Воспоминания ветерана Великой Отечественной войны
ВОСПОМИНАНИЯ ВЕТЕРАНА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Как-то Ольга Баутина, вместе со своими единомышленниками открывшая сайт «Мы вас помним», предложила мне перевести в текстовый формат аудиозапись разговора с ветераном Великой Отечественной войны. Меня это предложение заинтересовало. Решила попробовать, ведь печатаю я довольно не плохо.
По электронке Ольга переслала мне эту аудиозапись, и я начала работать. Мне нужно было скомпоновать рассказ так, чтобы сохранить индивидуальность речи ветерана, соблюсти хронологию повествования, то есть, сделать этот материал читабельным.
Сначала я обработала первую часть аудиофайл и отправила сделанное Ольге, которая, просмотрев текст, прислала мне продолжение - вторую часть. Вот что у меня получилось.
РАССКАЗ ВИКТОРА АНДРЕЕВИЧА ПРИХОДЬКО
Я с 1931 года, 24 августа мой день рождения. Когда началась война, мне не исполнилось ещё и 10 лет. Вот когда немец к нам пришёл, мне и пошёл одиннадцатый год. По документам село наше Еленовка, но произносим мы «Олёновка» Это Черниговская область Борзнянский район.
О войне услышали по радио. А радиоточка – это чёрный круг, а в центре такая тарелочка, откуда шёл звук. Радио было не у всех.
Так вот утром встали и слышим, что по радио говорят: наступают немцы – открыли войну нам. Передали по радио, и какие годы должны прийти в военкомат, зарегистрироваться, чтобы забрали в Армию. Все плакали. Тут же отца, Андрея Емельяновича Приходько, отправили на фронт. Он с 1900 года рождения. Маму звали Полина Ивановна Николаенко, она с 1898 года.
Когда отец ушёл на фронт, нас осталось у мамы трое: старшая сестра Нина с 1924 года, ей как раз 17 лет было, ещё одна сестрёнка Мария, она была с 1930 года, и я. Мы потом, когда повзрослели, у матери спрашивали: «Ма, а почему так быстро, тут только дочь родилась, и сына сразу?» А она отвечала: «Бабушка посоветовала, что сразу надо – будет мальчик, а если позже, не будет мальчика.»
Скоро бомбили Бахмач, Нежин, Конотоп. В этом районе мы и жили между Бахмачем, Нежином и Конотопом. Бомбили каждый день, потому что это были узловые станции, откуда расходились поезда.
Что запомнилось? Время шло к осени. Картошка колхозная была посажена и зрела. Немец подходил. Начали картошку копать, а, когда всю выкопали, возили не в бурты, как обычно, а стали раздавать населению. Очень хорошо помню: картошки столько навозили во дворы! А двор у нас был такой большой. А девать некуда - картошку тёрли и крахмал делали, сушили и в мешки складывали. А потом, когда то неурожай, то немцы не давали ничего сажать, пекли из крахмала блины. Очень хорошо помню. Нет, это не драники. Добавляется немножко муки, молоко , а главное - крахмал. И вот эти блины такие вкусные были. А ещё крахмал пережигали и делали самогонку. А потом её на базар, из-под полы при немецкой власти. Так-то ничего, но чтобы немцы не видели что продаёшь. На самогонку покупали крупу. Почему-то в городе крупа была. Собирались, брали самогонку и ехали в город. Вот за счёт самогонки и жили.
Белую сахарную свёклу резали кружками и сушили, а потом с нею чай пили: клали сушёную свёклу в кружку, чай становился сладким, но пах свёклой. И это был выход, ведь сахар было трудно достать и купить не на что.
Колхозный скот тоже стали раздавать жителям. А когда спросили: «Почему раздаёте?» - ответили, -Когда отстоим войну, отдадите, чтобы это всё немцам не досталось колхозное».
Как немцы пришли? Отступая, советские солдаты подходы к нашему селу заминировали. Ну, после этого, когда немцы наступали, в конце села на разъезде подорвалось на наших минах 6 немецких бронемашин. Четырёх немцев убило, похоронили их. А сколько ранено было, это я не знаю. А наших было убито 4 военных. Так что их возле дороги похоронили. Мы, значит, мальчишки, бегали - лопаты носили, а старики копали могилу и закапывали – мужиков не было.
После этого начали разбирать подорванные немецкие машины. А чего разбирать? Доставали мазуты разные, чтобы сапоги мазать. Раньше-то дёготь делали, а теперь ничего не было.
Подходы к селу были заминированы. А как раз на этих местах было много травы. Стали пасти коров, то в стаде пасли, а потом стада не было, то пасли, кто как мог. Подростки пасли, и я уже мог - мне шёл одиннадцатый год, как раз время пришло пасти коров. Первый-то день хорошо было, а потом напали на мины, начали и мины разряжать. Задание на это никто не давал. Просто мальчишки пасли поодиночке свиней. В тот год почему-то много свиней держали. Война шла, а хлеба не было никакого. Одним салом питались. Сало было - Поросёнка зарежем, жарим сало, добавляем его везде. Хлеба не было. Сами-то хлеб не сеяли, а в колхозе замерло всё. И при немцах замерло всё. Начали пахать, тут бомбёжка – все работы кончаются.
Соседка была у нас. Я её колдуньей называл, землёй в неё кидался. Она ругала меня, обещала матери пожаловаться. А что-то колдовское в ней, и вправду, было. Гадать она умела.
Мама говорит мне: «Соседка, которую зовёшь колдуньей, сказала, что тебе гроб выпал. Как же тебя спасти? Ты сегодня не погонишь корову, а будешь подсолнухи срезать, носить их и выбивать семечки». А я в слёзы: «Погоню!» А мать «Нет, не погонишь!» Мать мне стуканов надавала. Я остался дома. Колдунья только нам сказала, а другим никому не сказала. И где-то к обеду взрыв. У ребят взорвалась мина. Попал сосед, такой, как я, брат двоюродный попал под мину. Их было 5 человек, как они сидели вот так, так и все погибли… Они не разряжали найденную мину, а вытаскивали. А внизу противоразрядное устройство было. Они как дёрнули, чека выскочила, и – взрыв. И их всех… Кто стоял, ноги оторвало, живот, а, кто сидел, - голову.
Когда услышали взрыв, я побежал огородами. Вижу бабушка моя идёт и плачет. Я ей:
- Ба, ты чего плачешь?-
- Витя, это ты?
- Я!
Она не верит, зовёт:
- Подойди сюда!
Подошёл, а она схватила меня за руку и палкой меня по заднице.
- Ба, какая ты вредная!
Бабушка в ответ:
- Нет, сказали, что тебя убило.
- Как же убило, когда я здесь!
Бабушка взяла меня за руку и ведёт домой.
- Какая ты! Отпусти меня!
- Никуда ты не пойдёшь.
А любил я корки с хлеба. У бабушки зубов не было, и она корки эти срезала и сушила для нас, внуков. Корки эти были яйцом помазаны и сахаром посыпаны. И это были сладкие корки. Сахара-то не было. Вот бабушка и дала мне эти корки. «Ешь! - говорит, - У меня зубов нет», - а сама держит меня крепко за руку. Когда начали идти с того поля: убитых кого везут на тележке, кого несут на руках. Бабки на меня набросились:
- Как же так! Ты же вместе с ними был! Их убило, а ты живой!
Все удивлялись: и соседи, и крёстная.
А потом ещё случай был. Отцова брата жена нашла гранату и положила её в ящик стола. А мы с двоюродным братом что-то искали и наткнулись на эту гранату. Я сказал брату, что лучше не надо трогать её. А мы ловили бесхозных лошадей. Взяли уздечку и пошли ловить лошадей. Поймали, сели и прискакали на них. И брат кинулся эту гранату сам разряжать. А был он постарше меня, он с 1929 года. Брат он мне был не совсем родной. Дядя взял жену с ребёнком. А ещё у дяди было двое своих детей от этой женщины: сын и дочь. Мальчика на тот раз не было, а девочка сидела рядом. Брат крутил в гранате что-то, крутил, она и взорвалась. Девочке глаза выбило Ей ничего не делали, она упала и по земле каталась, каталась, кричала и умерла. А брату попало в коленку. Меня там рядом не было. Когда прибежали на взрыв, то и увидели всё. Брат вылечился, жил долго. А второй брат не попал потому, что ушёл ловить лошадей. Вот и жив остался.
Вообще-то, мальчишки всегда были любопытными, всегда хотелось подержать оружие, да и пострелять. А этого оружия вокруг было много. Мы, мальчишки, не всегда могли и удержать его. Знаете, что делали? Привязывали ружьё к дереву, к курку привязывали верёвку и дёргали эту верёвку. Винтовка стреляла.
А то ещё вот что было. Один военный за махорку дал автомат парнишке, позволил стрельнуть. А отдача у автомата большая. Удержать автомат мальчик не сумел, автомат повёл его. А мы, ребята, тут стояли. Очередью попало по одному мальчику. До нас не дошло. Этот военный схватился и ходу. Не знаю, нашли ли этого военного, или его никто и не искал, а малого похоронили.
Теперь расскажу, как к нам немцы пришли в село. Утром говорят: «Немцы! Немцы!» Был конец августа, когда они зашли. Мы, как обычно, бегали босыми – не во что было обуться: ни ботинок, ни сапог - ничего не было. Если в школу ходить, сестра было придёт из школы, снимает ботинки и мне отдаёт, а я обуваюсь.
Мы побежали смотреть немцев. Они шли по центральной улице села. С одной стороны её ничего нет, а с другой стороны – канава. А возле этой канавы такая стёжка для людей. Немцы приехали на мотоциклах. Карабины и автоматы их были в чехлах. Немцы даже чехлов с оружия не снимали, шли спокойно. Боя не было тогда. Старики говорили: «Надо же, идут как, даже не стреляют!»
По этой дорожке и начали ехать мотоциклы. Один сполз с дорожки и – в канаву. Немцы остановились Это я хорошо помню. Вытащили мотоцикл, немец что-то стал там делать. Тут и постарше девчонки прибежали. Немец показывает, мол, держите мотоцикл, а сам немец стал роется в мотоцикле. Все ребята сразу схватили мотоцикл, держали, а немец что-то по-своему говорит. Немцы проезжают мимо, смеются.
Ребята держали, держали, потом один отошёл, другой. Вижу, все отходят, и я отошёл и стою. Девчонка держала, держала мотоцикл и отпустила. Мотоцикл опять в канаву, в грязь. Немец за карабин, чехол начал снимать, а мы – кто куда. Недалеко взрослые стояли. «Ну, что, - говорят, - познакомились?». Мы разбежались. Немцы поехали дальше.
Немцы мимо села только проезжали. Но больше всего издевались полицаи, наши. Помню, там был Мартыненко. Эту фамилию запомнил, а остальных не знаю.
Почему они издевались? Они налог сразу наложили. У нас корову забрали, приехали забрали большого поросёнка. Грузят и кладут на воз и всё забирают. Забирали наши полицаи для немцев. Потом мы узнали, что такого указания у немцев не было забирать. Это полицаи забирали, а немцам говорили, что сдано добровольно, что мы сами с радостью отдаём немцам
Так у нас всё забрали, правда, один поросёнок остался. Мать тогда говорит: «Давай резать поросёнка». Пришёл крёстный, он был постарше, помог матери зарезать. Полицаи резаного мяса не брали. Немцы приходили, смотрели солёное мясо. Вот немец достаёт из корыта солёное сало или мясо, а рассол капает. Немец показывает ни-ни. Потом разобрались, немцы говорили, что надо консервы делать. У них же всё было в консервах. А мы-то и понятия не имели о каких-то консервах. Что скрывать, отсталые были и сильно отсталые от немцев, так немцы говорили.
Полицаи были деревенские, они знали всех: кто с армии сбежал, кто остался. Они героями ходили. Идут гордые. Полицаи перед немецкой властью выслуживались. Немцы платили своим прислужникам. Платили колхозным добром, деньгами, мясом, молоком. Жители села сдавали молоко и другие продукты - вот из них немцы и платили полицаям. Три года стояли у нас немцы. Полицаи при них жили богато. Главным был комендант. Он занял большой красивый дом, где раньше лечебница и амбулатория были, там женщины наши рожали. Комендант всё это забрал себе. Когда ему сказали, что немцы отступают, он ответил: «Я не верю!» Но как только понял, что наши наступают, нагрузил 4 или 5 подвод награбленным и отобранным добром и поехал в сторону Германии. Остановили этот обоз люди не из нашего села, а другие, с хутора. Коменданта и кто с ним был – всех убили, а, что было на подводах, забрали себе. Хозяева лошадей и вещей приходили, чтобы вернуть своё, но те не отдали, сказав, что кровью своею завоевали это. Но когда война кончилась, всё вернули хозяевам.
Как только немцы пришли, сразу стали наших отправлять в Германию. Называлось это - вербовка. А проходила так: есть такой, такой, такой-то. Им выдавался документ, в котором говорилось какого числа им необходимо явиться на пункт. Бывало, кто-то не приходил, то полицаи живьём приводили. Вот такая это была добровольная вербовка.
Старшую сестру Нину сразу забрали в Германию. Хорошо помню, как это было. Привезли её с сумками. Ещё, помню, рюкзак такой был. Мы провожали. Нину и других посадили и повезли на станцию. Там погрузили в вагоны и повезли в Германию.
Там недалеко от нас Польша. Оттуда Нина нам прислала открыточку: пока жива-здорова. А когда уже в Германию привезли, она долго не писала. Пока устроилась, пока немецкий язык выучила. Но она грамотная была. Тогда уже она прислала письмо: «За мной не беспокойтесь, я работаю хорошо.» И всё. Это было одно письмо от неё. Больше никаких писем не было. А что работает, как работает? И было написано всё по-немецки, чтоб немцы могли проверить, что написано. Мы нашли переводчика, там у немцев была переводчица, женщина. Вот как немцы чего захотят, то она и переводила. Вот когда забирали коров, скотину. Из письма узнали, что Нина работает и живёт у хозяйки. Там Нина быстро освоила немецкий язык, жила у богатых.
Когда их освободили, Нина вернулась домой. Приехала домой, может, и неправильно делалось: соседи косились. Дояркой устроилась, а ей в лицо говорили: «Вот ****ь немецкая!» А ведь она не сама поехала! Всего и 17 лет ей было. Ну, решила Нина уехать в Ворошиловград. Завербовалась на завод. Какой? Не знаю. Работать и жить было трудно. Деньги давали, но за них ничего не купишь. Ну, и она и другие, кто с нею поехал в Ворошиловград, разбежались. Матери говорили, что судить будут. Мать ходила, уж не знаю, кому платила, чтобы только не судили за то, что сбежали с завода.
Да и в колхозе тогда жилось плохо. Работали, а платить ничего не платили, одни палочки ставили за трудодень. Вот у меня, пацана, было выработано 200 трудодней в году, даже больше. И на них ничего!
Потом, когда служил в Армии, спросил: «Почему у нас в Советском Союзе правды нет?» Замполит был, капитан, такой, прямо, всё знает. Что ни спросишь – на всё ответит. Вот он начал мне доказывать. Вот я ему говорю:
- Вы военный. Получаете деньги?»
- Получаю.
-Рабочий получает деньги?
- Получает.
- Инженера разные получают за работу деньги?
- Получают.
- А колхозники? Палочки. К концу года – неурожай. И ничего нет. Почему такая разница? Почему несправедливость такая? Давайте и вам будем ставить палочки! А вам деньги платят каждый месяц.
Меня потом вызывают в штаб и говорят: «Ты идёшь против Советской власти».
Полит занятие идёт, я дремаю. Солдаты сидят, взвод. Замполит спрашивает: «Приходько, повтори, что я сказал».
Я встаю: «Мы победили! Победим!» Под дурочка играю. Ну, кто проводит занятие: «Садись, пять». Главное, вовремя сказать правильное слово.
Возвращаюсь к своим военным воспоминаниям. После того, как забрали Нину, полиция 4 раза к нам приходила, смотрела, весь дом обходила, всё искала отца Андрея Емельяновича. В селе говорили, что он вернулся домой. А отца нету.
О том, как идут дела на фронтах, мы в селе не знали. Но немцы так радовались, такие концерты устраивали, когда их войска подходили к Москве. Всё говорили: «Москва капут, Москва капут!» А у нас связи никакой не было. Уже тогда, когда их от Москвы отбили, мы стали прислушиваться, что немцы отступают. Мы по поведению немцев поняли, что дела у них не так хороши. Они уже не такие энергичные стали. Мы слышали, как они говорили: «Москва капут, война капут, жизнь гут!» Вот эти слова я запомнил.
А потом немцы стали собираться. А вот когда им под Орлом врезали. А это от нас 250 километров, даже двести. Тут уже почувствовали. А почувствовали почему? Недалеко от нас проходит железная дорога. Немцы награбили всего. Это эшелонами и увозили в Германию. А теперь стали увозить раненых. И больше рабочих в Германию не брали.
Когда немцев погнали с нашей земли, полицаи собрались в лесу, а их много было, может дивизия. Все они были против наших настроены. Потом один полицай рассказывал: «Говорили много разного, а потом встал один полицай и говорит: «Мы изменили Родине, надо идти за Родину и искупить свою вину кровью. За русских идти». Его тут же другой полицай на трибуне убивает. Мы все затряслись, ведь все с оружием были. Другой полицай с трибуны тоже стал говорить: «Нет, мы изменили Родине, должны искупить вину кровью, должны сдаться и идти за Родину». Этого никто не тронул. И мы разошлись в лесу, кто куда. Кто пошёл за немцами, а мы побросали всё и вернулись домой.
Когда пришли наши, то забрали в советскую армию тех полицаев. Все служили, а кто после войны живой остался, то так и остался.»
Спрашиваю, а как же узнавали, что ты полицаем был во время войны. Вот он и рассказал, я-то это точно не знаю, но вот он рассказывал: Построили всех и перед строем командир говорит, вот такой-то был полицаем там-то, там-то. И ему трибунал выносит 10 лет тюрьмы. Они после войны ещё по 10 лет отсидели.
Вот только двоих, они по 6 месяцев отработали в полиции, не осудили. Назвали их фамилии, назвали тех, кто их, молодых, втянул. Но кличка «полицай» так осталась за ними, пока они из села не уехали.
Вернусь ещё назад. В нашей местности были и партизаны. Соседка рассказывала. Поздно вечером, когда она сучила пряжу для основы, не обратила внимание на негромкий стук. Думала: это ветер стучит, или от её работы идёт такой стук. Когда поняла, что это кто-то стучится к ней в дом, подошла к двери и стала спрашивать: «Кто там?» - услышала ответ: «Пусти меня переночевать». Соседка пустила в дом, покормила. Пришедший рассказал, что он сидел у немцев и сбежал. Несколько дней прожил мужчина у соседки. А она объявила в селе, что изменяет мужу и выходит замуж. В селе были разные разговоры, но мужчина жил, даже обещал соседке заплатить за своё жильё. А уже потом оказалось, что это был командир партизанского отряда. Потом, когда все узнали, что рядом действует партизанский отряд, а командир живёт в самом селе, то пришлось командиру уйти в отряд, чтобы не быть схваченным немцами.
Полицаи потом стали допрашивать соседку, а она сказала им: «Если меня убьёте, то все вы и ваши семьи и даже дети, будут расстреляны. Это будет, если вы меня только тронете. У меня есть такой человек, что все ваши семьи, всех детей расстреляем, чтобы даже в помине не было такого поколения людей.» Вот тогда полицаи отступились. Страх-то ведь у всех был.
Нужно ещё рассказать о моём отце. Он несколько раз приходил домой на побывку. Вот потому и искали его полицаи, когда Нина уехала в Германию.
В Белоруссии отца ранило. Мама получила письмо и поехала к нему. Погрузили рюкзаки на телегу, ехали неделю. А приехали когда, отца увезли в другой госпиталь. Нас с сестрой мать с собой не взяла, оставила одних. Мы справлялись сами, варили пшённую кашу. Одну съедали, варили новую. А ещё у нас было молоко. Так и жили на пшённой каше и молоке. И больше ничего.
Отец в тылу вылечился и опять на фронт и дошёл с наступлением до Польши. Когда наша Армия гнала фашистов с нашей земли, отец, так получилось, проходил по нашим местам. Вот и зашёл домой.
Он был в артиллерии в конной тяге – он с другими солдатами катил пушку. Как-то слышим: стучит кто-то. Сестра в окно посмотрела, а там зовёт кто-то: «Маня, Маня, открой!» Отец! Мать побежала, открыла. Он говорит: «Мне надо помыться» Мать приготовила воды. Как там всё было - не знаем. Мы с сестрой были в другой комнате. К утру узнали все родные. Встретились. А потом отец опять уехал в свою часть.
Отец писал часто домой. Письма сохранились, но они остались на Украине. Отец шутил: «Если меня убьют, то я голову под руки и приду домой, выпью три рюмки». Мама ему: «Да сиди ты!»
Отец ещё один раз был на побывке. Тут как раз немцы ушли и, отступая, заминировали поле. Там травы было много. Спорыш. Его свиньи любят. Вот и собрались ребята самовольно на разминирование. Откапывали мину. Уже знали, где взрыватель, где тол и капсюль. Тол забирали, он, как брусок мыла. Толом печки растапливали.
Да, ещё вспомнил, как к нам домой пришли в первый раз немцы. Зашли они, а у меня ноги грязные, что там осенью, а у меня ни сапог, ни ботинок, ни собаки, ни ружья. Вот такие штаны полотняные, ни резинки. Перевязка да одна пуговица Немей глянул на меня и говорит по-своему: «Майне кляйне пупе!» Остальные немцы грохнули, а я навсегда запомнил эти слова. Может что и не так запомнил. Мне казалось, что он, немец, назвал меня маленьким пузатым дураком. А я стоял переминался с ноги на ногу.
При немцах и в школу ходили, только изучали немецкий язык. Учителями были наши женщины. Директор был строгий, что не знаешь – линейкой по лбу даст, чтобы учили. Говорил, нам это всё пригодится.
С пропитанием было плохо. Мать отправляла меня порой ловить рыбу. Ловили на решето. Нужно было вовремя вынуть его из воды, иначе много рыбы на него налезут и решето провалится, и рыба уйдёт. Мать сказала, надо сделать корзину мама рассказала, какую. Пошёл в лес, нарезал прутьев. Два дня мы с матерью делали вершу. Она показывала и я вместе с нею делал Потом поставили эту вершу – ловушку для рыбы. Часа через 2 пошли с матерью на санках проверять, что поймали. Вытащили, открыли, а там полно водяных жуков и четыре вьюна. Выпустили их на лёд. Мать говорит:
- Собирай их, собирай.
- Зачем?
- Потом скажу, зачем.
Забрали жуков домой. Куры их поели
Жуков собрали потому ещё, чтобы никто не знал, что мы здесь поставили свою ловушку. У нас в селе так рыбу не ловили, не знали, видно, как это делать. А мама знала. Она сюда вышла замуж, а у неё в семье были рыбаки. Дед её всему обучил.
Вот теперь это всё и пригодилось. Мать мне показывала, как нужно делать, командовала всем. Мать научила и как делать такую ловушку для рыбы. Её, эту ловушку, ещё называют скрипкой. Рыба заплывает туда, а выхода на волю в реку уже не находит. Мы потом вытаскиваем эту скрипку и выбираем рыбу. Когда мы с матерью сделали такую скрипку, поставили и целую ночь через час ходили проверять и каждый раз вынимали полную ловушку вьюнов, это такая рыба, по форме напоминающая змею. Заполнили вьюном все тазы, корыта. Так много нам попалось тогда рыбы. Вьюна под шею протыкали и нанизывали на лозинку. На каждой лозинке 20 вьюнов. И выносили на мороз Это называлось намётка. Таких намёток сделали несчётное количество. На базаре намётка – 10 рублей. А ведь голод. Мы попросили санки, Бригадир дал нам лошадей, я ему за это отнёс намётки. всё погрузили и поехали на базар. Стали продавать. Был я с сестрой. Она не успевала деньги считать. У нас даже очередь была за нашей намёткой. Вдруг подходят двое, спрашивают:
- А у вас дома ещё есть?
- Есть.
- А вы из какой деревни?
Называем. Эти двое говорят:
-Мы здесь не будем у вас брать, а купим дома.
У меня какое-то недоверие. Почему не хотят здесь покупать? А у сестры денег много, она их в сумку запихивает. А деньги большие, лапти целые. Вот продали всё. Те спрашивают, по какой мы дороге будем возвращаться домой. Мы всё рассказываем. А у меня на душе нехорошо: третий раз всё приходят, расспрашивают. Я попросил сестру пойти купить пару пирожков. Съели их, я и говорю сестре:
-Давай поедем не так, как говорили тем двоим, а через деревню.
Правда, там дальше на 4 километра, но ведь мы на лошадях.. Вот мы заехали в село своё с другой стороны, распрягли лошадей и идём домой. А мать ходит плачет: Какие-то двое приходили, хотят вас убить. Видно, это те, которые к нам подходили на базаре. Они хотели деньги у нас отобрать, ведь денег у нас было много. А мы сообразили, точнее, я сообразил , и обманули их. На другой день они приходили, но мать сказала, что рыбы никакой нет, и не стала с ними связываться.
А дом у нас был большой, с двумя входами по разным сторонам, как бы дом на две части разделён. Во дворе стояла клуня – такой сарай, куда снопами свозили рожь и молотили там. А дальше речка. Так что возле речки всё было. Уток, гусей много держали. А ещё арендовали участок болота. По весне там было много камыша. Молодым камышом кормили коров. Молодой камыш сладкий.
Расскажу ещё один случай из нашей тогдашней жизни. Немце прогнали. Мы возили на ферму солому А брали эту солому со скирды. Вот в этой скирде и жили два немца. Когда немцы отступали, эти два почему-то отстали и побоялись сдаться. В скирде спрятались, ели семечки. Немецкие части уходили дальше, а эти два всё пережидали. Сразу не сдались, боялись, что их полицаи убьют. А когда прошло уже больше месяца, и к скирде приехали за соломой, вышли. Мы и привели их в село, как пленных. Женщина переводчица перевела, что они говорили. Никто их не тронул. Они так и остались у нас в селе, работали в колхозе. Ну, а мы, конечно, хвастались, что пленных поймали. Немцы тогда бессильные были, ведь на одних семечках держались.
Когда немцы совсем отступили и ушли из села, в центре сделали радио, Ведь мы при немцах ничего не знали, радио не работало. Теперь радио работало ежедневно с такого-то по такой-то час. И вот слышим: «После тяжёлых изнурительных боёв наши взяли город Киев. После затяжных изнурительных боёв наши взяли город Кривой Рог». Вот такие сообщения слушали мы.
Как дважды два помню День Победы. Мы в поле работали. Вдруг прибегают и кричат: Победа! Германия капитулировала!» В селе уже были вернувшиеся с войны. Это раненые. Мать говорит: «Пусть ещё сто лет длится эта война! Нашего отца убили, а они радуются» А нам какая радость!»
Налоги – мяса 40 килограммов сдай, молока 360 литров, если есть корова. И неважно, доится она или нет. Это наши дали такой наряд на год. Правда, давали кусок земли сено косить, подводу, чтобы из леса хворосту привезти, топили печи хворостом.
Мать плачет. А за налогом приходили каждый месяц. Нужно было и Деньги отдавать. А денег мама не получала, так что их у нас не было.
Вот однажды приходят, а мать плачет, я за её спиной прячусь. Она меня толкает к пришедшим: «Одного убили и этого берите! Убейте его, может тогда не будете брать!» А я на мать так посмотрел и заплакал. Ну, и они ушли.
В 45-ом, 46-ом, 47-ом годах - голод. Урожая нет. Все голодные В колхозе работали, пахали, а бригадиры приписывали данные, которые в район передавали. Мы тогда ничего не знали, но когда собирали урожай, то оказывалось, что мы должны под чистую всё сдать в район, на семена даже нечего было оставить. Да и получать было нечего. Только потом за приписки стали судить.
Теперь ещё об отце. Погиб он в 1944 году, рядовым. Было это где-то в Польше. Мы получили похоронку на отца.
После войны я стал искать сведения об отце. Помогал один знакомый военком. Он мне передал всё, что нашлось в интернете: путь части, в которой воевал мой отец. В одном из последних писем отец писал, что награждён каким-то орденом и даже написал дату, когда он будет его получать. Какой орден, мы так и не знаем. От отца больше писем не было. А мама сказала: «Зачем нам эта медаль? Будем смотреть на неё, вспоминать и плакать. Отца-то нет».
У нас в сельсовете была такая доска, где было написано: «Не вернулось с поля боя Великой Отечественной войны 360 человек.
Это только из нашего села. Там есть и полный список всех, кто был убит на войне. На этой же доске было написано, что ушло из села на фронт толи 1300, толи 1200 человек.
На войне погибли и мой отец Приходько Андрей Емельянович, и его брат, а мой дядя, Приходько Василий Емельянович. Ещё Феодосий Емельянович. Он был ранен на войне, пришёл домой, а умер уже дома после войны. Муж сестры Нины Кузьма, три года был в блокадном Ленинграде. Он вернулся домой. Они поженились уже после войны. А муж младшей сестры Марии Иван на войне был пулемётчиком.
Мать мне рассказывала, что она из бедной семьи, где было шесть детей. А отец из более богатой, хотя и в его семье тоже было шестеро детей. Но их семья владела мельницей. Это уже ближе к кулакам, и, когда начали раскулачивать, мельницу отобрали. А муки много было. Так вот что делали. Набивали мукой мешки, туго набивали, зашивали эти мешки и опускали в воду. Мука намокала и так могла храниться 10 лет.
Работа с аудиофайлами мне понравилась. Да к тому же она, эта работа, оказалась небесплатной. Теперь жду новых аудиозаписей.
Татьяна Гордон
2 июля 2016 года
Другие статьи в литературном дневнике:
