6 ноября. Среда.

Алексей Шнейдерман: литературный дневник


Чего изволите?


Разве нельзя назвать истиной слово написанное, слово, которое принято сердцем и разумом еще хотя бы одного человека? Читателя, например. Одного читателя и второго. Пусть даже не третьего. Вот этим максимум двоим, слово записавшего и слово прочитавшего, разве, не ясно что-то?


Адам подготовил речь, записал ее, отредактировал, сократил, оставил самую суть. Речь по случаю ухода из киноколледжа. На педсовете ее зачитал. Уверенно не сомневаясь. Мастера прониклись. Кто-то из педагогов даже вслух «подписался» под каждым слово, которое касалось личности и свобод, и стремления к самообразованию, и желанию быть художником. Но далее произошло извечно российское или русское, или, не знаю, всем ли народам характерное – посыпались вопросы. Один за другим. Из Адама стали вытаскивать ответы, оспаривать его мнение, обсасывать каждую строчку его речи, увиливать от основной темы встречи. Слюнявить его слова.


Началась демагогия. Ведь, если бы педагоги действительно желали понять - почему от них уходит, пусть ершистый, но все же студент, которого они четыре месяца назад с радостью и надеждами приняли в колледж, то, по мысли моей, отпустили бы с миром и пожеланием – выстоять, преодолеть, найти и не свернуть с пути, который парень избрал. И в свое время поделиться результатами. Если бы педагоги искренне желали понять, почему от них уходит Адам, из их рая уходит /а в колледже уверены, что создали рай для творчески направленных детей/, то подарили бы Адаму надежду, словами «Мы тебе всегда рады. Мы будем счастливы, если у тебя все получится. Наши двери открыты, если захочешь вернуться».


Я не досиживал педсовет, вышел, забрал документы из канцелярии и стал дожидаться сына на улице. А он какое-то время еще доказывал чего-то товарищам мастерам.


- Ну, чего, доволен? Почесали языками? – зачем-то съязвил я.
- Да нет... Мне кажется, я смог главное им сказать.
- Ну, и чего же у нас главное?
- Понимаешь, пап, я сказал им, что хочу узнать жизнь из жизни, а не из их представления о жизни, находясь с утра до позднего вечера в четырех стенах колледжа, поедая ощущения с их ложки. Я хочу своей жизни настоящей, а не полученной из лекций и придуманных походов...
- Окей, дорогой. Только одно – теперь ты принял на себя колоссальную ответственность. Сам за себя самого. И это уже не игрушки. Адам, сегодня в эту минуту, в это мгновение твое детство закончилось. Ты это понимаешь, чувствуешь?
- Да понимаю я. – как-то устало ответил Адам.


А я понял, что мы взрослые, достали его разговорами о жизни, о делах и прочее. Он бы рад, хоть сейчас пойти работать, ошибаться, вновь дерзать, влюбляться и разочаровываться, жить...


Но как же образование? Мамин вопль.


Стоп. А разве Адам не сказал – «Я хочу быть художником. Я хочу учиться и заниматься самообразованием»?


Сказал. Мужик сказал, мужик сделал... ну, или не мужик тогда. Тогда к мамочке, да. Пусть пожалеет.


Адам может стать на самом деле хоть футболистом, хоть финансистом. По мне хоть сутинером. /шучу/. Главное, чтобы сам и по зову сердца. А мы уж, чем можем, поможем.


***


- Чего изволите?
- Помолчать.
- Нет такого блюда в меню.
- Как же?
- Где?
- Тут вот. На первой странице.
- Нет тут ничего.
- Как же?
- Так же.
- У нас просто так нельзя.
- Чего просто так?
- Сидеть.
- Я что, чье-то место занимаю?
- У нас очередь.
- Где?
- Мы популярное место.
- А.
- Так, чего изволите?
- Воды простой.
- С газом, без?
- Без разницы.
- Еще что-нибудь?
- Помолчать.
- Это сколько угодно. Мое дело заказ принять. Кушать будете?
- Кушать буду. Как же без кушать.
- Вот и чудненько. Я попозже подойду.
- Вот и чудненько...



Другие статьи в литературном дневнике: