это единое планетарное древо, ветви которого постоянно обновляются... Поэтому не важно, на каком языке написаны стихи, - они доступны для понимания любому, когда их озвучивает человеческий голос. В свое время меня поразила эта мысль, но ее подтверждение случилось весной прошлого года при самых невероятных обстоятельствах. Причем, речь пойдет о моих сонетах, озвученных беглым израильтянином, выдающим себя за российского журналиста, в трюме рыбачьего судна, битком набитого арабскими беженцами на пути к итальянскому острову.
Но все по порядку. Дело в том, что у меня много весьма странных почитателей. В 90-е их выбросили на улицу из НИИ, техникумов, профобразования и прочих учреждений науки и культуры. Кто-то из них влился в ряды челночников и реализаторов, кто-то дожил до пенсии, кто-то не брезгует и дворы подметать... А по вечерам они кучкуются в нашем или соседнем дворах с пивом, куревом и воспоминаниями о... Мои стихи наизусть знают, особенно ранние. И однажды в апреле раздался голос из темноты: - Эллионорчик, привет, тут с тобой хочет познакомиться лично один дважды-еврей советского союза... можно?
Машу рукой в сторону одинокого фонаря. Группа почитателей из трех человек подталкивает ко мне четвертого - коренастого, с полуседой нечесанной львиной гривой, несмываемым загаром и в драном джинсовом прикиде. Никогда не видела, чтобы мужик так волновался. Дрожит всем телом, но к ручке припал конкретно.
- Нет, ты сначала расскажи ей, как...
Присели на поваленное дерево, и он поведал, как бежал из Хайфы (сдали за каннабис! арабам можно, евреям нельзя!) назад в Ростов - через арабскую границу - без документов, в чем был, в кепке с эмблемой российского телевидения, с враками про ограбили и отняли камеру, с толпой беженцев слившись и штурмом взяв уходящее от войны суденышко, которое посреди Средиземного моря дало течь...
"Дырку затыкали спинами по очереди, но паника нарастала-таки. И тогда я пустил по кругу травку и достал твою, Нора, книжку - "100 сонетов и одна жизнь". Я ее в аэропорту стащил у дамочки... И вот ведь какая штука - читаю им, а они в такт раскачиваются, будто чего понимают. А если сонет ржачный - так и ржали. А ведь без перевода же! Было там несколько арабов, что здесь учились, но не все же... Смотрю - паники уже никакой, половину книги прочитал - руками снизу вверх показывают - еще давай... во вкус вошли... и я, и они. Да ни один актер, поверь, Нора, никогда так и в таких условиях не читал! На краю жизни, можно сказать... Вот клянусь двойным гражданством! Вдруг слышим глухой удар в борт - причалили! Открывается люк в трюм, рожа удивленная смотрит на нас и ничего понять не может: все такие спокойные, дружелюбные, улыбаются и живые, что самое главное, - не передавили друг дружку. Ну, потом их в резервацию, а я в консульство - русский я, потерпевший и ограбленный, домой к маме в Ростов хочу!.."
Не могу сказать, что поверила каждому его слову, но книжку мою, рас-пере-трепанную, с вырванным на самокрутки оглавлением, он предъявил. И автограф поцеловал. И остальной честной компании приложиться дал. А этим летом заявился под подъезд - причесан, выбрит, одет с иголочки - за книжками пришел. И попрощаться - голос предков позвал... и отношения с законом уладились. Шолом, Нора! Вот всегда так...
