Олег Григорьевич ЧухонцевОлег Григорьевич ЧУХОНЦЕВ (р. 1938) значительную часть своей творческой биографии был вынужден писать "в стол". Начиная с 1968 года - травля Чухонцева в печати, негласный запрет на публикацию его произведений. Привычная реакция литератора XX века, попавшего в опалу, - обращение к активной переводческой деятельности. Другая сторона медали: "поэтический затвор позволял все-таки "жить по своим часам" <… > иной, чем у торопливой эпохи, внутренний темп, отказ от необдуманно скорых трат" (И.Б.Роднянская). Особых точек соприкосновения с театром у Чухонцева никогда не наблюдалось. Он - внимательный, интеллигентный зритель, но никак не соавтор театра. Случай, сведший Чухонцева с артистической (в широком смысле слова) компанией, сделал возможным посвящение стихов известной актрисе. По артистической привычке, старинных марок паровозы Куда мы в дыме папиросном А век иль случай подвернется - Ах, от какой не вспыхнуть спички, И кто, сгоревший без остатка Но дар Ваш - знак: не век поэту Ну что ж, играйте вдохновенно, А отлетят мои колеса - Несмотря на отсутствие посвящения при первой публикации, вполне очевидно, что стихотворение Олега Чухонцева начала 80-х годов адресовано Алле Демидовой, тогда - актрисе Театра на Таганке. Позже в поэтических сборниках Чухонцева над этими строками появится посвящение А.Д. Алла Демидова и Олег Чухонцев были знакомы по общей компании, собиравшейся у художника Бориса Биргера. В его доме, в центре Москвы, но чаще в мастерской, расположенной где-то на окраине города, можно было встретить поэта Булата Окуджаву, писателя Фазиля Искандера, композитора Эдисона Денисова, актера Игоря Квашу, литературоведов Валентина Непомнящего и Игоря Виноградова… В доме, один из подъездов которого целиком был отдан под мастерские художников, по воспоминаниям Аллы Демидовой, "пахло кофе и чем-то блудным". Эти сборища Борис Биргер неоднократно запечатлевал на своих картинах разных лет. На одной - гости Биргера сидят за столом с тревожными алыми бокалами в руках; на другой, более поздней, написанной незадолго до отъезда художника с семьей в Германию, все присутствующие заметно разобщены, каждый, по впечатлению Демидовой, наедине с собой, хотя их по-прежнему связывает дружеское застолье. Сам же Борис Биргер на этой картине напряженно смотрит в открытую дверь, за которой - темно. Благодаря встречам у Биргера между Демидовой и Чухонцевым установились теплые приятельские отношения. Однажды Алла Демидова и Эдисон Денисов были приглашены на день рождения к Чухонцеву. Много позже Демидова описывала этот поход в гости так: "Не знали, что подарить, и по дороге купили в киоске большой набор спичечных коробков, на этикетках которых были изображены старинные паровозы". Фантазия поэта разыгралась. Спустя какое-то время в мастерской у Биргера Чухонцев прочел написанное в этой связи стихотворение. Как и все, кто собирался у Биргера, Чухонцев не пропускал ни одной таганковской премьеры, видел "Вишневый сад" Анатолия Эфроса, поставленный в театре Любимова в 1975 году, восхищался игрой Демидовой в роли Раневской. В рецензии Майи Туровской на спектакль можно найти впечатляющую фразу: "Потеряв вишневый сад, Раневская - Демидова теряет себя, она становится беженкой" и схожее по мысли - у Анатолия Смелянского: "Вишневый сад был растворен в ней самой, и она его не замечала, как не замечают собственного дыхания". "Длинный дым от папиросы" - поэт имеет в виду длинную пахитоску, которую курила Раневская Демидовой по ходу действия "Вишневого сада". Отсюда и вольная строка "в вишневом длинном мундштуке". По словам актрисы, курила она коричневые пахитоски без мундштука, которые специально для спектакля покупала во время заграничных гастролей; в России они тогда не продавались. Размечтавшись о том, куда, в какие нереальные дали могут умчать причудливые локомотивы, Чухонцев по-детски трогательно признается Демидовой: "Мне жалко, если я уеду, / а Вы останетесь - играть". А следом оптимистично восклицает: "Ну что ж, играйте вдохновенно, / бросайте спички злобе дня! / Весь мир - театр, и Ваша сцена - / Таганка, полная огня". Кажется, роль Любови Андреевны Раневской среди множества сценических образов, созданных актрисой, навсегда осталась для Аллы Демидовой главной. "Изначально у меня с ней не было ничего общего, ни одной черты, но потом я и в жизни стала напоминать мою Раневскую", - нередко повторяет теперь Демидова. фрагмент из книги "ТЕАТР в русской поэзии" © Copyright: Валерий Новоскольцев, 2016.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
