Пространство: Один и Другой
Одному выпадает осязать границы Другого.
Цитата: «Ведь только другого можно обнять, охватить со всех сторон, любовно осязать все границы его: хрупкая конечность, завершенность другого, его здесь и теперь бытие внутренне постигаются мною и как бы оформляются объятием; в этом акте внешнее бытие другого заживает по-новому, обретает какой-то новый смысл, рождается в новом плане бытия. Только к устам другого можно прикоснуться устами, только на другого можно возложить руки, активно подняться над ним, осеняя его сплошь всего, во всех моментах его бытия, его тело и в нем душу. Всего этого не дано мне пережить по отношению к себе самому…»
Но дело не только в созерцательно-эмоционально-волевом акте. Есть ещё мир движения, познаваемого изнутри. Мы не думаем, когда шагаем, но смотреть под ноги надо.
И вот опять гениальная мысль: Мир действия — мир внутреннего предвосхищенного будущего.
Один предвосхищает будущее, встречаясь с Другим.
Почему? А потому что так устроено его пространство (оно ведь какое-то художество, так?). Бахтин-то и отмечает, что художество предопределено. Оно не событийно (с ума сойти!) и в нём не действует рок, то есть силы судьбы. Почему? А вот потому, что, по его мнению, сравнения и обезвреживают рок.
Понятно, что сравнения он использует как троп, как художественный приём сопоставления. А я бы упомянула и метафору, которая вся вообще заклинательная, наговорная.
И вот все эти фигуры высшего пилотажа и не распростираются на то живое, что М.М. называет «рискованным будущим». Это уже «мир иной», из которого они взывают, а из будущего только жизнь взывает, которую ни с чем сравнить нельзя.
Тут вся ценность в том, что по Бахтину есть только будущее. А нас учат, что есть настоящее, здесь и сейчас. И прошлое (в основном, греховное).
Попробуй помыслить будущее – ничего не выйдет. А почувствовать? Вооот!
Я ничем не объясню, как в эти размышления великого человека вдруг врывается гимн любви. По жанру – именно тот высокий порыв, именно цветут яблони, именно качели, сады какие-то невообразимые, ароматы полей, стрекочущие кузнечики за околицей, закаты, синие ели, северные звонницы - vita nuove на наш лад.
То есть он проговаривает что-то самое важное, до чего он дошёл в искании. Несколько страниц редкого по красоте текста.
«…я испытываю абсолютную нужду в любви, которую только другой со своего единственного места вне меня может осуществить внутренне…».
«Нельзя любить ближнего как самого себя или, точнее, нельзя самого себя любить, как ближнего, можно лишь перенести на него всю ту совокупность действий, какие обычно совершаются для себя самого».
Когда Один принимает себя (ну, наконец-то!) – это дар Другого, это благодать, не могущая быть внутренне обоснована и понята…»
Так к Одному приходит переживание красоты человеческого тела, (внимание!) воплощением которой занимается Другой.
И вот здесь появляется Данте-Джотто. «В разговоре с Бернардом в раю Данте высказывает мысль, что наше тело воскреснет не ради себя, но ради любящих нас, любивших и знавших наш единственный лик».
