Один и Другой.
Один не сразу находит Путь.
Он «не сразу находит неслучайное, творчески принципиальное видение Другого, не сразу его реакция становится принципиальной и продуктивной и из единого ценностного отношения развертывается целое».
И вот в этом метании, смятении, колебании Другой (именно он!) обнаружит «много гримас, случайных личин, фальшивых жестов, неожиданных поступков (…), случайных эмоционально-волевых реакций, душевных капризов Одного.
Пока Один проберётся «через хаос к истинной ценностной установке своей, пока наконец лик его не сложится в устойчивое, необходимое целое».
Чтобы получить Другого, он должен собраться в светящуюся точку и добраться до своей неискажённой природы.
«Сколько покровов нужно снять с лица самого близкого, по-видимому, хорошо знакомого человека, покровов, нанесенных на него нашими случайными реакциями, отношениями и случайными жизненными положениями, чтобы увидеть истинным и целым лик его».
Как ни странно, это и есть борьба с самим собой».
Борьба Одного за целое Другого – есть борьба с самим собой.
В художественном произведении это может быть идеальная история, но есть и другие реальности. Тогда речь может пойти об исповеди.
Исповедь – это род тяги между Одним и Другим. Это цепная реакция, а не отношения.
Один отражает Другого.
Но его переживание не в процессе, оно не слышит и не видит себя, оно – ТАМ, в творчестве, направленном на ТО, что сочиняется или создаётся.
А творческое отношение осуществляется в Другом, и оно переживает Другого. А Один переживается в нём.
Здесь нужно освещение. Чтобы разглядеть смысл.
Другой отрывается от Одного, когда у Одного достаточно энергии. Эта энергия в том, ЧТО он создаёт, насколько он способен активно видеть и слышать Другого как целое, осознавать его устройство – образ, ритм, интонацию, смысл.
Наше понимание избирательно. И потому всё, что касается целостности, смешивается пассивно и частично. Доступны лишь прозаические моменты этого.
Мы увязаем в подробностях и потому хотим каких-то классификаций или матриц. По дороге возникают новые сюжеты, обогреваемые новыми интересами. Это происходит при недостатке освещения. Но про это Бахтин не пишет. Пространство может быть освещено скудно. Мы это знаем.
Тут главное понять, что Один и Другой – не одно и то же.
Но когда происходит проникновение, оно всё же необъяснимо в частичных категориях. Оно не обосновывается. Бахтин называет это инкарнацией смысла бытию. То есть, возвращение.
Тогда получается, что совершая некую почти природную (а творчество имеет природу, так?) работу, верша её, карабкаясь на вершину, Один и Другой начинают путь друг к другу, путь к целому и целостности. Это ведЕние к источнику и вЕдение его. И это возвращение. И это оживление бытия смыслом творчества, что мы и делаем каждодневно.
продолжение следует
