С Днём рождения, ненаглядный сластёна!) Драгоценный учитель, великий поэт и медведь мой ласковый. Ты совсем ещё ребёнок по сравнению с вечностью. Мне очень нравится цифра, которой ты достиг, и это было нелегко…
Радость моя, я желаю тебе благодатного и плодотворного долголетия, и чтобы оно увенчалось цифрой девять с ещё некоторыми цифрами рядом… Чтобы каждое последующее годовое кольцо твоё стало для тебя новым открытием как в поэзии, так и в жизни. Желаю тебе обрести себя настоящего и вернуть утерянную радость бытия. Чтобы ты оставался здоров в меру физического возраста, спокоен и счастлив настолько, насколько можно стать счастливым в этом погибающем, но удивительном и прекрасном мире…
Юрик, ты исключительная личность, замечательный человек, береги себя — и внутреннего, и внешнего. Пускай всякая шелупонь, наконец, отпадёт от тебя и по ветру развеется, чтобы ты мог налегке идти походкой тополиной по долгой дороге в Небо, где тебя любят и ждут родные не по крови, но по Духу. Впрочем — и по крови тоже…
Счастье моё, я воздержусь от поздравления напоказ, хочу оставить его втайне, чтобы сердце моё, вложенное в эти слова, было открыто лишь для тебя одного.
У меня нет подарка, прости, пожалуйста. На заказ ничего не пишется и не поётся. Но во вторник утром приснилось нечто, что, по-моему, адресовано нам обоим — возможно, оно и есть подарок непостижимому высокому чуваку) из затерянной уральской пустыни…
Слушай.
Безразмерное здание со многими запутанными коридорами и лестницами, сначала напомнившее мне здание Педмуза, где я училась и которое довольно часто вижу во снах. Крупный ухоженный паркет, натёртый мастикой, высокие двустворчатые белые двери, гранитные лестницы с перилами… Там был концертный зал, размером с зал среднестатистического советского кинотеатра. В Педмузе и правда существовал такой зал. Высокая большая сцена без занавеса, на сцене концертный рояль, чёрный… Моё возрастное самоощущение на протяжении сна постоянно менялось: то мне было десять лет, то двенадцать или четырнадцать, однажды даже шесть… Но в основном я чувствовала себя подростком. Куда-то направлялась по лестнице и вдруг услышала музыку — что-то из Баха, сложное, профессионального концертного уровня. Почему-то я знала, что это ты играешь, и пошла на звук… С самого начала я любила тебя так, как люблю сейчас, и между нами была сердечная мука, словно мы стремились друг к другу, но никак не могли преодолеть невидимый барьер между нами…
Осторожно заглянула в распахнутые двери зала: ты сидел за роялем и исполнял уже не Баха, а Рахманинова — кажется, мой любимый концерт до минор. Рахманинов без перерыва перешёл в рок, ты играл очень хорошо, можно даже сказать что прекрасно. В зале находилось около десяти человек, сидевших в разных местах, и было похоже, что это твой ближний круг общения. В одном из первых рядов я заметила молодую женщину, лет 23-24, одетую в кожаную куртку до пояса и джинсы, по-моему. У тебя были с ней близкие отношения. Ты закончил играть и прямо со сцены, не обращая внимания на аплодисменты, стал говорить с этой женщиной (она воспринималась как взрослая по сравнению со мной): сердитый, взвинченный, ты говорил обо мне, ругал меня, жаловался что не можешь от меня отделаться. Женщина ничего не отвечала, я в испуге и растерянности попятилась назад, как всегда что-то задела, оно с грохотом повалилось, ты заметил меня, и я опрометью метнулась оттуда обратно к лестнице, по которой пришла.
Где-то ждала меня… бабушка, старенькая совсем, лет 85-ти. Я примчалась к ней, и она велела мне выбрать из груды тряпья на большом столе хорошие скатерти и салфетки для обеденного стола. Выбранные вещи она перекинула мне через руку, и мы отправились в … нашу новую квартиру.
Квартира оказалась не совсем квартирой, а набором мебели, необходимой для быта, расставленной в другом концертном зале. Он был меньше первого и без сцены. Посредине, на паркетном полу, снова стоял чёрный концертный рояль, а над входом располагался просторный балкон, где тоже была чья-то “квартира”.
Само здание, в котором мы находились, показалось мне целым миром…
Мы с бабушкой вошли в зал, она занялась чем-то, а я приблизилась к роялю и стала раскладывать на нём принесённые скатерти.
Вдруг с балкона послышался сердитый голос, я вздрогнула, потому что это был твой голос, Юрик. На балконе появился ты, всё в том же скверном настроении, и сопровождавшая тебя женщина, которую я уже видела прежде.
Ты говорил, говорил, говорил, продолжая жаловаться ей на меня, что я тебе угрожаю, и что тебя это бесит, и что ты готов убить меня при встрече.
У меня на лбу выступила испарина, я медленно, на цыпочках, не помня себя от ужаса, двинулась к выходу. Тут ты снова меня обнаружил, мы встретились взглядами, и я побежала прочь.
Бежала, бежала, бежала по бесконечным коридорам и лестницам и оказалась в особом крыле безразмерного здания, где одно над другим и рядом друг с другом располагались открытые и ярко освещённые кафе. Из их дверей звучала приятная музыка, доносились ароматы кофе, пирожных и т.д. У меня не было денег, но хотелось есть. Присела за один столик, очень красиво накрытый, с белоснежной накрахмаленной скатертью, и, воровато оглядываясь, взяла небольшую прозрачную вазочку с чем-то шоколадным, напоминающим пудинг, и стала его есть… Вошли люди, радостные, богато одетые, расселись рядом. Незнакомая женщина лет сорока успокоила меня, видя мой страх, что я могу есть сколько захочу и что мне ничего за это не будет, и никаких денег не надо. Смущаясь и стесняясь до крайности, я кое-как доела, нашла стопку белых бумажных салфеток, прижатых сверху изящной металлической штуковиной бронзового цвета, вытерла губы, поблагодарила и вышла в стеклянный коридор. За стёклами виднелось небо с лёгкими полупрозрачными облаками и другие кафе, словно мы находились высоко в воздухе… Долго пыталась найти выход из кафеюжного крыла, но никак не получалось, я кружила и кружила, постоянно возвращаясь к одной и той же двери: метра четыре в высоту, двустворчатой, с красивыми украшениями по всему периметру. Одна створка была отворена, но почему-то мне нельзя было в неё выйти. В очередной раз, уже в полном изнеможении опять уткнувшись в эту странную дверь , я встретила возле неё другую незнакомую женщину, довольно молодую и тоже светлую и безмятежную, которая рассказала, что раньше так же плутала в этих коридорах и что нужно внимательно наблюдать, под каким углом открыта створка двери и что она, створка, это указатель, сообщающий направление к выходу. Я поблагодарила её и двинулась по направлению, которое указывала странная дверь…
Через некоторое время мне удалось не только выйти из стеклянного крыла, но и из самого здания. Перед ним находилась широкая каменная лестница, где располагалась группа детей-подростков. Они были и дети и взрослые одновременно, такие же как я. Это сложно объяснить, родной.
Они чего-то ждали, вроде бы транспорта, который должен был куда-то их отвезти. Дети были очень воспитанные и спокойные: никто не озорничал, не сквернословил. Я уже направилась к ним, как вдруг с другой стороны появился ты, слегка под мухой, но лишь чуть-чуть... Я снова ощутила в тебе муку, смятение, сердитость и целый букет подобных чувств, но не развернулась и не убежала.
Ты вошёл в группу детей и сел на лестницу почти в самом центре детской стайки. Просто сел, усталый, измученный, обессиленный… На этот раз ты был один, никто не последовал за тобой, и ты больше не ругался на меня, а сидел молча и понуро смотрел прямо перед собой.
Мой страх внезапно исчез, и меня очень сильно потянуло к тебе, так сильно, что невозможно было противиться. Я подошла вплотную и обняла тебя. Обняла тебя, и ты сразу протрезвел, словно очнулся, в тебе внезапно всё изменилось: наступил покой, тишина, мир и ясность. Ты больше не сердился на меня и не желал отделаться, тебе вдруг стало хорошо — так, будто всю жизнь недоставало этого нашего объятия… Обнял меня, и мы замерли, не произнося ни единого слова, а лишь погружаясь друг в друга глубже, глубже и глубже, пока окружающее не перестало существовать для нас…
На этом моменте я проснулась за четыре с половиной тысячи километров от того, кого так нестерпимо мне не хватает.
Как бы то ни было, несмотря ни на какие невзгоды и препятствия, мы по-прежнему вместе, хотя и не рядом. Но уже одно то, что мы вместе, можно считать нашей маленькой победой.
Юрик, ты самое невероятное чудо Божие из всех, что довелось мне увидеть. Нежно руки твои целую, линии, иероглифы, лицо твоего листопада, вселенную твою с любимыми карим безднами — живи!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
