Пицунда...

Когда ты всю жизнь пишешь, а потом вдруг перестаешь писать, то вдруг понимаешь, что из души твоей ушла гармония или то, что мы привычно называем любовью. И как твой разум ни силится что-то сделать, высматривая вокруг себя сюжеты, подыскивая материал для нового текста, все это лишь жалкие потуги. Ибо любовь – это все, это – Господь Бог, который водит твоей рукой. И если ты вдруг перестаешь писать, то значит, Он почему-то не считает нужным тебе диктовать. А все остальное – от лукавого….

Я вспоминаю, когда впервые задумалась всерьез о том, что Бог есть. Была уже зима 1988 г., а я была на Кавказе, в Пицунде. На работе дали путевку для оздоровления: меня мучил радикулит. Муж был там до меня и сказал, что там есть водолечебница, бассейн. Вылечат. Но в декабре поликлиника с водолечебницей и бассейн были на ремонте. На дворе было довольно тепло, море было около +11°С, иногда моросил легкий теплый дождик. Пахло кипарисами, реликтовой пицундской сосной вперемежку с платанами. На солнце лоснились восковые листья магнолий, кое-где виднелись пальмы, мимозы, на которых не было ни желтых цветов, ни висящих в виде бахромы розовых плодов. Солнце светило и даже грело, на рынке было полно фруктов, – мандарины, хурма, виноград, любимая фейхоа – по вполне приемлемым ценам, так как отдыхающих в это время года было мало.

Пицунда – сказочное место. Недаром по соседству с пансионатом находилась бывшая дача Сталина, потом – Хрущева, Горбачева. Наши правители всегда знали, где стоит отдыхать….
Меня поселили в двуместном номере на шестом этаже корпуса с видом на море и горы одновременно: как-то это крыло корпуса повернуто так, что взгляду открываются сразу эти две стихии. Соседка была очень постой женщиной из России, по фамилии Уварова, из города Уваров. Она сказала, что там половина жителей носит такую фамилию. Когда она вышла замуж, так и менять ее не пришлось: ее жених тоже был Уваров. Не знаю истории этого городка, по-видимому, он когда-то был имением графа Уварова, стал маленьким городком, а жители его были потомками крепостных графа и, как водилось на Руси, все носили его фамилию. Как это было с моей прабабушкой, крепостной пана Оснача. Все крепостные, жившие в имении Основа под Харьковом, были Осначки….

Уж не помню, как звали мою соседку по комнате, кажется Галя. Она была высокая, сухопарая, изможденная трудом на какой-то фабрике, спокойная, не лезла в душу. С ней было легко. Она быстро нашла себе подружек по интересам, и мы встречались крайне редко, в основном, перед сном. У нас не было никаких проблем, хотя душ и туалет были одни на двоих. Но мы ладили и нигде не сталкивались. Она сразу сказала, что хочет спать на кровати подальше от балкона и окна. Меня это устраивало, так как, во-первых, я люблю спать поближе к источнику воздуха, а, во-вторых, в этом случае никто не закрывал мне пейзаж за окном, если шторы были отдернуты.

Учитывая время года и месяц – зима, декабрь, – пейзаж по большей части был хмуроватый. По ярко-голубому холодному небу, когда светило солнце, неслись стаи тяжелых серых туч либо огромных, каких-то мистических облаков. Вспоминался Лермонтов и почему-то Бхагават-гита.

Утром, после традиционного завтрака в столовой, которая находилась на втором этаже, забежав в номер, чтобы переодеться для прогулки, я отправлялась побродить по берегу.
Дорога проходила вдоль территории пансионата, затем – вдоль старого кладбища, огороженного металлическим забором, вход в него был где-то с другой стороны, потом вдоль ничейной территории, за которой следовала территория Дома творчества писателей, Дом отдыха актеров, где когда-то отдыхал В.Высоцкий с Мариной Влади. О них, наверное, до сих пор там ходят легенды. Я доходила до пирса и садилась отдохнуть. Смотрела на волны, которые иногда ходили по морю огромными, как мне тогда казалось, океанскими валами. Когда я увидела волны на Тихом океане в Сан-Диего, я вспомнила Пицунду и поняла, что немного преувеличивала тогда в сравнении: на море не может быть океанских волн, по определению!

Немного отдохнув, – расстояние от дома отдыха «Пицунда» до пирса, по моему мнению, – порядка 3,5 – 4 километра, я шла дальше вдоль берега либо по пляжу, где в это время года можно было увидеть одиноких «безумных» купальщиков, либо по небольшой набережной, длина которой была не более 500 метров. Дойдя до пляжа, я иногда присаживалась под пляжные «грибки» и смотрела на смельчаков, купающихся в ледяной воде. В один из таких дней я познакомилась с женщиной, приблизительно моего возраста, которая оставила на меня свои вещи, а сама пошла, окунуться в волны. Она оказалась отдыхающей того же пансионата, но из другого корпуса, приехавшей из Москвы. Обратно мы с Зоей, так звали москвичку, уже шли вместе, болтая о том, о сем. По дороге она уговорила меня назавтра присоединиться к ней во время купания. Я согласилась, напрочь забыв о радикулите, с которым я приехала на курорт. Мне даже в голову не пришло подумать о том, что я могу застудиться. Только уже потом, кода я вернулась домой, я вспомнила, что мой дядя советовал мне лечить радикулит холодом, окуная руки в холодную морскую воду, и водить мокрыми холодными руками по пояснице. О том, что я полезу в такую воду с радикулитом, дяде как-то не могло прийти в голову, как, собственно, и мне самой, и кому бы то ни было.

На следующий день, надев шерстяной спортивный костюм, а под него хлопчатобумажное нижнее белье, я бодрым шагом отправилась на пляж в сопровождении моей новой знакомой. Какую-то часть пути мы даже пробегали, разогрев тела до такой степени, что белье приходилось снимать совершенно мокрым. Разгоряченные, мы вбегали в воду и проплывали столько, сколько выдерживало тело. Я плаваю неважно, сидя глубоко в воде. И когда я начинала чувствовать, что холод начинает пронимать не только верхние слои кожи, но и внутренности и ломило шею, а что еще хуже, холод начинал ломить мозг и затылочный нерв, я выбегала из воды, растиралась докрасна и до того малинового цвета тело. На обнаженное горящее огнем тело надевала шерстяной спортивный костюм. После этого бодрым шагом, почти бегом, мы возвращались в пансионат. Войдя в комнату, я, чаще всего, залазила под одеяло и засыпала мертвым сном. На обед меня будила моя соседка, которая возвращалась из города, куда она регулярно отправлялась за покупками.

В то время весь Союз разъезжал по стране, покупая в различных городах все, от зубной пасты или щеток, до кастрюль, сковородок или утюгов, чего не было в родном годе или селе: люди самостоятельно выполняли работу поставщиков-посредников. Что там покупала моя соседка, я уже не помню. Я из Пицунды привезла мандарины для семьи и пластинки с музыкой в исполнении любимых певцов, любимые записи Beatles, Rolling Stones, Ella Fitzgerald, etc., которые в Киеве я, возможно, и купила бы, займись я этим делом серьезно. Любители музыкальных записей «тусовались» по каким-то, известным им точкам. Я же не имела ни свободных времени, ни денег.

Выскочив из постели, я наспех одевалась и мчалась в столовую, голодная как волк. Со мной за столом сидели еще три москвича: два молодых парня и один пожилой мужчина. Им я рассказала о том, что я открыла новый купальный сезон. По мере того, как температура воды снижалась, погода портилась, и дело шло к Новому году, они все больше удивлялись, узнав, что мы продолжаем “принимать морские ванны”, независимо от погоды. Последний раз мы купались в тот день, когда утром пошел снежок и у кромки берега на гальке был тонкий ледок. Вода в море была +9 градусов по Цельсию. Это было 24-е декабря, Рождество по католическому календарю. Тот день я отметила кратким омовением в обжигающей воде. Быстро растершись под порывами ледяного ветра в лучах яркого южного солнца, я надела спортивный костюм, поверх куртку и помчалась в корпус, сказав своей спутнице, что это был мой последний заплыв. Позже, когда мы встретились в Москве (я туда съездила по командировке и не преминула встретиться с моей новой московской знакомой), она мне призналась, что «моржевала» вот уже скоро 20 лет! Я была в шоке. Она смеялась и рассказала, что каждый день там, в Пицунде ожидала, когда же я сдамся. Потом она начала подозревать, что я, возможно, тоже морж. Это ей пришло в голову, когда я полезла в воду в тот день, когда пошел первый снег.

Как во всех домах отдыха и санаториях, развлечения в пансионате «Пицунда» были стандартные: крутили кино, каким-то образом в клубе крутили «видики». В то время обладание видео установками и кассетами преследовалось по закону, если вы не регистрировали эти свои устройства в милиции и не получали лицензии на демонстрацию дозволенных к просмотру фильмов. На следующий год пострадали мои дальние родственники: их убили в их же доме из-за того, что у них были видео записывающие магнитофоны и кассеты с записями фильмов. Аппаратура была унесена, кассеты с записями тоже: подозревали цыган, которые начинали входить во вкус видиобизнеса. А эти люди, по-видимому, составляли им конкуренцию.

Там, в Пицунде, я впервые услышала об американском фильме «Челюсти», который крутили в клубе пансионата по видео. Попасть на него не получилось: количество мест в клубе было ограниченным. Была еще приличная библиотека, где я брала читать, в основном, толстые журналы. Там был очень уютный читальный зал, и я порой предпочитала посидеть там, чтобы не читать в комнате. Иногда, когда ветер дул с востока, а балкон наш выходил на юго-запад, я могла почитать на балконе. Но чаще всего я читала в библиотеке. Был еще какой-то лекторий, какие-то встречи, о которых в памяти осталась какие-то смутные воспоминания о встрече с парапсихологом, явным шарлатаном: эта категория авантюристов любит выступать перед отдыхающей публикой.

После обеда вместо сна (я успевала выспаться до обеда, что всю жизнь мне нравится больше, чем после, на полный желудок) я отправлялась либо пешком, либо на маршрутке в поселок: успевала попасть на рынок, который к этому времени был уже практически пустым, побродить по магазинам, зайти на почту и позвонить домой. Как-то раз мы с Зоей попали в какой-то местный бар, которые в то время в Союзе были еще редкостью, и считалось шиком посидеть там, выпить какие-то коктейли, что мы и сделали, скушав еще что-то местное фруктовое. Потом мы решили пройтись по «городу». Где-то, уже по дороге домой, мы увидели афишу: концерт органной музыки в пицундском храме. Исполнитель – местная органистка из Сухуми, фамилия неизвестная. Я уже к тому времени успела послушать хороших исполнителей в Риге, в Питере слушала Браудо, кого-то в Москве. Поэтому меня совершенно не прельщала ни довольно избитая популярная программа, ни молодая грузинская исполнительница. И мы отказались идти в концерт, каждая по своей собственной причине.

Мы вернулись домой довольно рано. Начинался дождь. Ветер был северный, ледяной. Гнал по небу чернющие облака со страшной скоростью. В такую погоду ничего не оставалось, как забраться под одеяло и спать. Что я и сделал, приняв душ. Соседки моей, как всегда, не оказалось в номере, и я провалилась в сладкий сон.

Сколько я проспала, трудно сказать. Но проснулась я от непонятного ощущения: мне казалось, что кто-то в упор смотрит на меня. Понятно, что никто на меня не смотрел, так как я была в номере одна. Но ощущение не проходило. Я лежала под одеялом, не двигаясь, и неожиданно поняла, что никто не смотрит на меня, а просто сквозь разрывы черных туч, несущихся по небу с невероятной скоростью, как при замедленной съемке в кино, так вот, сквозь разрывы этих туч мне в лицо бьет солнечный луч, один яркий неподвижный луч, которому, казалось, ни по чем, ни тучи, ни ветер.

Осознав, что это луч, я зашевелилась под одеялом, сбросив оцепенение, и неожиданно выскочила из-под него и начала лихорадочно одеваться. Я еще не осознала, зачем, почему. Одевшись потеплей, я схватила зонтик и выскочила из номера. Я почти бегом пробежала по коридору до лифта. Лифт подъехал почти в ту же минуту. (Вот сейчас я пишу об этом, а все переживаю, как будто это происходило со мной вчера!) Я вскочила в лифт и с какой-то непонятной поспешностью нажала кнопку первого этажа. Выйдя из лифта, я так же стремительно вылетела из корпуса, но не пошла по главной аллее, а почему-то забежала за корпус и вышла на проезжую часть. Я не успела опомниться, как ко мне подъехал «Рафик», водитель приоткрыл дверцу и спросил с явным кавказским акцентом:

– Тебе куда?
И, не дождавшись ответа, приказал:
– Садысь.
Я вскарабкалась в машину. Запах был не очень приятный: вокруг валялись тюки, и, как я потом поняла, это было грязное белье, которое отправляли в стирку куда-то за пределы пансионата.
– Так ты куда, где будешь выходить? – еще раз спросил водитель.
– Мне в храм, – неожиданно для самой себя произнесла я.
– А, в храм, – протянул понимающе водитель. – Ну, это хорошо. Мне по дороге.
У храма мы были через минут десять.
– Виходи! – скомандовал водитель.
Я протянула ему какие-то деньги.
– Убери! – грозно сказал он. – Ты ведь в храм едешь, не на базар.
И умчался вдоль по улице, разбрызгивая веером воду из-под колес. Я осталась стоять одна под дождем у входа на территорию старинного грузинского храма. Слева от калитки было окошко кассы, но оно было заперто, так как концерт должен был уже начаться. Я посмотрела вокруг, в надежде узнать, где я могу приобрести в это время билет, как вдруг ко мне подошла какая-то неприметная женщина и, протянув билет, спросила:
– Вам билетик на концерт? Вот, возьмите.
И протянула мне билет.
– Спасибо! – с жаром проговорила я. – Сколько я Вам должна?
– Ничего, – проговорила поспешно женщина, и словно сквозь землю провалилась.

И я осталась одна под моросящим холодным дождем в руках с билетом на концерт, на который еще пару часов назад я и не собиралась идти то ли из-за снобизма, то ли от нежелания тратить деньги, которых у меня было очень мало с собой.
Я повернулась лицом к калитке и уже хотела войти в нее, но вдруг увидела совершенно непреодолимую для меня преграду: на входе была огромная глубокая лужа, так как асфальт был вытоптан прошедшими здесь до меня толпами посетителей храма. Я была в лакированных туфельках, совсем не по погоде и сезону, а перепрыгнуть лужу без посторонней помощи было мне не под силу: она простиралась метра на два в диаметре.

Неожиданно сильный порыв ветра сдул эту огромную лужу – и я прошла «по морю аки по суху». Я поспешила через двор храма к входу: как всегда в бывшем Советском Союзе, центральный вход в храм был закрыт, а входить надо было через боковой вход за углом. Контролер на входе посмотрела на меня строго и с укором:
– Что же это Вы опаздываете так. Ваше счастье, концерт еще не начался.
Я ее поблагодарила и прошла в зал, оставив ее замечание без внимания.

К моему удивлению, зал был почти целиком заполнен. Похоже, туда приехали отдыхающие со всего побережья, включая Гагру, Сочи, Хосту и возможно Туапсе! Просто невозможно было бы собрать такое количество любителей органной музыки в самой Пицунде. В зале было невероятное количество интеллигентных лиц, в которых практически растворились серые лица люмпен пролетариев. Слышался отчетливо питерский говор, реже, московский, и совершенно не было слышно украинского мягкого ‘г’. Я не хочу сказать, что среди слушателей не было приехавших из Украины. Просто их было ничтожное количество в сравнении с отдыхающими из России. Обычная ситуация на курортах бывшего Советского Союза, как будто украинцы предпочитали сидеть у себя и не выезжать. Но я думаю, виной тому был более суровый климат России, откуда люди ехали погреться даже зимой на юг, в общем-то, не очень жаркое время.

В зале чувствовалась какая-то нервозность, люди переговаривались негромко, но явно недоумевая по какому-то поводу. Но тут вышла дама-конферансье, и все сразу притихли.
– Дорогие товарищи (дело было еще задолго до развала Союза и даже до перестройки)!
К сожалению, наша исполнительница заболела. Но концерт не отменяется. Мы ожидаем с минуты на минуту исполнителя из Ленинграда, который в настоящий момент находится по дороге из Сочи, где он отдыхает, и любезно согласился заменить нашу заболевшую землячку. Мы ожидаем его минут через двадцать. Поэтому просим не волноваться.

Дама многозначительно улыбнулась и вышла за кулисы. В зале, как в таких случаях бывает в нашей стране, поднялся ропот недовольства, кто-то потребовал вернуть деньги встал с места, хлопая сидением. Люди зашикали на них. Как-то незаметно интеллигентность куда-то исчезла с лиц и все превратились в обычную «советскую массу», которую выгоняли на демонстрации, профсобрания, которая собирала подписи под письмами протеста, клеймила позором “отщепенцев” и “американских пособников”. Атмосфера в помещении накалялась. Но ровно через двадцать минут конферансье вышла на эстраду в сопровождении стройного молодого человека лет тридцати пяти в смокинге. Он был представлен публике (фамилию его я запамятовала, а программок с его именем, конечно же, не было). Поклонившись, молодой человек сказал:

– Мне хотелось бы наградить почтенную публику за долготерпение. Поэтому сегодня мною будут исполнены произведения композиторов средневековья, 14 – 16 веков, которые ранее никогда не исполнялись в Советском Союзе. Программа абсолютно новая, и вы будете первыми слушателями: ни в Ленинграде, ни в Москве эти произведения никто никогда не исполнял.

Он сел к инструменту, какое-то время сидел неподвижно, а затем начал играть. Зал заполнился звуками органа. Казалось, стены древнего храма раздвинулись, а, может статься, их вообще не стало. Было ощущение, что люди забыли обо всем, о том, где они, что они только что нервничали и хотели уйти из зала, что они вообще присутствуют на концерте, а не на священнодействии. Все стихли и лица опять стали походить на человеческие, пусть утомленные, но с них сошла шелуха “совковости”, они были освещены изнутри, они выражали умиротворение.

Музыка тем временем заполняла все пространство, все нефы и закоулки храма, она лилась одновременно с потолка, входила сквозь закрытые окна, через которые просачивался тусклый свет. У меня было ощущение, что не было жесткого сидения, на котором я сидела: что называется, я не чуяла под собой земли, я плыла в блаженном ощущении невесомости.

Перерыва между произведениями почти не было: в начале исполнения был объявлен список произведений, которые будут исполняться. В какой-то момент, кода исполнялось четвертое или пятое произведение, состояние блаженства достигло апогея. Казалось, звучит музыка небес. И вот в таком блаженном состоянии я, воздев глаза вверх прошептала или подумала:

– Господи, если ты есть, подай мне знак.

И чуть ли ни в тот же момент все помещение храма осветило ярко-белым светом, который все усиливался и усиливался до раскаленного. Казалось, в зал вошло солнце и вот-вот все спалит в лучах неистового раскаленного света.

У меня захватило дух. И в то мгновение, когда, казалось, сердце уже не в состоянии вынести блаженства, испытуемого от звуков музыки, а глаза не вынесут льющегося света, вдруг раздался сильный хлопок, – и к моим ногам упала лампа софита, который висел на колонне нефа, в котором находились ряды сидений, на одном из которых я сидела.
Я сидела, затаив дыхание, ни жива, ни мертва. Музыка продолжала уносить весь зал куда-то в пространство, за пределы храма, за пределы земли. Никто, похоже, кроме меня не заметил того, что произошло. Но материальное подтверждение – стекло разбитой лампы софита – лежало прямо под моими ногами.

Концерт закончился и мы выходили из зала в полной тишине, пришибленные тем, что свалилось на наши души и сердца. Я встала позже всех, пропустив к выходу почти всю толпу. Честно, я не слышала треска стекла под ногами проходящих людей. Но когда я встала сама и двинулась к выходу, раздался очень неприятный треск, который позвучал эхом в уже полупустом зале, и идущие впереди меня люди, стали оборачиваться, как будто я совершила что-то кощунственное, ступив на осколки….

Я не помню, как я вернулась в пансионат. Есть смутное воспоминание, что меня подобрал уже на проезжей части тот же «Рафик», когда я уже вошла на территорию пансионата. Во всяком случае, я не помню, чтобы я шла по территории одна в темноте. А было уже довольно темно, учитывая, что был декабрь месяц, около семи часов вечера.

Я еще долго не могла прийти в себя после случившегося. Но по приезде в Киев память обо всем этом каким-то образом улетучилась из памяти. И вспомнила я об этом много лет спустя, когда меня сбила машина, и, когда, придя в сознание после реанимации на четвертый день, увидев плачущую маму, я спросила:

– Мамочка, почему ты плачешь?

И мама ответила:

– Дочечка, ведь такое несчастье произошло.
– Какое? – еще ничего не понимая, спросила я.
– Так ведь ты попала под машину.
– Мама, не плачь. Надо радоваться. Господь Бог оставил мне жизнь: Он дал мне возможность исправиться, – были мои первые наполовину осознанные слова после случившегося. И я тут же опять впала в беспамятство.

Позже, когда моя жизнь уже была вне опасности (а знакомый патологоанатом позже, через некоторое время, узнав о моих переломах и травмах, сказал мне, что по количеству потерянной крови я была его клиентом!), я опять вспомнила все то, что со мной произошло там, в Пицунде. И я поняла, что и музыка, и упавший софит, да, и вообще все до мелочей произошедшее со мной в тот день, было знаком мне, неверующему скептику.

Да, поистине пути Господни неисповедимы.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.02.2008. Игорь Старинин. Я признаю ничто
• 27.02.2008. Рут Фэйнлайт. Царица Савская и Соломон
• 25.02.2008. Отрывок из неоконченной повести
• 24.02.2008. Владимир Файнберг. Желтый Гном
• 23.02.2008. Валерий Коростов. Рыцарь правды
• 22.02.2008. Памяти писателя. Александр Гольдштейн
• 21.02.2008. Г. Левин. На привокзальной площади ландыши продают
• 20.02.2008. Владимир Набоков
• 17.02.2008. Б. Божнев. Оратория для дождя, мужского голоса и..
• 16.02.2008. Борис Пастернак.
• 15.02.2008. Пицунда...
• 14.02.2008. Колибри - Женские штучки.
• 13.02.2008. Joseph Brodsky. A Song
• 12.02.2008. Рамон дель Валье Инклан. Сонаты
• 11.02.2008. Марина Цветаева. Из цикла Ученик
• 09.02.2008. Николай Гумилев.
• 08.02.2008. Генри Миллер. Время убийц. Этюд о Рембо.
• 07.02.2008. Александр Вертинский. Желтый ангел
• 06.02.2008. А. Александров. Роман Книга Книг. Фрагмент главы
• 05.02.2008. Жан Кокто. Орфей