/16:36/ Как обычно в последнее время, в интернете я довольно давно, но не писала. Теперь - "Как бы обойти те же грабли?.." опять уходит в долгий ящик (придётся многое осмысливать после соображений о Древнем Египте, и торопиться здесь не стоит: оно должно хорошенько свариться). Тогда сейчас буду писать продолжение «Вспышки», публиковать потихоньку буду в http://www.proza.ru/2014/03/19/1127 ,
"Вспышка. Продолжение фантастического повествования", -
а также по-старинке - новые эпизоды все буду дублировать в "Дневнике" - просто ради большей сохранности.
...А "Голем" упорно чего-то от меня хочет: таскается, тычет в нос это своё мясо - этих своих "детей", от которых за километр веет физиологическими "процессами" - именно мясо, именно физиологические результаты, - меня от этого всего тошнит, а они - тычат, тычат, тычат... (Это я сходила покурить во дворик.) Отврат, омерзительность этого мясного мира. Размножающееся мясо... А мясо я привыкла - ЕСТЬ, а не носиться с ним.
И, кстати, со многих сторон сыпятся скрытые угрозы... Но я, однако, публикую новый фрагмент "вспышки" и ухожу.
"Вспышка", часть 7:
"""Однако не успела мама лечь, зазвонил телефон. К маминому удивлению, это был отец. Узнал, что у них всё в порядке, и сообщил, что некая вспышка была вовсе не какой-то аварией в доме или даже в районе, но наблюдалась вообще везде, — как минимум, по стране. Но, насколько он успел с кем-либо созвониться (а телефоны, похоже, надрывались почти повсеместно), никаких опасных последствий эта вспышка пока не имела. Оставалось ждать новостей и успокоиться. Мама тут же наврала, что Алёна очень испугалась, и отец решился сейчас приехать, тем более что домашний телефон оставался его официальным номером, по которому могли позвонить, — если бы звонили не из его ГАИ, где всё знали, а «из города». Впрочем, родители были уже в разводе, но в каком-то странном, и Алёне о нём пока даже не собирались ничего сообщать. Из «взрослой жизни» она знала, что так и не сообщат никогда, и лишь перед её свадьбой ей подкинут посмотреть их паспорта с новенькими штампами регистрации их брака… «Молчи, молчи, побольше молчи, — уговаривала она себя теперь, — Не проговорись раньше времени.» Она притворилась немедленно уснувшей, и мама, предварительно расчесавшись, всё-таки легла рядом. Самое удивительное, что Алёна, хотя она совсем не чувствовала себя уставшей («Как новенькая!..») действительно сразу же крепко уснула, как после очень-очень тяжёлого дня…
Но спала она, видимо, недолго. Во сне ей как-то сразу приснились мамины похороны. Вернее, наверное, не приснились, а вспомнились в момент пробуждения. Режиссированным этот сон явно не был, да и не мог здесь никто ничего знать: ЗДЕСЬ мама ещё не умирала, — и в голову ещё такого никому не могло прийти. Видимо, это было предтечей полосы будущих ночных кошмаров, правда, полосы непродолжительной...
И ещё одну интересную вещь она осознала почти сразу. Она ПОМНИЛА то, что было вчера ЗДЕСЬ!.. Это было не наложение одного сознания на другое, как ребята боялись перед Скачком. Она оставалась собой, одной и той же, с багажом дурацких прожитых пятидесяти лет, но она же, именно она — вдруг почувствовала, что ПОМНИТ вчерашний день здесь — именно как вчерашний, — это не пришло даже, не вспомнилось, а как-то органично в неё влилось, как будто иначе и быть не могло, — она была той же, пятидесятилетней, но, оказывается, помнила то, что было вчера ЗДЕСЬ… От всего этого тут же навалилась усталость, — как будто осознание того, что с ней происходило, оказывалось тяжёлой интеллектуальной работой, за которую не хотелось браться. Но она и тут же поняла, от чего именно проснулась: от звона отцовских ключей и звука открывающейся двери, от его шумного, как всегда, входа… Она вскочила — с этой нынешней, в чём-то, вроде, непривычной, хотя и само собой разумеющейся, с другой стороны, лёгкостью и побежала в коридор, где уже ярко горел свет. Папа уже что-то заговорил своим громким голосом, а мама тихонько что-то ему объясняла, — видимо, то, что дочка спит, и не надо её будить… Но Алёна уже вылетела навстречу.
— Ой, деточка, ты не спишь! — не беспокойся, спи спокойно, — уже говорил папа другим тоном, прижав её голову к своему толстому животу и поглаживая. Это был самый толстый период его жизни (всегда на колёсах), — с одной стороны, Алёна уже и забыла его таким за прошедшие десятилетия, — с другой стороны, она же осознавала, что он и вчера был ЗДЕСЬ таким, и что она это прекрасно помнит… В общем, состояние её было, как будто бы, наверное, она просто вдруг ВСПОМНИЛА нечто давно забытое и давно не столь важное — в деталях, — только сам момент , когда оно вспомнилось, остался неуловимым… А папа продолжал её уговаривать:
— Не бойся, ничего страшного. Всё хорошо. Пойди ещё, поспи. Я буду дома.
Алёна оторвалась от него и побежала к себе в комнату, в кровать. Действительно, хотелось уснуть, отложив осознания на потом. На самом деле, она ещё боялась говорить, чтобы не выдать себя, что после Вспышки, о которой здесь ещё никто ничего не знал, она «стала» другой.
В кровати Алёна сразу подумала: прежде чем я куда-то поеду, обязательно надо зайти к дедушке. Как жалко, что с ним сейчас нельзя ни о чём говорить, нельзя ни о чём спросить (спросить — у него, 1904 года рождения), — ведь её теперь интересовали вещи, о которых она не могла ничего ещё знать, которые не должны были интересовать её в десять лет, — это означало бы немедленно выдать себя. Но она поняла, как соскучилась за такие долгие десятилетия, как много было недовысказано и неузнано, — да и просто очень хотелось его увидеть… Она решила, что обязательно к нему заедет, придумает завтра предлог. Правда, видеть придётся и тётку с двоюродной сестрой, чего не хотелось вообще, но — если днём, ближе к утру, когда одна будет на работе, а другая — в детском саду, то придумать что-нибудь можно. Больше ни о чём думать она уже не стала, не замечая, как опять уснула…
Проснулась Алёна, опять не сразу понимая, где находится. Но как только поняла — всё остальное пришло мгновенно. Ещё там, в комфортабельном конспиративном подвале, где она провела последние полгода, она заранее сомневалась, как, если вдруг она действительно почувствует себя в прошлом и кого-то там увидит, — как ей будет проверить, что всё это — не квалифицированно наведённая иллюзия, грубо говоря, не сон. Она вспоминала, что во сне человек не может читать связный, тем более незнакомый текст, — достаточно взять любую книжку, газету и попробовать связно читать. Так она себя уже проверяла когда-то действительно во сне, — и правда, попытка читать текст оказывалась неудачной и приводила к пробуждению… Теперь эй этого и не требовалось: она осознавала яснее ясного, что действительно оказалась в другом мире и тот — исчез навсегда. Правда, проверить себя всё равно было нужно (во сне-то человек тоже всегда уверен, что это — и есть реальность), и она встала, схватила первый же подвернувшийся текст и начала читать. Читалось совершенно нормально (это оказалась какая-то старая «Пионерская правда», которую она позарез захотела когда-то выписывать, чтобы чувствовать себя взрослой: ей выписывают не «Мурзилку», не «Весёлые картинки», а лично ей — НАСТОЯЩУЮ ГАЗЕТУ). Читалось совершенно нормально, связно, с любого места, — правда, это была какая-то совершенно не интересная официозная, да ещё и детская ерунда…
«Очистив совесть», Алёна села на стул за столом. Часы показывали шесть утра. Захотелось курить, но она резко себя одёрнула: проблем будет очень много, — не хватало ещё и этой, — не зря в последнее время в подвале её к этому приучали. Вдруг она вспомнила: «Ёлки, а какое сегодня число?..» — откуда-то вспомнилось, что 15 января… В подвале ей точной даты назвать не могли, но она это знала откуда-то из ЭТОГО детского мира… Прошло 15 января, суббота, наступало — 16-е, воскресенье, — в школу идти было пока не надо. Как-то придётся ухитриться — и в школе побывать (она ДОЛЖНА была это сделать, чтобы её видели, узнали после Вспышки), и, всё-таки, обязательно увидеть дедушку, постаравшись не пересекаться больше ни с кем, и… «Ну, когда в Москву — это сейчас посмотрим. Надо сориентироваться и прийти в себя. (О том, чтобы воспользоваться ленинградскими каналами, ей по-прежнему не хотелось и думать.)
Где-то там, в исчезнувшем прошлом прямо сейчас она оставила целый мир, оставила навсегда, но чувствовала только невероятное облегчение. Она почти не помнила имён последних лет, — и даже не желала их восстанавливать, даже если бы и могла. Никого и ничего вспоминать не хотелось, и даже несправедливость того, что, скорее всего, те, кто родился после 77 года, и уже умер до Вспышки, — даже эта несправедливость вот сейчас как-то не волновала совсем, — ей хотелось радостно стряхнуть с себя ВСЁ, что было там, перечеркнув даже память. Но это было невозможно… Единственные, кого она вспоминала с искренним тепло — это «ФСБ-шники-нелегалы», которые ещё и , оказывается, не обманули, — но они-то должны быть живыми, уже существующими и где-то здесь, и всё это было совершенно не срочно. Лишь одна нехорошая мысль прокрадывалась и, ещё не завладевая всем её существом, уже создавала некоторый фон: ТОТ мир уже существует ЗДЕСЬ, уже наползает, уже готов поглотить ЭТОТ, и пока этого ещё не случилось тотально, так как она успела это увидеть и почувствовать, именно она должна теперь что-то сделать, — именно и только она («с ума можно сойти!!!»), — иначе всё опять будет так же, так же умрут мать и отец, хотя и не скоро, так же вылетит вникуда, в помойку собственная жизнь, так же погибнет будущий муж, прекрасный парень, и… Площадь Дзержинского!.. Но сегодня начинается пока — воскресенье. А что-то делать надо в будний день, и обязательно после того, как она хотя бы раз появится в школе.
Обретя какую-то начальную внутреннюю ясность, она выглянула из комнаты к родителям — они спали, — и завалилась снова сама…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
