По вечерам, когда к окнам уже приникла темнота и дневные заботы сошли на нет, тяга становится почти невыносимой… Душа, словно резиновая, с одним концом во мне, а другим — в тебе… Скакалка… ангелы играют, прыгают, радуются, нежными пальчиками её, как струну, пощипывают…
В квартире плюс шестнадцать, зябко, кутаюсь в шерстяную кофту… Батареи включаем только когда совсем невмоготу становится, экономим… После суздальского дома, больше напоминающего храм, чем жильё, дома с двумя печами, дома, смотревшего окнами на белую каменную церковь, я так и не привыкла к тому, что есть… Не говоря уже о бане, которой под Суздалем не было, но зато в Новгородской — ох, была баня так баня.) Наверное, я просто замёрзла, медведь мой ласковый, поэтому на ностальгию пробило… Как будто она когда-то заканчивалась…
Опубликовали мои стихи в Американском Глобусе, почему-то названном “русским”. И спасибо, и ладно.) Привет из прошлой жизни…
Вещь словесная помогает тебе освободиться от себя самого, от угара чёрного, от сажи твоей… Хорошо, что ты пишешь её. Длинный текст, толстый, как змей большой. Выдохнешь его, выкашляешь, выблюешь со слезами и кровью самого себя, который умер, похоронишь, и пойдёшь дальше походкой тополиной — пустой от себя, исполненный Бога и любви… Не заметишь, как земля закончится и начнётся Небо…
Но прежде мы ещё чуток повоюем, Юрик, за поэзию и за всё, что нам дорого. Тишиной повоюем, молчанием, музыкой словесной, музыкой прикосновений, молитвой нежности, радостью тихой и кроткой…
Часть, что я вчера прочитала, была тяжёлой, но не обречённой, как те, прежние. У тебя появился тыл, от нашей речи ничего не скрыть… Он придаёт тебе сил, чтобы сквозь тёмный дым пережитого видеть просвет впереди… Ты знаешь, какая я всегда голодная до твоего говорения. Как жду продолжения, несмотря на боль от читаемого — то своя боль, родная, от неё на сердце тепло и ласково, как бы бредово это не прозвучало…
Когда я рассказала Насте, что у тебя дом без окон, она сразу заявила, что мне обеспечена клаустрофобия.) А мне нравится, потому что в детстве я чувствовала себя в безопасности как раз в таком помещении, без окон… То была тесная и маленькая туалетная комната в хрущёвке. Места хватало только для унитаза и полотёра и чтобы ноги поставить, а за спиной ещё висел фанерный шкаф настенный, выкрашенный синей краской. Бабушка хранила в нём густой светлый мёд в трёхлитровой банке рядом с моющими средствами, гвоздями и разным хламом. Мёд в туалете… Разве это не поэзия?..)
Полотёр служил, конечно, крепостью и сказочным замком, толстый провод с вилкой — драконом, а цветные карандаши — воинами и обязательно принцессой… Я сидела на полу, покрытом потрескавшимся линолеумом ядовитого синего цвета и либо играла, либо читала, либо мечтала, что вот бы дверь замуровать… вода ведь есть … и свет… и чтобы обо мне все забыли… Попутно поедая мёд согнутым указательным пальцем прямо из банки, пока не начинали стучать кулаками в дверь… В конце концов мёд закончился… Бабуля обнаружила его пропажу с большим опозданием и пороть не стала.) То были самые счастливые мгновения моего детства, Юрик, без преувеличения. Туалет с мёдом, Павловск, потом Стрельна… Это я к отсутствию окон вспомнила.)
И сейчас, даже когда я просто думаю о тебе, у меня возникает то самое чувство безопасности, защищённости и душевного комфорта что ли… Смешная, знаю…
Ты приляжешь, я возьму твои ноги себе на колени, по очереди буду снимать с них носки, массировать легонько, поглаживать… Там ведь тоже линии есть — следы дорог на стопах твоих… Свет по телу снизу вверх до макушки пробегает… все твои метр восемьдесят семь, миллиметр за миллиметром…
… а ещё говорят, что медведи мурчать не умеют…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
