/15:45/ Просто так, стараниями психо-фашистской кодлы, у меня ничего не бывает, но я, всё-таки, уже в интернете... Даже рецки успела посмотреть. Жаль, что избранные авторы на "Стихах" - упорно молчат. Правда, это лучше, чем если кто-нибудь начнёт писать за них. (Если конечно, все они вообще существуют, а не являются до единого - виртуальными поделками. Вот, существующие - похоже и молчат, и давно...)
(Кстати, у меня перед носом успел проскочить и сесть за комп странный и мутный тип. Что-то печатает в mail.ru, которым я не пользуюсь в принципе. Нередко он так охотно перебегает мне дорогу, что я бы не удивилась, если что-нибудь где-нибудь печатает от моего имени.) Не знаю, конечно, но такие странные личности появляются за компьютерами практически везде, где появляюсь я. Охота ведётся по полной. И очень похоже, что именно на "государственном" уровне, если это "государство" действительно продало меня, - говорят, что за немалые деньги... Остальное будет дальше, где я продолжу дневниковую запись от 17.07.2014, потом объединив в очередное произведение сборника "Документальные миниатюры".)
Ладно, связку с текстом 17-го (17.04.2014) напишу потом, а сейчас надо брать быка за рога.
Итак, устами героини я рассказывала во «Вспышке», как писала письмо известному телеведущему. Приведу здесь выдержки (это важно).
Часть 1:
«««Летом она, умудрившись заручиться предварительной договорённостью, написала и отдала огромное письмо известному телеведущему. Письмо вот об этом, о способах псевдоестественного уничтожения и о том, что ей, похоже, крышка. В тот же день, когда она передала письмо, часов через пять-шесть «ответил» на это письмо... Полковник, появившись неожиданно и мимолётно (впервые за последний год её с ними «разрыва»). Но появление это было таким, что бежать к нему на «аудиенцию» ей не захотелось, — то ли сама почувствовала, то ли он дал понять, что не нужно.»»»
Часть 2:
«««Она снова было улыбнулась, но сразу же подавила улыбку: она вспомнила, как отдала письмо для известного телеведущего, а через несколько часов мелькнул Полковник, дав ей понять, что прочитал. В том рукописном трёхсотстраничном письме она среди прочего достаточно свободно описывала несколько встреч с различными правоохранителями, включая Полковника. После этого он общался с ней только в очках, не тёмных, но затемнённых, поставив тем самым некоторый барьер…»»»
Часть 3:
««« — Ну вот, тогда же, в 2006-07 годах, я писала и Полковнику, и тому известному телеведущему большое письмо (на которое Полковник сразу «ответил») — письмо обо многом, и частности — о фальсификациях, связанных с моим несостоявшимся деторождением, на которое меня, тем не менее, продолжали упорно подбивать. Я тогда чего уже только ни напредполагала в плане именно ЦЕЛИ подобных выходок. Я даже думала (в том же ключе, а на такие мысли меня пытались именно наталкивать), что «моя биография» (бегство из трёх монастырей, в прошлом —нервный срыв, множество нереализованных способностей и пр.) может быть подогнана под историю полубезумной мамаши какого-нибудь нового российского Гитлера-Сталина, особенно судя по бомбардировке соответствующими намёками со всех сторон... Причём, если бы мне «чудом» «помогли» забеременеть и родить, то я бы, скорее всего, умерла в родах, (как дальняя родственница из Крыма, как былая детсадовская одногруппница, у которой, с её смертью, и ребёнок не остался в живых, и так далее), — а из того, кто бы у меня родился, кто-то другой уже делал бы, «воспитывал» бы, что угодно. (Одну только мамину племянницу, о которой я рассказывала Анатолию, представить себе в роли такой МАЧЕХИ — волосы дыбом (кто посвящён), — тут как раз и получился бы и Гитлер, и Сталин, и хрен знает кто ещё.) На подмосковном рынке в начале второй Москвы меня, помнится, вообще с какой-то стати прямым текстом не однажды увещевали: «Если забеременеешь и не захочешь становиться матерью — ни в коем случае не делай аборт: твоему ребёнку могут найти других родителей, гораздо лучше». Я уже тогда, и по этой, и по ряду других причин говорила, что рождение у меня кого бы то ни было исключено, — ничьего вынашивания и рождения я уже сама не допущу любой ценой, когда вокруг всего этого творится такая дрянь. Сейчас ТАКОЙ вакханалии, как тогда, не происходит уже давно, но я сейчас, конечно, и дёрганная уже по любому поводу. Тем не менее, игнорируя массированные намёки, более реальной причиной того, что творилось вокруг, мне казалась стандартная версия: для следующего (окончательного) срыва меня пытались заставить просто ЗАХОТЕТЬ родить, чтобы это потом не получилось... Или — ещё что-нибудь устроили бы (а я навидалась, — троих таких несчастных родителей и более, — это отдельная тема), — они устроили бы, чтобы я мечтала, ждала, а родился бы какой-нибудь телёнок с тремя головами (не мышонок, не лягушка), наглядно «демонстрировавший» бы всем «ненужность этого отцовского рода»... Можешь себе, наверное, представить, какая у меня аллергия на всё, что связано с этой темой.
— Алёна, я знаю и о твоём трёхсотстраничном письме телеведущему по разным поводам, включая этот, о том, что ты говоришь сейчас, и обо многом другом. Опять хорошо, что у тебя нет принципиальных разночтений между тем, что ты излагала тогда, и тем, что говоришь сейчас. Плохо то, что во внешнем мире ситуация тоже по сути не изменилась. Но в любом случае, ЗДЕСЬ — это всё у тебя уже в прошлом. Рассказывай.
— Ну вот. А перед тем был фармакологический эксперимент, проба английского лекарства против аутоиммунного заболевания... Я не говорила?..
— Я это тоже знаю, — на самом деле, ты и тогда «нашумела».
— И хорошо. В общем, там брали какие-то генетические анализы крови с нашего письменного согласия (а результатов никому не сообщали никаких)...
— Ну, это, как ты им и давала письменное согласие, было связано только с той аутоиммункой, которая к тебе действительно не имела отношения.
— Но я во времена тех писем Полковнику и телеведущему успела подумать всё... Потом начался тот дурацкий, зачем-то выдуманный «папин сын», позднее уже меня не однажды провоцировали на «воспоминания» о какой-то «своей дочери», несмотря на то, что я ни разу не беременела... В общем, какая-то неимоверная дрянь за всем этим всё же стоит. Прокляты, неснимаемо и несмываемо навеки прокляты те, кто всё это устроил, кто пустил мою и ещё чью-либо жизнь на всю эту мерзость! У тех, кто делал что-то подобное в отношении меня и других людей — у них в этой жизни всё ворованное, чужое, как и сама жизнь, — ни они, ни их потомство не имеют права ни на неё, ни на единый луч солнца, украденный ими у других, — они всё должны другим людям и сами умрут вместе с их детищами в неоплатном и неоплаченном долгу, который рано или поздно, так или иначе, но взыщется. Да будет так!
— Попить чего-нибудь хочешь?..
— Да пошёл ты!..
— Ну, нет, так нет. Ты зря ругаешься: я ни разу тебя не остановил, ни единым словом тебе не возразил, и это — искренне. Здесь — искупавшегося в счастье нет ни одного. И мягко говоря, не только здесь. Ты права: новые фашисты...
— Старые!!! Ровно те же самые! Которые немножко поменяли тип вооружения и стратегию.
— И здесь не спорю. Они, как всегда, рвутся к власти на чужой крови и за чужой счёт, а прикрывают всё это лозунгами всеобщего счастья. По существу, всё старо. И беды впереди должны быть очень большие, — не потому, что кто-то так решил, а потому, что они сами уже сделали для этого вообще всё возможное. Именно такой они уже построили мир. А к тебе — никто сейчас не в претензии: ты сказала то, что есть, и то, что вырвалось. И все всё поняли. Лучше закругли сейчас этот разговор темой матери и отца, с которой мы и начали…»»»
Я не один раз говорила, что в фантастическом повествовании все воспоминания и рассказы героини автобиографичны, т.е. это — истории из МОЕЙ жизни. Телеведущим был Владимир Соловьёв. Хотя я думаю, что текста этого он даже в руках не держал, — его сразу забрали в ФСБ, — у них была договорённость, почему он вдруг и объяснял мне так ласково, куда принести рукопись… Но теперь — по порядку.
Я тогда жила в Москве (во второй, — 2007 год), билась лбом о ФСБ, думала, что бы ещё предпринять, захотела связаться с «прессой», а когда не вышло и этого, «прошлась» с тем же результатом по «правозащитным организациям». Но на тот момент, летом, я хотела выйти на СМИ, увидела объявление о бесплатном (в книжном магазине) вечере с Соловьёвым и решила туда сходить. Дело было около Лубянки, на Мясницкой. Я понимала, что всё это не случайно, тем более, под носом у ФСБ, но я их тогда «не боялась». В общем, когда вечер уже практически закончился, после вопросов Соловьёву, я подошла к нему, сказала, что мне нужна помощь, что хотела бы обо всём написать, и спросила, как ему передать рукопись. (ФСБ я тогда не боялась, а вот от интернета бегала, как чёрт от ладана, вообще в него не заходила, ничего не писала и не публиковала.) Соловьёв (даже отчество его спросила в начале вечера — Рудольфович) «на секунду задумался» и очень дружелюбно предложил мне, когда напишу, принести рукопись на радио «Серебряный дождь», где он тогда работал, — назвал адрес и объяснил, как добраться. В то время я тоже съездила на месяцок к родителям (на это и купилась, когда в ноябре-декабре согласилась поехать к ним в СПб «перезимовать», — «зимняя» поездка заняла три года, и пришлось похоронить обоих родителей…), — но тогда я этого ещё ничего не знала и предположить не могла. И вот, за тот летний месяцок я и накатала примерно 300 страниц для Соловьёва. В конце августа вернулась в Москву и помчалась сразу на «Серебряный дождь».
Рукопись была, вообще-то, немножко дикая (но — уж как умела изложить дикие события), — но мне упорно хотелось считать, что я отдаю её «своим». Ответа не было никогда, но в тот же день я зачем-то потащилась в сберкассу (тоже на Лубянке, поскольку тогда мне это казалось надёжней), — а перед тем я работала, и деньги были. Стою там в очереди, скучаю, оглядываюсь от скуки и вижу, что за мной стоит… «Полковник». Мы с ним были «в ссоре», поэтому раскланялись, а обращаться конкретнее я не решилась, — он тоже ничего не предпринимал. Но среди беготни по сберкассе (в окошко, в саму кассу), мы столкнулись с ним и нос к носу. Я сделала самое вопросительное выражение лица, на которое только была способна, а он «ответил» лучезарной улыбкой… Было это часов через пять, после того, как я отдала рукопись для Соловьёва на «Серебряный дождь», и я поняла, что «Полковник» её уже прочитал. (Больше мы с «Полковником» не сталкивались «случайно» никогда, ни до, ни после.)
Конкретных разговоров по поводу написанного в том письме, не было, как и ни о чём за шесть лет. Общение продолжилось, уже когда умерла мама, болел отец, и я вырывалась в Москву на один день, если его можно было оставить (надо было получать копии немецкого свидетельства о браке с апостилем и пр. для оформления квартиры, вступления в наследство), — не под самый его конец, конечно, не в период его полной беспомощности, когда я уже, понятно, никуда не ездила.
Ладно, — это всё, что я пока успела. Посмотрим, доживу ли до завтра (ха-ха-ха, — ужасно весело…) Ладно, быстро публикуюсь и иду. /18:31/
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
