Введение. 1. Силлабический аспект в стихе до 17 в.ВВЕДЕНИЕ 1. Силлабический аспект в стихе до XVII века. Согласно широко распространенному мнению, поэзия в русской литературе возникла сравнительно поздно. Лишь во второй половине XVII в. на Руси научились писать силлабические стихи, или вирши — равносложные рифмованные строки. До этого в древнерусской литературе господствовала проза. Впрочем, высказывалось и противоположное мнение, согласно которому русская поэзия имеет не трех- и не четырех-, а многовековую историю. Например, русские былины, древнее происхождение которых наиболее вероятно,— представляют собой стихотворные, а не прозаические тексты. Но когда мы говорим о появлении русского стихосложения, то имеем в виду литературу, а не фольклор. Можно допустить наличие высокоразвитой культуры стиха в народном творчестве (былины, обрядовые и лирические песни), однако его изустные традиции практически не пересекались с письменностью. Литературные имитации народного стиха появились гораздо позднее. Произведения же древнерусской литературы, даже если они впитывали «соки» народности, элементы фольклорной поэтики: ритмичность, рифмовку, — тем не менее оставались прозаическими. При всей своей поэтичности «Слово о полку Игореве» написано не стихами. Проза может быть поэтичнее иных стихов, но при этом она остается прозой. Нет достаточных оснований безоговорочно относить к стихам и тексты молитвословий. Ведь читать нараспев и даже петь можно и прозу (кстати, между прозаическим текстом драмы и оперой на ее сюжет не обязательно присутствие стихотворного либретто: «Женитьба» Гоголя — Мусоргского, «Игроки» Гоголя — Шостаковича). «Стихами» традиционно называют абзацы евангельских текстов. Но если уж, например, доказывать стиховую природу молитвы «Отче наш», то приходится делить ее на строчки, число которых гораздо больше количества «стихов», вмещающихся у Матфея в тексте этой молитвы. И доводы в пользу того, что перед нами стихи, а не проза, оказываются недостаточно вескими. Некоторые исследователи считают, что в древнерусской литературе и до XVII в. существовала силлабическая версификация, предполагающая строгий учет количества слогов в стихотворных строчках (стихах). Высказывались даже предположения, что тонический стих русских народных былин на праславянском (и частично древнерусском) уровне был первоначально силлабическим, развивавшимся -5- на базе общеславянского 10-сложника. Такие реконструкции стиха былинных текстов были предложены Н. С. Трубецким и Р. О. Якобсоном (сама же идея принадлежит И. И. Срезневскому) и получили в последнее время признание крупных советских стиховедов 1, однако эта гипотеза не может считаться полностью доказанной. Фольклорный стих в основе своей импровизационен, а в бытовании и развитии — текуч, вариативен, что совершенно чуждо силлабике с ее скрупулезностью в расчете количества слогов, заданностью, подчиненностью определенным правилам, неукоснительное соблюдение которых лишает силлабику той естественности организации поэтического сочинения, которая характерна для фольклора. Эта вариативность народного стиха свободно допускает за мену одних слов и словосочетаний другими, неравносложными, в результате чего слоговой состав стиха принципиально непостоянен. Количество слогов в былинной строке, отмечал П. Д. Ухов, колеблется «от 7 до 16» 2, но их может быть еще больше. Силлабических рядов в пределах одного былинного текста может быть более десятка, и чередуются они беспорядочно. Можно было бы предположить, что в старину здесь был больший порядок и меньшая амплитуда слоговых колебаний, но все же не настолько, чтобы говорить о силлабике. На первый взгляд может показаться, что соотнесенность слов былины с ее напевом в известной мере силлабизирует стих, поскольку с заданным мелодическим рисунком сообразуется лишь определенное, заданное количество слогов, иначе разрушается напев. В действительности напев, напротив, ослабляет регламентированность слогоисчисления, поскольку допускает известную свободу в выборе слова. Если нота долгая, то можно тянуть один слог, а можно успеть вставить еще один или даже два: можно легко удвоить количество гласных звуков внутри слова или вклинить одно-, двусложные возгласы-междометия между словами. Об этом знают те, кому доводилось слышать произведения устного народного творчества в исполнении певцов-сказителей. Таким образом, народную тонику отнюдь не следует рассматривать как продукт распада силлабики. Тонический принцип стихосложения, основанный на естественном чувстве ритма, развивался самостоятельно в недрах народного творчества и вряд ли моложе силлабического. Однако из этого не следует, что силлабический принцип вовсе не имеет отношения к древнему народному стиху. Судя по всему, наши далекие предки обладали не только «чувством ритма», но и «чувством слога». Скорее всего последнее распространялось не на весь стих в целом, а на отдельные его компоненты: на начало и ______________ -6- конец стиха. Это связано с тем, что как раз в начальных и конечных своих отрезках (анакрузах и эпикрузах) народный дисметрический стих подчас проявляет особую чуткость к слогоисчислению (например, историческая песня XIX в. с выдержанными на про тяжении всего текста двусложными (1 + 1) анафорами, т. е. повторами в началах стихов, единоначатиями: «Ой да», «Ну да», «Ой ну» и «Да ой» 1). По-видимому, эта черта унаследована еще от древних народных песен. В некоторых текстах былин также обращает на себя внимание преобладание односложных слов в начале стиха. Тяготение к силлабизму наблюдается и в клаузулах, т. е. в концовках стихов. В былине преобладают трехсложные клаузулы (условно говоря — дактилические), и вторжение двусложных, женских клаузул практически исключается. Например, стих может заканчиваться формой косвенного падежа имени Владимир, но ни в коем случае не формой именительного падежа, или, если необходимо, словами «Владимир князь», чтобы сохранить трехсложную клаузулу: Да взмолился ему да тут Владимир князь: Придерживаясь, таким образом, мнения, согласно которому стих былин был по природе своей тоническим, мы в то же время предлагаем оговорку: он нередко тяготеет к силлабизму в обрамляющих его анакрузах и эпикрузах. Сам же древний народный стих всецело подчинен пульсации тонизма и, по-видимому, индифферентен в слогоисчислительном отношении. Но не только в связи с народным стихом заходила речь о древнейшей силлабике. Русская литература так или иначе приобщалась к ней еще с XI в. А. И. Соболевский писал о церковнославянских стихотворениях, сохранившихся в русских списках XI—XIII вв. Это переводы византийских силлабических 12-сложников с греческого на старославянский, сделанные эквиметрично (т. е. слог в слог) в Болгарии последователями Кирилла и Мефодия и переписанные «...русскими писцами, не понимавшими, что они переписывают стихи, и говорившими значительно иначе, чем церковнославянские стихотворцы» 2 (имеется в виду падение редуцированных, обусловившее уменьшение количества слогов в 12-сложниках). Разумеется, подобные факты не дают оснований для вывода о том, что русские были сколько-нибудь знакомы с силлабическим стихосложением в столь древние времена, и, судя по цитированным словам, сам А. И. Соболевский прекрасно это понимал. Древнерусские писцы и читатели не воспринимали это как стихи. __________________ -7- Кроме того, на Руси распространялась культура церковной гимнографии, развивался так называемый молитвословный стих. Говоря о нем, принято отмечать, что он «еще мало изучен» 1. Показательно, что в «Поэтическом словаре» А. П. Квятковского 2 нет таких нужных для стиховедения статей, как «Акафист», «Икос», «Ирмос», «Канон», «Кондак», «Стихира», «Тропарь»... В статье «Гимн» не указано церковногимнографическое значение этого термина и вообще нет статьи «Молитвословный стих». Источники молитвословных текстов — кондаков, икосов и пр. — тоже византийские. Переводы с греческого, вероятно, осуществлялись (как и в случае с материалами, сообщенными А. И. Соболев ским), не на Руси, а у южных славян и лишь позднее проникали на Русь. Это памятники не древнерусской, а церковнославянской переводной литературы, лишь переписывавшиеся русскими, и переписывались они уже с пониманием того, что это тексты для пения, что в них каждый слог имеет строго определенное место. В фондах Третьяковской галереи хранятся кондакари, датируемые XI—XIII вв. Тексты кондаков снабжены нотной записью, и слова записаны так, чтобы передать необходимые растяжения гласных,— с этой целью используются мартирии (например, буква х), «т. е. ключевые знаки, указывающие временную перемену лада» 3. Так, если слово наставьникъ, учитывая редуцированные,— пятисложное, то сколь ко слогов мы насчитаем в форме нахахаастаааавьниииикъъь, представленной в рукописи? Смотря как считать. Самое меньшее, по-видимому, семь слогов, если обращать внимание лишь на мартирии, а повторные обозначения тянущегося гласного понимать как удлинение одного слога. Но не исключена правомерность других способов слогорасчета, и поэтому силлабическая структура кондакарной строки остается непроясненной. Кроме того, не обнаружится и силлабической соразмерности между отдельными стихами кондака. На Ломоносовских чтениях 1985 г. Б. А. Успенский сделал доклад «"Хомовое" пение как историко-лингвистическая проблема», продемонстрировав образцы исполнения литургических текстов, сохранившего особенности искусственно-книжного церковного произно шения, с «ерами» и «ерями». Короткое односложное слово днесь («дьньсь») звучало как трехсложное «дэнэсэ» — с ударением на третьем (а не на втором, что было бы понятнее) слоге. В то же время, указал Б. А. Успенский, иногда в пределах одного текста сосуществуют произносительные формы «днесь», «денесь» и «денесе»: одно-, двух- и трехсложные, сообразуемые с мелодией. А ведь, ______________ -8- казалось бы, если есть необходимость применить трехсложную форму, легче использовать прием, подсказываемый кондакарями: днехехесь («дне-е-есь»): нечто подобное встречается в современной певческой практике. Но, так или иначе, несомненно одно: силлабический состав текста соотнесен с напевом и в этой соотнесенности вторичен. При попытке разработать для разных случаев и текстов старого молитвословного стиха оптимальные методики слогоисчисления возникает риск оказаться в плену заданности, предвзятости. Допустим, хотелось бы во что бы то ни стало обнаружить в памятниках XI— XVI вв. силлабику. Можно при этом считать слоги таким образом, чтобы результат получился более или менее удовлетворительным, тем более что нет однозначных ответов на вопрос, принимать ли конкретный внутрисловный или конечный ъ или ь за гласный, и если принимать, то из какого количества слогов состоит слово или вся строка. Сказанное относится и к так называемым «стихам покаянным» XV—XVI вв., которые тоже не имеют метра и рифмы (это своего рода «верлибры») и тоже предназначались для пения. Вот образец такого стиха: Приими мя, пустини, Не брани, пустыня, По всей вероятности, еще менее конструктивен силлабический принцип для других разновидностей древнерусского стиха, не связанных с певческим исполнением, которое тем или иным образом заостряет проблему слога. Это относится, например, к эпиграмматике: считать ее силлабикой — дело сомнительное, хотя на этот счет нет единого мнения среди специалистов. Большой интерес представляют опыты Максима Грека, филолога и писателя XVI в. В его опытах можно было бы ожидать версификационных находок в области разработки силлабических форм, поскольку ему близки традиции византийской культуры. Изучавший его произведения В. К. Былинин называет силлабическими такие стихотворения Максима Грека, как эпитафия Феодору Тверскому, «Речи аки от амвона», а также следующий перевод с греческого эпиграммы на звездочетцев: Влъхви, елицы възыскаете звездный путь, 13 ________________ -9- Вывод Былинина таков: «Видимо, учитывая древнерусскую литературную традицию, в своих славянских стихотворных опытах Максим отдавал предпочтение силлабо-симметрическим построениям» 1. Конечно, такое расположение слогов (13—15—15—13) можно назвать силлабо-симметрическим построением, хотя в пределах четверостишия подобные стройные соотношения часто оказываются случайностью. Но следует отметить, что эта эпиграмма, дошедшая до нас в ряде списков, выглядит несколько иначе. Во втором двустишии слова распределены по-другому, а именно: Вас безумие повило, а смельство лютое родило, 18 И здесь о силлабо-симметрическом построении говорить уже не приходится. Тем более рискованны попытки интерпретировать прозаические произведения того же автора как стихотворные. Например, эпитафия Феодору Тверскому. Воспроизведем ее текст, соблюдая членение на строчки, указанное в автографе Максима Грека: Кто и откуду еси? Тферитин. Наречением Сразу видно, что это не стихи: в слове «христианския» — перенос, да и самый характер разбивки на строчки свидетельствует, что перед нами проза. Подсчет слогов, осуществленный по любой системе, не убедил бы в том, что это силлабика. Кстати, об известных нам грекоязычных эпитафиях Максима Грека тоже нельзя сказать, что они написаны силлабическим стихом. В таких случаях иногда принято говорить о релятивно-силлабических конструкциях, о тенденции к изосиллабизму, о тяготении стихов к некоей метрической оси. Но справедливее признать, что настоящая силлабика не терпит относительности или приблизительности в слогоисчислении. Интерпретируя некоторые сочинения Максима Грека как не стихотворные, мы вовсе не посягаем на высокий авторитет этого замечательного мастера, который внес свой вклад и в поэзию, и даже в стиховедение. Максиму принадлежит ценная работа, посвященная частному (а в былые времена очень важному) вопросу стиховедения — акростиху: «Максима грека мниха толкование предписуемому к некоему каноном краегранесию». ______________ -10- Подлинная история силлабического стихосложения начинается на Руси позднее, лишь в XVII в., когда авторами славянских Грамматик стала теоретически решаться проблема «слог в стихе» (первая половина столетия) и были написаны настоящие силлабические стихи (преимущественно вторая половина). XVII век стал периодом расцвета русского силлабического стиха. Гипотезы, относящие возникновение русского стихосложения к более раннему времени, остаются гипотезами. Несмотря на обилие научной литературы, данный предмет по-прежнему остается малоизученным и, следовательно, обращения к нему не теряют своей актуальности. Нужны совместные усилия стиховедов, лингвистов и музыковедов для того, чтобы наши представления о силлабической структуре русского средневекового стиха стали определеннее и глубже, нежели те, которые мы имеем на сегодняшний день. М. Л. Гаспаров начинает обзор истории русского стиха с XVII в., полагая, что до этого поэзия и стихотворные средства выражения «...еще не складывались в понятие "стих". Противоположение "стих — проза", такое естественное для нас, древнерусскому читателю было неизвестно. Оно явилось только в начале XVII в. и было отмечено новым словом... "вирши", стихи... До этого вместо противоположности "стих — проза" ощущалась другая: "текст поющийся — текст произносимый"» 1. Заметим попутно, что термин «стих» в его современном значении гораздо древнее в русском языке, чем слово «вирша». Стих в старину можно было не только «пети», но и «глаголати», т. е. существовал не только неотделимый от напева, но и говорной стих. Кстати, об этом красноречиво свидетельствует цитированная выше эпиграмма Максима Грека, интонируемая прямо-таки как верлибр XIX—XX в. Можно было бы не только говорной, но и значительно более распространенный напевно-молитвословный стих сблизить с верлибром (как, впрочем, это уже делалось в науке), если бы не одно соображение: свободный стих нового и новейшего времени в целом не напевный, не вызывает ассоциаций с музыкой в отличие от старого литургического стиха. К тому же природа верлибра, замеченного в новое время на контрастном фоне метрического стиха, до сих пор остается во многих отношениях загадочной, непроясненной, и поэтому указания типа «это похоже на верлибр» мало что дают для характеристики сравниваемого объекта. Подвергая сомнению реальность существования древнерусской силлабики до XVII в., не следует отрицать конструктивную значимость силлабического, слогоисчислительного аспекта для средневековой русской поэзии или недооценивать то «чувство слога», каковым, безусловно, были в достаточной мере наделены древнерус- ______________ -11- ские поэты, учившиеся читать и петь по складам, т. е. по слогам. Народный сказитель, по всей видимости, мог более небрежно относиться к слоговому строю стиха, чем грамотный книжник — к гласной, слогообразующей букве тропаря. Некоторые из приведенных выше факторов свидетельствуют о присутствии проблемы слога (а значит, проблемы силлабической) в «лаборатории» старинного русского стиха. © Copyright: Собиратель Гербариев Лунных, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
