Стрелки гениев у образов и зеркал

Кшесинская Деметра: литературный дневник

Хочется понять глубинный посыл автора, который не любил свою героиню. Это чувство вымученности в образе Карениной ощущается почти физически, что делает ее удивительно живой, по сравнению с другими персонажами, образами и героями. Писала как-то о парадоксе искусства, что в нем написать о том, что отвращает — причем так же высокохудожественно, как о любимом — почти нельзя. Толстовская Анна — как раз такой опыт. По признанию автора, он домучивал ее сюжетную линию, и акт финальной сцены можно воспринимать не только, как творческое решение автором конфликта, но и как банальное человеческое желание развязаться с надоевшей темой. В одном из писем граф описал свое отношение так "скучная и пошлая Анна К. противна...Моя Анна надоела мне, как горькая редька".



Поскольку роман печатался по странному алгоритму, заведенному автором "Евгения Онегина", не сразу, а по частям, такая себе мыльная опера в словах, то нужно отдавать отчет в том, что по сути, роман этот написан в соавторстве с читателями. Поскольку после прочтения очередной порции в эфире возникает резонанс и обратная реакция от людей, познакомившихся с сюжетом, и художник, как бы зависает на ответных ожиданиях с той стороны. На волне любви и искусства, где никто не отменяет телепатию и созвучие мыслей, автор уже не мог идентифицировать, чьи идеи носятся в воздухе, а мог лишь отбирать те, которые вписываются в его представление о романе, ставшем уже таким коллективным.


Учитывая то, что 80% образов в романе у графа — это слепки с его родственников, свояков и близких, реально существовавших людей, эта крепкая связь с обществом только набирала силу с каждой новой порцией романа. Из этого можно сделать вывод, что автор суммировал и обрабатывал весь материал в фарватере коллективного бессознательного. Видимо получилось так, что в тот период, в том обществе по суммарному эмоциональному вектору тема адюльтера была больше болезненной, чем такое было раньше, где сторонние интриги в высшем обществе воспринимались вполне допустимым флиртом.


История же Анны стала показательным осудительным процессом, очень акцентно расставившим патриархальные ориентиры. Страх оказаться на месте Каренина в глазах общества был сильнее желания обрести дополнительный источник вдохновения и ментальной разгрузки. Такой простой и даже абсолютно нехудожественный вариант решения сюжета.


Интересна интерпретация художника и параллели, связанные с переходом переживаний его героев в чувственную область. От таких картин, впрочем, художественно очень глубоких и пронзительных, предвосхищение финала просто не может быть иным :


"Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощенія: а въ жизни теперь, кром; него, у нея никого не было, такъ что она и къ нему обращала свою мольбу о прощеніи. Она, глядя на него, физически чувствовала свое униженіе и ничего больше не могла говорить. Онъ же чувствовалъ то, что долженъ чувствовать убійца, когда видитъ т;ло, лишенное имъ жизни. Это т;ло, лишенное имъ жизни, была ихъ любовь, первый періодъ ихъ любви. Было что-то ужасное и отвратительное въ воспоминаніяхъ о томъ, за что было заплачено этою страшною ц;ной стыда. Стыдъ предъ духовною наготой своей давилъ ее и сообщался ему. Но, несмотря на весь ужасъ убійцы предъ т;ломъ убитаго, надо р;зать на куски, прятать это т;ло, надо пользоваться т;мъ, что убійца пріобр;лъ убійствомъ.


И съ озлобленіемъ, какъ будто со страстью, бросается убійца на это т;ло, и тащитъ, и р;жетъ его, такъ и онъ покрывалъ поц;луями ея лицо и плечи. Она держала его руку и не шевелилась."


Невольно вспоминаешь, как верификация связи напоминает финал "Идиота"...



Интересна реакция Салтыкова-Щедрина на роман...Для меня это очень неожиданно..сатирик ругался и укорял графа, назвав произведение "коровьим романом", построенным сплошь на физиологии влечения. Вронский в его комментариях фигурировал как "влюбленный бык" и "безмолвный кобель". Сатирик не отделался банальным комментированием, а создал стилизованную повесть "Влюбленный бык", в подражание "Карениной". Но, по замечанию биографов сатирика, его гневная реакция относилась только к первым публикациям романа (1-10 главы), где Толстой жанрово тяготел к французскому роману-адюльтеру с элементами интриги. Свою пародию сатирик не закончил, видимо Толстой свернул с эротики и поехал в психологию.


М.Е.Салтыков-Щедрин


МОИ ЛЮБОВНЫЕ РАДОСТИ И ЛЮБОВНЫЕ
СТРАДАНИЯ


Из записок солощего быка


I


Я деревенский бык. «Бык» — это звание или, лучше сказать, — сельская должность. В иерархии должностей он стоит несколько ниже сельского старосты, но несравненно выше сотского. Он пользуется известным почетом, чему служит доказательством то, что он получает содержание от всего деревенского общества, а квартиру имеет по отводу, наравне с квартирующими войсками. Занятия «быка» не разнообразны, но сопровождаются некоторыми выгодами, которые, до известной степени, умеряют это однообразие. Во-первых, «бык» большую часть года находится лицом к лицу с природой, что доставляет ему множество истинно поэтических минут. Во-вторых, крестьяне, понимая, что благополучие «быка» тесно связано с благополучием всего крестьянского стада, кормят его самым отборным хлебным ухвостьем, какое, быть может, во всей деревне употребляют в пищу лишь староста да кабатчик.


Предки мои были «быками» исстари."


(1875)



Есенин, напоследок породнившийся с графом, по воспоминаниям современников, именно в его родовом доме сходил с ума от обилия портретов и висячей памяти великого предка. Откровенно нелюбимая им, но любившая его внучка прозаика Софья Толстая, косвенно привела его к единственному побегу от реальности — вечному непросыхаемому уходу через стекло на дно, себя, ощущений, горячки. Иногда это величие преодолевалось методом физического уничтожения реальности — битьем зеркал, уничтожением рам, посуды...


Тема Анны ..утратившей все..как-то в воздухе тюрьмой повисла на уже почти обесточенное облако поэта. Его первая гражданская жена, Анна, будет одной из последних посещенных им перед отъездом в Петроград, свидетельницей его метаний. У нее он сожгет рукописи, черновики и письма, перед бегством от Софьи.


Однажды, поэт, устав от себя и окружения, увидев свой бюст исполнения Коненкова, который возил с собой по новым семьям, сбросит его и разобьет, громко ругаясь, что ему тесно в гипсе. По свидетельствам очевидцев, гипсовый Есенин больше был похож на себя, чем тот, который оставался рядом с ним.


Читатели привыкли воспринимать образы искусства, как нечто параллельное и виртуальное, а между тем, некоторые из них, проходя через время и судьбы восприятий постепенно настаиваются на эмоциях резонанса и обретают облик, едва ли не сильнее реально живущих людей. Эта тема очень глубоко и философски в свое время была переосмыслена в фильме "Господин оформитель", к сожалению затерявшемся где-то на обломках рухнувшего Союза...


По статистике, "Каренина..." в мировом рейтинге занимает вполне успешное место, что идет в разрез с тем мнением, что удачное и успешное произведение автором должно быть любимо...


Классики, они как картины в галерее, или слова в книге. Иногда я ощущаю, как они скучают по чьим-то глазам, по речи, по словам, забираются внутрь и начинают их искать. И что делать, приходится с этим мириться, конечно, слово, это все, что я могу им дать. Таланта, увы, давно, да и не было. Вот так, два дня с классиками и выход через образ...




***
он пишет пишет пишет
роман о падшей
слова ложатся как перчатки на зеркальный столик
вся родословня
все знакомые
родня
до кучи пушкинская дочка
все возле падающей анны
стоят святыми изваяниями
дающими перед первой ночью брачной
дневник о вожделениях читать
еще невесте
такой фривольный садомазохизм
толстовский


что анна
трудно
тяжелей кайла перо нелюбящего автора
зачем пришла к нему
как редька надоела
потом прорвешься через зеркала портреты
влюбленной словно сучка безответно
наследницей
есенина затянешь в омут безответных чувств
на дно бутылки
не стыдно анна
его изряднова изрядно намыкалась с его
искусством
то гранки типографские не лягут в строку
то сын с отцом и одиночеством внезапно заболеет
он ведь не к ней
перед самой смертью
за тобой пришел
достать с вокзала
принес ей письма
сны черновиков
и в печке сжег


там где бесноватая сейдора
рушила германскую посуду и стекло
а он из канделябра
расстреливал гостиниц отраженье
твоя стократ поставленная драма
по битым стеклам серебром бежала
в его любовь
и натыкаясь на мычащий билингвизм
героев говорящих без перевода
лишь горизонтально
стекала вниз
то вздохом
то молчаньем
ресничьих спиц
и ты его вела назад в россию
в дом своего отца
яснополянского седого беглеца
свою софию
возненавидевшего как тебя


а знаешь анна
ты хорошо ему за поезд отомстила
сегодня поезда не едут
не идут
не ждут и не стоят
они давно не тут
а мы давно не там
где рампа сцены прожигает на словах
наивность человеческой натуры
любить и ждать
не научившись
просто быть
как камень
вещи
сон ребенка
тихая вода


однажды
когда скалы льда еще раз рухнут вниз
без лыжников и ломаных кабинок дорог канатных
ты проводами лэп отрежешь пуповину от гиблого искусства
и тихим утром девочкой родишься
обязательно карениной
и встретишь из написанного времени
отыгранного в фильмах чтениях и мюзиклах
того
кто перепишет пару эпизодов
окуная чувство не в холод отвращения
а в воду
в которой он тебя не утопил
как собирался из набросков
единой
целой
и нерасчлененной
на слово и чужое восприятие


а здесь
давно безумная война
людей с кроватями



Другие статьи в литературном дневнике: