15 апреля 1954 года. Австрийская деревня Обертраун ещё дремала под облачным небом, когда в шесть утра на крыльцо приюта вышла группа подростков и четверо учителей.
Десять мальчишек, которым едва исполнилось от четырнадцати до шестнадцати, и их любимый наставник — Ханс Зайлер. Это должно было быть приключение всей жизни. Четырнадцать километров по хорошо известному маршруту, с подъёмом в горы, с обещанием видов, которые мальчики потом вспоминали бы всю жизнь. Так, по крайней мере, они думали.
Ханс Георг Зайлер, учитель из Хайльбронна, шёл впереди. Ученики любили его. В тот момент он казался для них символом свободы и уверенности. «Это будет поход всей жизни», — говорили мальчишки. Четырнадцать километров до Криппенштайна — не самый сложный маршрут, зато с великолепными видами.
Но то утро было необычным. Атмосфера, словно перед праздником. Для многих это была первая поездка за пределы родного города. Дома, в Хайльбронне, ещё ощущались послевоенные тени. Здесь же — радость, смех, ожидание приключения.
Немецкое общество тогда было охвачено «горной манией». После того как Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей покорили Эверест в 1953 году, газеты и турфирмы звали к вершинам: «В горах ты найдёшь себя!». Для мальчишек это был шанс не только проверить выносливость, но и на мгновение прикоснуться к символу национального возрождения.
Ведь ещё недавно в немецком кино существовал целый жанр «бергфильмов» — романтических историй о поиске себя среди ледников и скал.
Ханс Зайлер был для своих учеников кумиром. Они видели в нём не просто учителя, почти героя, человека, который открывал перед ними иной мир — горы. Для них он был символом свободы, уверенности, умения идти вперёд. Но взрослые относились к нему куда осторожнее. Его считали слишком импульсивным, чрезмерно независимым, не любящим подчиняться правилам. В учительской говорили, что Зайлер скорее увлечет за собой, чем продумает все шаги.
В хостеле он официально сообщил персоналу, что маршрут — Криппенштайн, возвращение — в шесть вечера. Формально всё выглядело правильно. Но за этой видимой ответственностью скрывался упрямый замысел. Уже несколько дней до похода Зайлер спорил с местными жителями, предлагая детям куда более сложные маршруты. Ему вежливо, но настойчиво отвечали: «Эти тропы слишком опасны для школьников». Он соглашался… но только на словах. Внутри он кипел от желания доказать, что справится.
Когда в шесть вечера, как и было условлено, мальчики не вернулись, в приюте начали беспокоиться. Сначала это выглядело как обычная задержка: кто-то застрял на тропе, кто-то засмотрелся на виды. Но полчаса прошло. Час. Остальные школьники, те, что остались, уже поужинали, болтая о том, как повезло их друзьям отправиться в горы. А взрослые, напротив, понимали, что повезло не тем, кто ушёл.
Вскоре, в этот же день, пошёл снег, хотя прогноз обещал лишь облачность. Внизу пушистые падающие хлопья выглядели волшебно. Но на высоте была совсем другая атмосфера. На гору обрушилась снежная буря, одна из тех, что в Альпах могут возникнуть в считанные минуты. Хозяин забеспокоился не на шутку, обзвонил все приюты вдоль оговоренного маршрута, но в ответ слышал только недоумение, что никто не видел группу Зайлера.
Никто вообще не видел детей и учителей на тропе. Создавалось ощущение, будто они растворились в белой пустоте.
Ответ вскоре нашёлся. Вниз спустилась одна из сопровождающих, учительница Хильдегард Маттес. Она развернулась и пошла назад около одиннадцати утра. Спустившись, рассказала, что маршрут, о котором говорили в хостеле, совсем не тот, что показывал им Зайлер.
Хозяева приютов удивлялись не зря, что группа пошла не туда. Это означало, что с самого утра они двигались по тропе, которая не была согласована, и никто не знал, куда именно приведёт этот выбор.
Позже, в интервью, она признавалась: «Я уходила с тяжёлым сердцем. Мне казалось, что я должна была остаться… Но я верила, что Ханс знает, что делает».
Нашлись и свидетели, которые видели мальчишек на приюте Шенбергальм. Там они уже выглядели уставшими, хотя путь только начинался. К этому времени пошёл снег. Хозяева предупреждали о буре и предлагали вернуться, показывали короткую дорогу обратно к Обертрауну. Зайлер отмахнулся: «Они молодые, им нужно движение. Разогреются — и будет легче».
Около одиннадцати утра группа продолжила подъём. У опоры номер пять строительной канатной дороги они встретили бригаду рабочих. Мужчины спускались вниз — слишком опасно оставаться выше в такую погоду. «Дальше буря, дороги занесены, возвращайтесь», — сказали они. Их предупреждение было прямым: снег непредсказуем, ветер усиливается. Но Зайлер будто оглох.
Он лишь отмахнулся, как и прежде, и повёл колонну дальше. Учитель гнался не за безопасностью, а за собственной правотой, и каждый его шаг уводил их глубже в снежный лабиринт.
К вечеру тревога переросла в панику. В горы отправили два поисковых отряда. Но буря была настолько сильной, что один отряд потерялся, а другой вернулся ни с чем. Ночь прошла в бессилии. А утром началась самая масштабная на тот момент альпийская спасательная операция.
Снег стеной скрывал всё вокруг. Видимость едва достигала пяти метров. Температура опускалась ниже нуля. Поиски продвигались медленно. С каждым часом надежда угасала.
В течение последующих дней Европа следила за историей через газеты. Радио передавало короткие сводки: «Группа школьников пропала в Альпах». Тысячи добровольцев и профессионалов искали следы.
Казалось, что горы поглотили их без следа. Но на девятый день поисков, 24 апреля, спасатели наткнулись на странное строение — снежное укрытие, сооружённое из веток и камней. Это была первая ниточка.
След привёл глубже в горы. И там, под снегом, они увидели руку, протянутую наружу. Так нашли двух учителей — Ханса Руппа и Христу Фольмер. Молодая пара, недавно помолвленные, лежали вместе, обнявшись, будто пытаясь согреться. Три километра восточнее того места, где они должны были быть.
Недалеко от них обнаружили Ханса Зайлера и самого младшего ученика, четырнадцатилетнего Рольфа Мёсснера. Они лежали рядом, учитель прикрыл мальчика своей курткой. Рядом нашли фотоаппарат — вещь, которая позже стала немым свидетелем их последних часов.
Плёнка, проявленная позже, рассказала больше, чем любые слова. На первых снимках — радостные лица, мальчишки смеются, учителя улыбаются. Но постепенно тон фотографий меняется.
Появляется тревога: нет тропы, лишь снежное поле. На лицах усталость, глаза опущены. У кого-то на плечах куртка соседа — знак, что одежду уже делили. В кадре видно, как они жмутся друг к другу, чтобы согреться.
На последних фотографиях подростки стоят уже по колено в снегу. Камера зафиксировала и начало белой мглы: силуэты размыты, горизонт исчезает.
Для спасателей эти снимки стали доказательством того, что надежды нет. Для родителей — хроникой отчаяния, в которой лица их детей рассказывают больше, чем любые отчёты.
Главный вопрос, который задавали себе родители, журналисты и спасатели: почему Зайлер повёл детей этим путём? Почему проигнорировал предупреждения?
В приюте его не раз одёргивали, что апрель в Альпах непредсказуем, маршруты сложные. В ответ он только раздражался: «Занимайтесь своими делами». По свидетельствам, это была не первая подобная реплика, он не терпел чужих советов, особенно от тех, кого считал далекими от «настоящих» гор.
Позднее всплыли детали. Учитель любил спорить с начальством, демонстративно нарушал указания. Ученики видели в этом независимость, взрослые — опасное упрямство. Один из его коллег говорил в интервью: «Он всегда хотел доказать, что знает лучше. Даже если все вокруг говорили обратное». Возможно, именно это стремление к самоутверждению и стало роковым.
Семьи погибших детей сначала готовили иск против школы. Но затем отозвали его. Во;первых, юридически сложно было доказать вину — поездка считалась неофициальной и добровольной. Во;вторых, часть родителей опасалась, что судебный процесс превратит личную трагедию в публичное зрелище.
В газетах шума хватало. Одни обвиняли стихию, другие — учителя. Но большинство сходились в одном, что ответственность лежала на нём. «Погода изменилась внезапно, но это не буря вела мальчиков — это Зайлер», — писали журналисты.
Лишь в 2014 году, когда вышел немецкий документальный фильм с воспоминаниями очевидцев, разговор ожил снова. В нём коллеги и знакомые учителя рассказывали о характере Зайлера — резком, непокорном, местами деспотичном.
Одни видели в нём харизму, другие — опасную безрассудность. Единственная выжившая Хильдегард Маттес поделилась:
«Я помню их лица, когда я оборачивалась. Никогда не думала, что вижу их в последний раз. Каждый шаг вниз давался мне тяжело. Я всё время думала, что может быть, стоит вернуться?».
Сегодня в Обертрауне есть скромный памятный знак - плита с именами детей и учителей. Местные жители ухаживают за ним, туристы иногда останавливаются, чтобы прочитать и задуматься.
И остаётся лишь задавать себе вопросы, которые и через десятилетия звучат одинаково остро: что важнее — доказать свою правоту или сохранить чужие жизни? Стоит ли гордость того, чтобы потерять невинных? В какой момент отвага превращается в безрассудство? (с)
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
