Ombra mai fu. Кастраты и лоскутные рассуждения...
Ombra mai fu,
di vegetabile
cara ed amabile
soave piu.
"Никогда ещё тень, отбрасываемая цветком, не была более нежна и хрупка".
Это правда. Никогда.
Гендель написал эту арию для оперы "Ксеркс", в свое время её исполнял несравненный сопранист Гаэтано Майорано, прозванный Каффарелли, прекрасно владевший колоратурной техникой и кантиленой, а вместе с тем и умением удивлять и привлекать внимание.
Впервые Гаэтано выступил на оперной сцене в 1726 году в римском театре "Балле", он пел женскую партию Альвиды, в опере "Вальдемар" Сарро.
В 1730-33 с успехом пел в театрах Венеции, Турина, Милана, Рима, Болоньи.
В 1738 выступал в Лондоне в операх Генделя.
Гастролировал в Мадриде, Вене, Париже. Исполнял ведущие партии в операх Галуппи, Перголези, Генделя.
В 1755 оставил сцену.
Сейчас эту арию исполняют в основном женщины и контр-теноры,
вряд ли мы когда-либо услышим ее во всем блеске,
но это и прекрасно - ведь нет ничего более эфемерного чем тень, отбрасываемая цветком.
Образ ласкающий легкомысленную душу.
Эта музыка рождет во мне грезы и фантасмагории, подобные опийным видениям,
мягкий, тягучий напиток, фильтр, не любовный,
но смертельный, сандаловый содомский дымок,
невыполненное обещание, разглашенная тайна.
Куда приятнее умирать на балу или в опере,
чем в собственной постели в окружении наследников и нотариусов.
Как юный кастрат Лука Фабри, который в театре Сан Карло в Неаполе взял во время исполнения ноту столь невыносимой высоты, так напрягся при этом, что упал и умер прямо на сцене, мгновенно, как птица, к ужасу композитора Гульельми, который сочинил для него этот сложный пассаж.
Лопнувшее сердце, истошная душа, легкость выхода - что может быть прекраснее.
Впрочем, я люблю умирать и не склонна избегть серьезных разговоров о смерти, равно как кладбищ и лазаретов.
Этим вечером я содрогаюсяь и поплотнее кутаюсь в шубку,
видя на выдуманном крыльце продолговатую крышку с черным крестом или процессию факельщиков.
Почему-то похороны навеваются мне зимой.
Апофеоз холода. Хрупкость жизни. Тень цветка.
Вот сейчас всколыхнется стебель, на несколько градусов сдвинется солнечный диск
и все исчезнется - но солнце незыблемо,
зато цветок никому не хранит верность, ему довольно нежности.
Нарцисс, любующийся собственной тенью, не менее прекрасен,
чем Орфей, спускающийся в Аид вслед за тенью Эвридики.
Ombra mai fui - обволакивает горло, как молоко с медом и пряностями.
Головокружительное желание оторваться от прочной земной тверди. Во что бы то ни стало.
В отличие от prima donna, сопранистов в Италии называли primo uomo, virtuoso и musico, во Франции их именовали "огрызками" или "кастратами".
Этих мальчиков, обнаруживших большие музыкальные способности еще в детстве, в возрасте от 7 до 12 лет оскопляли, затем брали на привилегированное обучение в консерватории.
Для их напоминающие женские, но необыкновенно чистые и сильные голоса, композиторы XVIII века специально писали оперы.
По сложении мужчины, они, изображая на подмостках театра женщин, становились изысканными трансвеститами и пользовались безмерным обожание знатных дам.
Впрочем, с оперными дивами у кастратов были натянутые отношения.
Обстановка разряжалась только, когда Римские Папы издавали вердикты, запрещавшие женщинам петь в общественных местах.
В течение трех веков эти ангелы- собирали переполненные залы самой именитой публики.
Рьяный искоренитель кастратов в опере, император Наполеон плакал на их выступлениях.
Ни один из оперных кастратов не оставил мемуаров, что несказанно жаль, и наверняка пробел этот можно заполнить - ведь все "не оставленное" просто еще не обретено.
Искусство кастратов было действительно чистым искусством.
Кастрат не мог играть себя.
Его психология и пластика отличались и от мужской, и от женской, поэтому у актера не было соблазна отождествить себя с персонажем.
Для эстета, осознающего, какая пропасть лежит между искусством и жизнью, особая природа певца-кастрата представляла огромную ценность.
Именно поэтому страстным поклонником такого искусства был Гете, который хотел видеть на сцене не женщин, а актеров, которые играют женщин.
Много позже Вагнер, услышав пение кастратов, хотел пригласить одного из них на роль Клингзора в "Парсифале".
Эту роль, изначально написанную для баса, он предполагал транспонировать под голос кастрата. Однако реализовать эту идею Вагнеру так и не удалось."
Вслушиваясь в тающие звуки утешения моего,
в отрешенное причастие голоса, забываю,
что вчерашняя жизнь выдалась "скверной", впрочем, с утра скверны как не бывало... Так всегда.
Нужно просто потратить лишний час в постели на рассвете, и не вставать сразу.
Холодно.
Быстрое, как птица, облако в окне столовой. Слишком часто стала вспоминать старых друзей.
Тени цветка переживают стебли, как петля - висельника.
Поскольку кастрация была делом противозаконным, ни одна из областей Италии не признавалась в том, что на ее территории проводились такие операции.
В Милане кивали на Болонью, в Болонье -- на Флоренцию, во Флоренции -- на Рим.
Однако все знали, что лучшие хирурги практикуют в Болонье, признанном центре медицинской науки того времени.
Перед операцией мальчика помещали в ванну с очень горячей водой и держали там до тех пор, пока он не терял чувствительность.
Затем ребенку перерезали сосуды, ведущие к яичкам, в результате чего последние переставали развиваться и постепенно усыхали. Для подготовки певцов полной кастрации не применяли.
Нужно сказать, что, несмотря на всю свою жестокость, эта операция не наносила особого вреда здоровью и самочувствию певцов-кастратов.
Чего нельзя сказать о моральном ущербе.
В ту эпоху мужественность считалась одной из основных добродетелей и оскопленный ребенок сразу оказывался в положении изгоя.
Это особенно чувствовалось во время учения в консерватории, где кастраты жили вместе с обычными мальчиками.
От издевательств со стороны соучеников кастраты защищены не были"
Часто меня упрекают в полном и рассудительном отказе от мнимо необходимой сварливости
и умении отстоять место под солнцем.
Вы - эфемерида, Фортуната, посланница с Острова Гермафродитов...
Мне не забавны ни поединки самцов, ни ужимки самок.
Зато красивая доблесть мужчин и прекрасный разум женщин влекут меня, как и все исключительное, пусть исподволь, издалека.
Когда сорок тысяч братьев и сестер сливаются в круговращении адова ветра на Втором кругу,
я не прерву свою сольную партию в Ксерксе - Гендаля.
Каждый выбирает себе алтари согласно склонностям,
я не слишком люблю сотворять кумиров -
гораздо лучше у меня получается лепить кукол.
Потому что тень цветка исчезает в сумерках.
Глаза мои снова устали. Запястья налились негой.
Другие статьи в литературном дневнике:
