертвуя и свободой, и собственной сущностью, - лишь бы расслабиться и куда-нибудь аморфно поплыть по какому-нибудь течению... Спрос рождает предложение, - "хозяева" долго ждать не заставили, - только свистни, что уже можно.
Как писал С. Кара-Мурза в "Манипуляции сознанием" в период массового отказа от одних, явных, но, как теперь уже становится понятным, вполне человечных и эволюционно ориентированных "хозяев", и не очень осознанного перехода под власть других, действительно жутких, но додумавшихся надеть овечью шкуру и изобразить полную "толенрантность и доброту" в оправдавшейся надежде на то, что никто ни в чём разбираться не захочет, - и было посему, - как он писал, в период манипуляции мифом о том, что "русские боятся свободы", «никто не встал и не сказал: "люди добрые, да как же это можно свободы-то не бояться! - ведь это - то же самое, что не бояться огня или взрыва!.."».
В результате получили "Легенду о Великом инквизиторе" из "Братьев Карамазовых" Достоевского:
«««И вот Он <Царь Небесный> возжелал появиться хоть на мгновенье к народу — к мучающемуся, страдающему, смрадно-грешному, но младенчески любящему Его народу. Действие у меня в Испании, в Севилье, в самое страшное время инквизиции, когда во славу Божию в стране ежедневно горели костры и
В великолепных автодафе
Сжигали злых еретиков.
О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится Он, по обещанию своему, в конце времен во всей славе небесной и которое будет внезапно, “как молния, блистающая от востока до запада”. Нет, Он возжелал хоть на мгновенье посетить детей своих и именно там, где как раз затрещали костры еретиков. По безмерному милосердию своему, Он проходит еще раз между людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три года между людьми пятнадцать веков назад. <...>
Он появился тихо, незаметно, и вот все — странно это — узнают Его. Это могло бы быть одним из лучших мест поэмы, то есть почему именно узнают Его. Народ непобедимою силой стремится к Нему, окружает Его, нарастает кругом Него, следует за Ним. Он молча проходит среди них с тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви горит в Его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей Его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью. Он простирает к ним руки, благословляет их, и от прикосновения к Нему, даже лишь к одеждам Его, исходит целящая сила. <Далее Христос опять взят и заключён в тюрьму, как и в евангельской истории.>
Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик Великий инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму. Он один, дверь за ним тотчас же запирается. Он останавливается при входе и долго, минуту или две, всматривается в лицо Его. Наконец тихо подходит, ставит светильник на стол и говорит Ему:
— Это Ты? Ты? — Но, не получая ответа, быстро прибавляет: — Не отвечай, молчи. Да и что бы Ты мог сказать? Я слишком знаю, что Ты скажешь. Да Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано Тобой прежде. Зачем же Ты пришел нам мешать? Ибо Ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто Ты, и знать не хочу: Ты ли это, или только подобие Его, но завтра же я осужу и сожгу Тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал Твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к Твоему костру угли, знаешь Ты это? Да, Ты, может быть, это знаешь, — прибавил он в проникновенном раздумье, ни на мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника. <...>
- Имеешь ли Ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого Ты пришел? — спрашивает его мой старик и сам отвечает Ему за Него, — нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую Ты так стоял, когда был на земле. <...> Не Ты ли так часто тогда говорил: “Хочу сделать вас свободными”. Но вот ты теперь увидел этих “свободных” людей, — прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. — Да, это дело нам дорого стоило, — продолжает он, строго смотря на Него, — но мы докончили наконец это дело во имя Твое. Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и, не удостоиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль Ты желал, такой ли свободы?
Ибо теперь только <...> стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, — говорит он Ему, — Ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но Ты не послушал предупреждений, Ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, Ты передал дело нам. Ты обещал, Ты утвердил своим словом, Ты дал нам право связывать и развязывать, и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же Ты пришел нам мешать?
Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, — продолжает старик, — великий дух говорил с Тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы “искушал” Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил Тебе в трех вопросах, и что Ты отверг, и что в книгах названо “искушениями”?
Реши же сам, кто был прав: Ты или тот, который тогда вопрошал Тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: “Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку свою и прекратятся им хлебы Твои”. Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами?
Знаешь ли Ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. “Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!” — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, хотя и эта не достроится, как и прежняя... <...>
Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать — так ужасно им станет под конец быть свободными! Но мы скажем, что послушны Тебе и господствуем во имя Твое. Мы их обманем опять, ибо Тебя мы уж не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать. <...>
Ибо кому же владеть людьми, как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли Тебя и пошли за ним <дьяволом>.
<...> Но тогда-то и приползет к нам зверь и будет лизать ноги наши и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. И мы сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: “Тайна!” Но тогда лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия. Ты гордишься своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. <...> У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. <...>
...Оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: “Да, вы были правы, вы одни владели тайной Его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих”. <...> Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И пока люди не поймут сего, они будут несчастны. <...> Но стадо вновь соберется и вновь покорится и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке <наша сегодняшняя ПОПСА! - это не я первая заметила>. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — все судя по их послушанию — и они будут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести — всё, всё понесут они нам, и мы всё разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя Твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они. Говорят и пророчествуют, что Ты придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех. <...> То, что я говорю Тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi6.»»»
В общем, это и получаем, "как по писанному".
Это был "самый простой" ответ: что человечество просто страшно устало от развития с его необходимостью каких-то пожертвований и предпочло новых "хозяев" (условно - дьявола, энтропию) ради сиюминутного личного покоя (а это ведёт к деградации, энтропии, - иного не дано по природе вещей).
Но есть и другой ответ, в связи с которым меня тут уже как-то обзывали "конспирологом", но он - уж точно не менее реален в своей верности, как и первый. Об этом - вся литература об информационно-психологической войне (включая то, что пишут генералы спецслужб, как Широнин): "хозяева" сами обрели достаточную силу (развитие науки, особенно негласное, ссудный капитал и т.д.), чтобы по своей собственной воле перекраивать мир и человека как явление - изнутри, из сознания и подсознания, из строения мозга и т.п., - т.е. дело вовсе НЕ в том, что человечество отказалось от развития (основная его масса и всегда "не имела это в виду", но существовал некий стержень, которого было достаточно для общего человеческого направления), а в примитивном (по сути) захвате небывалой глобальной власти.
Фильм "Адвокат дьявола" хоть, с моей точки зрения, и человечески-гениальный, но всё же это - просто созданный людьми фильм. Воспринимать его как откровение было бы наивно. С другой стороны, ВСЁ - дело рук человеческих, осознанное или подсознательное, индивидуальное, или коллективное, или тотальное. Рассматривать этот фильм как образ - вполне можно. И образ этот - именно второго варианта, второго ответа, где власть над миром, глобально узурпируемая новыми "хозяевами", изображается в образе дьявола.
Вообще-то, видимо, настоящий ответ на вопрос состоит из комбинации первого и второго, но поскольку весь XX век прошёл под знаком войны, в огромной степени включая информационно-психологическую, то второй "вариант" сбрасывать со счетов нельзя никак.
Вот, а теперь - можно говорить и о концовке фильма.
После откровенного разговора с матерью, открывшего глаза, и самоубийства жены, Кевин Ломакс, направляемый второй "подружкой", той самой, смертное отражение в зеркале которой и видела последним Мэри-Энн, по вымершим, абсолютно безлюдным, обездвиженным нью-йоркским дорогам, идёт к отцу. Он приходит в уже знакомый грандиозный кабинет с живыми барельефами на стене. (На коллаже - фотография справа, вторая сверху.) Он несёт пистолет, который только рассмешил Милтона (дьявола). И начинается разговор.
"Весь ХХ век был моим, он весь прошёл под моим знаком", - говорит он. Оказывается, Милтон не случайно выбрал юриспруденцию: ей открыты все тайны. И цель его - оправдание за оправданием, всех мыслимых негодяев, Этой цели прекрасно достигал Ломакс, лучший его сын. "Смрад поднимется такой, что передушит всех на небесах." И наступает последний раунд битвы, - новое тысячелетие. Милтону нужен Антихрист, и родиться он должен от Кевина Ломакса. Оказывается, дьявол действительно не случайно сжил со свету Мэри-Энн, поскольку на роль матери Антихриста была претендентка: лучшая дочь Милтона, единокровная сестра Ломакса, та самая "светская львица". (Две правые фотографии в центре.) Теперь она пытается соблазнить его, что не требует особенных усилий (он хотел её с самого начала, хотя любил Мэри-Энн и не собирался ей пожертвовать, не желал её заменить). В последний момент Кевин опять достаёт пистолет: если дьяволу он не может причинить вреда, то, чтобы покончить со ВСЕЙ этой историей, он стреляет себе в висок. Он гибнет, а вместе с ним - дьявол и его дочь. (фотография справа, вторая снизу.) Дьявол приобретает молодые черты, напоминающие Кевина, становится длинноволосым. (Кадр в правом нижнем углу. Кстати, это - почти фотография "Пупсевича", - не хватает только оаятельной и столь же голливудской улыбки последнего (которая была бы и не уместна для дьявола, "гибнущего" в огне) и пупсевичевой более выраженной мускулатуры. Только этот - не дьявол и не его сын, а клинический дурак, действительно взятый под опеку некими деятелями, по сути похожими на сотрудников ЦРУ, судя по логике ещё не рассказанных событий.)
Но это - ещё не конец фильма. Сегодня ухожу, зал закрывается. /20.47./
(Продолжение следует на днях.)
.
Другие статьи в литературном дневнике:
