Пушкин наше всё, а Цветаева наше не всё.

Нина Лёзер: литературный дневник

Статья Михаила Черкасского о Марине Цветаевой невольно наводит на эту мысль.
(www. zhurnal.lib.ru/c/cherkasskij_m_i/hemzvetaevadoc.shtml)


"Прочитав в одной из статей о себе выдержку из старинного рассуждения А.С. Шишкова об умении сочетать высокий слог с просторечием - так, чтобы "высокопарность приятно обнималась с простотой", Цветаева поразилась, насколько это близко отвечает духу ее исканий в области стихотворного языка", - умилительно растолковывает нам гражданин Орлов. И это возмутительно - то, что он говорит, и огорчительно то, что делала Цветаева. Как можно, ничтоже сумняшеся, толковать "о духе ее исканий", когда все это уже было "найдено" и отвергнуто давным-давно. Выходит, вся русская поэзия, начиная от Пушкина, прошла мимо той золотоносной жилы, которую обнаружила и начала разрабатывать Цветаева. Да, доразрабатывалась до Державина, аж за Державина! Ведь еще в 1785 году А. Петров, как сказано в учебниках, друг молодости Карамзина, "смеялся над русско-славянским языком и долго-сложно- протяжно-парящими словами". И сам Карамзин говорил: "Вознамерясь выйти на сцену, я не мог сыскать ни одного из русских сочинителей, который был бы достоин подражания, и, отдавая всю справедливость красноречию Ломоносова, не упустил я заметить штиль его дикий, варварский, вовсе не свойственный нынешнему веку, и старался писать чище и живее". Куда как ясно! Уже тогда это было "несвойственно нашему веку", а Цветаева спустя полтора столетия находит такое: "Прочь! Погибель Страсть моя к тебе! Зане: как глыба Страсть моя! Зане: на гибель страсть моя к тебе! Зане - Вещь, обещанная мне..." Так влюбленная Ариадна, пересиливая себя, гонит Тезея. Можно бы извинить это тем, что речь о древности, но тогда и писать надо было на древнегреческом. А Пушкин за сто лет до Цветаевой, рассматривая картинки к "Евгению Онегину, отозвался так: "Татьяна мнет в руке бумажку, Зане живот у ней болит".




Другие статьи в литературном дневнике: