/17.03./ Сегодня "Дневник" как таковой (как рассказ о чём-то, актуально происходившем) я веду в последний раз. По крайней мере, я сама настроена именно так. Сегодняшнюю запись, отмеченную, как «*%», я буду повторять каждый день, когда появляюсь в интернете (чтобы отмечалась дата, когда я здесь появлялась, и проставлю время), а кроме того, по старинке буду только повторять всё, что публикуется за день в других произведениях, и также — мысли о жизни как таковой, но больше никакого пересказа никаких вчерашних событий.
Как долго это будет длиться — не знаю. Но похоже на то, что у меня всё равно будет всё взломано, от моего имени всё равно будут писать невесть что, и я ничего с этим не сделаю, даже если отказаться от интернета вообще (а даже этого я никому не докажу, — всё равно кто-нибудь будет фальсифицировать «мои» публикации, которые «я делаю», например, эпизодически). Перестать же писать совсем я не собираюсь, пока живая, поскольку не собираюсь жить ничем другим (совмещать с работой в допустимых пределах — стала бы, но когда жизнь превращается ВОТ В ТАКОЕ — значит, только Интернет, и больше ничего, — или просто не жить).
В общем, всё продолжается, и не кончится никогда. Меня, что, вообще-то, просто НОРМАЛЬНО (в отличие от «заговора молчания»), — уже не то, что спрашивали, но как бы «проверяли», о чём я пишу, о чём — нет. А лучше бы спрашивали прямо и сказали бы прямо, чего начитались там «у меня», — а то в ЭТОМ нынешнем мире я всё никак не могу добиться ни от кого прямого разговора, называния вещей своими именами, — все предпочитают о чём-то упорно молчать, — особенно власти. Что происходит у меня за спиной — остаётся только догадываться. Я сказала, что о шатре и о бродягах не пишу вообще. (Разговор долгим не был, так что я не уточняла, что иногда пишу то, что относится ко мне самой, как, например, рассказывала о серии «совпадений» перед падением самолёта, вылетевшего из «Домодедово», о вакханалии во время показа христианского фильма, — уже не первого такого показа, но подобных вакханалий до сих пор я не помню, — и что-нибудь в таком же духе. Но я никогда не пишу о бродягах как таковых, как и вообще об окружающих меня людях (тем более, что вокруг меня — всегда НЕ ТЕХ) просто ради рассказа и некоей хроники, — меня всё время так или иначе продуманно провоцируют каким-нибудь страхом — что где-то что-то опять целенаправленно переврано. И делают это не Маша-Даша-Петя-Вася, будь они из петербургского «Музея Музеев», или из московских бродяг, — но они тоже управляемы. Я-то это знаю, и о себе самой, и о них, а они — нет. Не знают, не верят, в голову не приходит, как и мне когда-то не приходило, пока в Петербурге не нацитировали моих непроизнесённых мыслей…
Мне уже рассказывают, что я «пишу мемуары», но это утверждение для меня ОСКОРБИТЕЛЬНО: в ЭТОМ сегодняшнем мире я вообще не живу, отказываюсь жить, и не собираюсь о нём писать. Однако, меня постоянно провоцируют что-нибудь рассказывать, объяснять, «как было на самом деле». А мне — смертельно обидно, что жизнь так и вылетает на всю эту отвратительную хренотень, которая не стоит ни рассказа, ни слова. Из меня как всю прежнюю жизнь сознательно и квалифицированно (преступная квалификация) делали то, чем я не являюсь («психотехнологи» делали, — а бродяг этих, кстати, ещё и в помине не было на моём горизонте, и некоторые тогда ещё и не родились), те же, кто ведёт информационно-психологическую войну, в которую я угодила между молотом и наковальней, никогда не перестанут делать из меня «нечто другое», — во всяком случае, не перестанут ПЫТАТЬСЯ это делать. Я ни разу не рассказала о том, как кто выглядит, кто «плохой», кто «хороший», кто чем занимается, и пр., — я рассказываю что-либо в «Дневниках» почти ТОЛЬКО в порядке самообороны, тем более, что в «моей» нынешней «жизни» нет ничего такого, что бы стОило рассказа.
«Бардашков» скажет, что так было всегда, или, по крайней мере, очень давно. Но я и повесть начала с определения своей героини, как «липовая жизнь липовой личности». ВСЕГДА нечто подобное происходило по тем же причинам: из потребности в САМООБОРОНЕ (от людей или от «обстоятельств») и из потребности РАЗОБРАТЬСЯ в неестественных и непреодолимых событиях, даже когда всё это ещё не было названо таковым. Потребность писать тому же «Бардашкову» из первой Москвы, когда закончились «полгода счастья» (а закончились они, в частности, по ЕГО «милости», — после его приезда на несколько дней уже из Америки, — во «Вспышке» это рассказано), — эта потребность тогда ему писать (на «другой конец света», как далёкому другу) тоже возникла из диких непреодолимых обстоятельств, им же и спрвоцированных в большой мере, в которых мне самой было тогда не разобраться, да после психологических тренингов у «Фиолетовых», когда голова была раскручена на «переосмысление жизни» (я помнится, в каком-то затмении и о родителях ему чёрти чего понаписала). Вот на это всё ушла единственная жизнь, а того, ради чего я родилась на свет, так почти и не появилось. Причём, отнюдь не «я сама» была тому виной.
Вот, кстати, вчера появилась та девушка-волонтёр, которая не работает в шатре и с которой мы обе как-то давно уже перестали друг другу писать (если только она не попереписывалась с кем-то от моего имени через мой же взломанный п/я). Она привезла какого-то мужичка, подошла к воротам, я хотела подойти к ней, а она мне, достаточно издали, хотя и «миролюбиво», «шутя»: «Вы — дезертир. Ваш кофе уже… протух». В ходе этой идиотской «жизни» я давно уже привыкла ко всякой ахинее, так что и не реагирую особо, тем более, что она сразу же развернулась к машине и уехала. А под утро я уже «очнулась»: О ЧЁМ она вообще говорит? КАКОЙ дезертир? ЧТО это? (Кофе-то она мне обещала растворимый, — это понятно, — но она ведь не написала ни слова. Или я чего-нибудь не получала? Ящик, у которого я теперь пока ещё не поменяла пароль, и не лезу в него, достаточно долго был пустой). А ещё у меня спрашивали, звонил ли мне парень, который уже уехал. Я удивилась: куда он мне может позвонить, — у меня же телефона нет. Но спрашивал дядька так, как будто тот ДОЛЖЕН БЫЛ ЗВОНИТЬ, как будто он что-нибудь об этом слышал. И вот в ТАКОМ – приходится «жить». (А это ещё — ерунда: ведь телефона-то нет, и пароли-то — на этот раз действительно пёрли, хотя про пароли не всегда можно знать, — у меня всё равно всегда всё взломано, — от меня в своё время по этому поводу Петровка устала. Хотя могли бы и не уставать, а разобраться с компьютерными взломами ещё летом 2012 года, что, вообще-то, и обязаны были сделать…) Утром, осознав на свежую голову, я, конечно, психанула. А ведь именно это (моя реакция) — ТОЖЕ ЦЕЛЬ…
Но — о липовой жизни липовой личности. В части «Вспышки» 2(I) есть такой разговор героини с Анатолием, «налегалом» из ФСБ:
«««Впрочем, не знаю, что там думала себе при этом всякая шантрапа, но инициаторы-то с самого начала прекрасно всё понимали: они ПРОСТО убивали, сживали со свету. А вы спрашиваете, как народ можно СДЕЛАТЬ агрессивным! — да так же, как и омерзительным! — легко! Потом приходишь, очумевшая от всех этих Музеев, церквей, уличной швали — в официальное учреждение к старшему офицеру Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации (как он себя рекомендует) — поговорить, что вообще происходит и когда это кончится, — так и он вдруг начинает вести себя, как гондон подзаборный. Какая Российская Федерация, где она?..»»»
Ну и сразу к «Плану Даллеса», подлинность которого не доказана (но доказательства 1 000 000 раз уже могли быть уничтожены), который, однако, сбывается по пунктам (квадратные скобки в одном месте, т.е. авторскую вставку, в «Дневнике» придётся заменить на круглые, а то программа может проигнорировать весь отрывок, как уже случалось, — а буду публиковать в повторах, если не забуду — верну квадратные):
«««Окончится война, всё как-то утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, — всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Посеяв там (в СССР, в России) хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России… Мы будем браться за людей с детских, с юношеских лет, главную ставку будем делать на молодёжь. Станем разлагать, развращать, растлевать её… Эпизод за эпизодом будет развиваться грандиозная по своему масштабу трагедия самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания…
Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху <…>.»»»
Началом информационно-психологической войны считается 18 августа 1948 года, день принятия знаменитой директивы 20/1 СНБ США (цели США в войне против России), — и началась она, конечно, активно и сразу. А было это за 18 лет до моего рождения. Обороты набрать успела по полной. Тем более — это касалось того академического микрорайона СПб, где жили столько учёных-физиков, как и моя мама. (Кстати, думаю, что семья отца засветилась во время немецкой оккупации в ту войну, — у них уже было трое маленьких сыновей, и при немцах родилась дочь, — могли обратить внимание, — даром не прошло… А в той семье потом всего в духе нынешней темы — хватало, особенно в жизни у отца: очень многое случалось не просто так. В Ленинграде — ещё и в этот диссидентский район к учёным-физикам угодил)…
Можно считать, я в двух словах объяснила, КАК это делается, — теперь нужно ещё сказать, ЧТО конкретно происходит. Об этом я тоже уже писала. Вот цитата из моих же «Репортажей», когда я писала о хохлушке «Свете»:
«««Теперь — "как обычно", БЫСТРЕНЬКО — об очень важном. Вчерашние газеты и материалы, которые притащила "Света", я не восприняла как руководство к действию. "Наш национальный лидер" (как там говорится) долго спал и "вовремя" проснулся: сначала дал уничтожить народ, превратив его в чёрти что, дал модифицировать его до неузнаваемости, за исключением (наверное!..) каких-нибудь единиц, а теперь ВОТ ЭТО будет "под руководством нашего национального лидера" бороться за суверенитет... Это — НЕ ТА страна, не моя страна. А "под руководством национального лидера" она вдруг "начнёт бороться", чтобы он уж точно надёжно запорол и это дело, и этот порыв национального остатка, — это как с любой моей нынешней работой: куда ни сунься — "НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ", можно даже ничего не пытаться: всё схвачено, "всё под контролем". Думаю, что вся "борьба за суверенитет" окажется очередным балаганом с заведомо известным финалом, как всякие нынешние выборы, как и весь "договорной матч" показного противостояния "России" и США. <…>
Я, кроме вступления, даже повесть начала с того, что ЛЮДЕЙ БОЛЬШЕ НЕТ, совсем. Это — правда. Сейчас я продолжу, а пока в стотысячный раз объясню, что это значит: "ЛЮДЕЙ БОЛЬШЕ НЕТ".
Есть такой журнал: "The prime russian magazine". 2(17) март-апрель 2013. Статья Леонида Ивашова «Сегодня главным объектом в войне становится властвующая элита» с подзаголовком "о том, что наше – на первый взгляд – мирное время – это время войны, которую даже можно назвать мировой." Он пишет:
"""У нас, например, совершенно не обратили внимания на слово «преэмптивный», которое Буш произнес в сентябре 2002 г. Подумали, что Буш по обыкновению что-то брякнул, оговорился. Однако уже в 2006 г. в стратегию национальной безопасности США вводится термин «преэмптивная война». <...> Преэмптивная война ведется в три этапа. Первый состоит в смене недемократического (то есть не проамериканского) режима. Логика при этом такая: права человека важнее прав народа. Второй этап называется строительством нации, то есть происходит переидентификация культурно-цивилизационной сущности народа. Традиционные ценности заменяются универсальными. То есть фактически это перезаселение, хотя фамилии и остаются прежними. Третий этап – восстановление страны, но это факультативно, потому что в этой войне вообще может не быть военных действий. По сути это переформатирование страны. Суть заключается в том, чтобы навеки без возможности пересмотра закрепить за соответствующими банками и корпорациями территорию и ресурсы той или иной страны. """
Война эта ещё не закончена, перезаселение произошло ещё не полностью, но уж в столицах и важнейших регионах население, которое больше не называется ни нацией, ни народом, уже по сути заменено (хотя всё делается так, чтобы оно этого не заметило и даже ничего не поняло, — мыслительная способность нарушается (модифицируется) тщательно), а на спаиваемую провинцию никто особого внимания и не обратит. (Кстати, "универсальные ценности" — это шкурничество, и когда лично тебе не очень мешает — предоставление возможности шкурничать другим.)
Предполагаю, что "требование суверенитета" "под руководством нашего национального лидера" сведётся именно к вышеизложенному, — никто ничего не поймёт и все останутся довольны, — вымирание будет происходить постепенно под жутко российскими лозунгами, — но сознания-то русского, советского (единственное, которое при сравнении хочется видеть в себе и вокруг) больше нет уже сегодня.»»»
Выражаясь простецким языком, чтобы «переформатировать» страну и пр., нужно довести её до состояния полного бардака, а потом на иных условиях, с другими составляющими — «восстановить». Этакое, «без войны», незаметное уничтожение страны и искусственное создание другой.
Именно так, по ОЧЕНЬ ДАВНЕМУ плану переформатировали, например, МВД. Можно сказать (это лично я так говорю), что история моего папы имеет отношение к истории Евсюкова. МВД разваливалось по разным естественным и неестественным причинам давно. Андропов решил привести его в норму. «Разобрался» со Щёлоковым. Мой папа Андропова «пережил» в своей должности легко и спокойно. «Убрали» папу (отправили на пенсию) в 1996-м, «когда убирали многих», как сказал однажды «Полковник» из приёмной ФСБ. То есть, к началу Горбачёвских реформ вычищали многих, кто мог владеть ситуацией, чтобы привести МВД в то состояние, в которое оно пришло к «нужному моменту». А тем временем (я уверяю, что давно) выбирали и готовили (к воздействию) Евсюкова. Когда понадобилось — дали сигнал. Он выстрелил. Никто не смог возразить, и вот — ПРИНЦИПИАЛЬНО другая организация, и по сравнению с той, в какое состояние привели прежнюю — всем нравится, все довольны.
Вот так, похоже, пытаются «переформатировать» и людей (меня, например), не спросившись и ни с чем не считаясь (у двоих, пристреленных Евсюковым, и у него с его пожизненным — тоже никто ничего не спросил, и у тех, кто бьётся в самолётах вместе с «нужными» людьми — тоже). И людей — особенно в неблагих целях (Владислав Галкин, та же Ника Турбина, тот же Высоцкий (зубы, правда, обломали, но и он помер)…
В целом, по-моему, всё понятно. Кстати, меня, всё-таки, ещё не так доканывали, пока я писала, например, о бродягах, а как только взялась за продолжение «Вспышки» со старыми петербургскими темами, особенно со «связкой» (а связь там неоспоримая, «официальная»): «Барбисовин (Музей Музеев) — школьный выпуск — чикагский Бардашков» — началось…
В общем, всё. Завтра сделаю из этого маленькую вставку, которую буду копировать каждый день, а писать буду только произведения или размышления. Всё, ухожу. /20.23./
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
