Моим утром ты радовался, в обед страшно сердился, я слышала, как ты меня ругаешь… К вечеру ты расстраивался и сожалел, пенял на женщин, что все они такие — лживые твари, которым лишь бы выпендриться. К ночи на тебя, наверное, обрушился следопыт с упрёками.
13 ноября отправила Степашке рукопись и потом благополучно забыла о ней, будучи уверенной, что он её в мусорку кинул, поэтому не отзывала. Кто мог предположить, что она ни с того ни с сего появится в периодике в марте следующего года?..
Если бы издатели интересовались в подобных случаях, актуально ли желание автора публиковать свои стихи, спустя почти четыре месяца с их подачи на рассмотрение в редакцию, было бы намного легче, конечно. Но о таком остаётся только мечтать… Он даже не уведомил меня о том, что цикл вышел в журнале. Я обнаружила свои стихи случайно, потому что всегда жду твоих.
Впрочем, несмотря на удар вдогонку литературным обухом по голове, хорошо что моя поэтическая карьера увенчалась посвящением тебе, родной. На этом она завершена — во всяком случае, с моей стороны.
Плохо, что слова и намерения меня настоящей расходятся с тем же самым меня прошлой. Сама себя подставила, получается… Приходится признать, что я ничего не понимаю во всей этой бездушной, жёсткой лит. кухне, где к живым людям относятся хуже, чем к дровам.
Прости меня, Юрик, мне больше нечего сказать. Вышло неожиданно, совершенно непреднамеренно и нежеланно. В настоящее время я не дала бы согласие на эту публикацию, поскольку больше не собираюсь информировать посторонних о сокровенном. Тогда, в ноябре, мне хотелось сделать тебе приятное к декабрьской дате, публично приняв твоё чувство и ответив на него своим, достать свет из-под спуда, чтобы он разогнал окружающую нас тьму. Мне тогда казалось, что такой мой поступок поддержит тебя и поможет нам преодолеть разлуку. Наивно и глупо, увы. Тьма и разлука, к сожалению, никуда не делись, но свет выбрал противостоять им в главном — в духовной области.
А ты только начал в себя приходить, отогреваться… Так радовалась… Эх…
Не отворачивайся от меня, пожалуйста, за это недоразумение. Даже при том, что моя вина в нём присутствует лишь отчасти. Не надо, радость моя, не перечёркивай всё, что мы уже пережили. Твой несчастный чудик на пушечный выстрел больше не подойдёт к официальной литературе: для нас, для меня конкретно, она — зло. Но вот иногда прошлое догоняет и изподтишка ударяет в спину…
Нужно время и тишина, чтобы ты успокоился, понял, что зимняя твоя верна тебе во всём, и простил меня. Господь любую тьму прелагает в свет, я доверяю Ему.
Пускай Небесная Девочка поцелует тебя за меня.
Может быть, лучше не пересекаться со мной, пока твои гнев и боль не улягутся, но я буду здесь, когда ты вернёшься.
Хожу от стенки к стенке весь день, места себе не нахожу, стою на коленях, молюсь и плачу. Такая слабая, беспомощная, так чудовищно далеко от тебя…
Нельзя мне писать стихи, родной, закончилась моя поэзия. В феврале её и не должно было быть, но молитвенное правило выполнило себя, она пришла, а я не смогла отказаться, расслабилась, отвлеклась. Результат плачевный, и так не должно дальше продолжаться. Не знаю, когда допишу элегии и стоит ли их вообще когда-либо дописывать… Убогий чудик дошёл до последней черты, финиш.
Ты скучаешь по моим стихам, Юрик, знаю, и это дополнительно мотивирует меня возвращаться к ним, но я не могу, не имею права. Моё место — у престола Божия и рядом с тобой, а не с поэзией. Рядом с твоей поэзией, но не с моей. Она закончилась, потому что иначе закончимся мы. Это вопрос жизни и смерти, ни больше ни меньше.
Прости меня.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
