Рассказ.
Алла Босарт
Подзаборница
Чтоб было не так страшно, шепотом как бы пела: «Паша, солнце, я тебя люблю, замуж не пойду, трам-пам-пам, ля-ля-ля, погулять хочу…» Шла очень быстро, почти бежала и задыхалась от этой спортивной ходьбы и сопутствующего страха.
Санитарка сутки через трое с девяти до девяти. Часто прихватывала и весь следующий день, до нуля часов, другими словами до двенадцати ночи. Как Золушка, за сверхурочные. Вообще-то в этих случаях Тоня не ездила последней электричкой, спала в больнице до утра и не спеша шла на прямой автобус до Серпикова, прямо от метро, два часа от дома до дома, очень удобно.
В Серпикове, само собой, работы никакой не было, половина персонала среднего и особенно младшего звена (сестры и нянечки) жили под Москвой в различных пунктах вдоль Каширского, в основном, шоссе, но и по другим направлениям. Одной из первых этот санитарный путь из области в московские больницы проложила Тонина мама, рядовая медслужбы еще военной поры. Свой трудовой подвиг, как сказала завотделением, провожая ее на пенсию в возрасте семидесяти лет, рядовая продолжала и заканчивала в той же клинической больнице, куда устроила и Тоню. Родила Тонечку последней, восьмой, когда самой было уже под пятьдесят. Понятно, что девчонка вышла так себе. Ножное предлежание – такая довольно фиговая ситуация, когда плод, в данном случае Тоня Кривцова, идет вперед ногами и может по ходу дела задохнуться. Но Антонина не задохнулась, акушеры попались умелые, в той самой больнице, вытащили щипцами, маленько повредив голеностоп. Так что, сами понимаете – девушка не только косолапила по случаю ножки, смотрящей слегка внутрь, но и заметно прихрамывала. Но это как раз не сильно страшно, некоторые даже с полимиэлитом выходят замуж. Тоня знала одну красотку, правда, там дед чуть не миллионер. Так вот она вообще колясочница, регулярно проходила курс реабилитационной терапии у них в больнице. И у нее было два мужа и любовников штук семь. Последний, наркоман, ее и задушил в пакете. Ширнулся и надел на голову, типа шутки, вот так. А Тоне Бог красоты не дал. Нина Филипповна, мамаша – та интересная была, аж до пенсии, потом как с зубами пошла волынка – один за другим весь перёд повыдергала. А у Тони с детства зубики мелкие и темные, хоть рот не открывай, так в ладошку и смеется по сей день. И вся она какая-то мелкая и серенькая, мать так и зовет ее – мышонок. А за матерью и все. «Мышка, подотри, Мышонок, смени на второй койке…» Так что смеяться особенно не приходится. Тем более, работает Тоня-Мышонок в реанимации. Что ни день, кто-нибудь кончается. Неприятная и даже скорбная работа, но Тоня больных жалеет, всю душу отдает. Притом и доктор есть один, Олег Ильич, Тоня для него что угодно сделает, неделю без сна дежурить будет… Но – где тот Олег, а где она. И вообще, надо сказать, у них в реанимации почему-то все доктора – чистые артисты. Высокие, молодые, загорелые. И сестры, как на подбор, ангелочки. Наверное, считается, что для тяжелых больных это полезно – видеть над собой красивые лица и ангельские, полные зубов, улыбки… К раю привыкают.
Не Тонин случай. Даже волосами не в мать пошла, а в отца, лысого алкоголика, к общему облегчению помершего от печени прошлой весной. У Нины-то Филипповны копна, медная, без седины до старости, косу ложила вокруг головы, даже сейчас заплетает на ночь чуть не в пояс. А Тоня… эх, да что говорить. Мыший хвостик, вот и все. Глазами – это да, мать наградила. Русалочья зелень, изумруд. Да только – фиг ли толку? Важны-то не сами глаза, радужка-зрачок, а что в них. Чем изнутри светят. А у Тони ничем особенным ее замечательные глаза не светят. Смотрят просто и безо всякого выражения. Бывает такое специальное женское выражение в глазах – ****ца. Вот у матери – чего есть, того есть, сколько угодно. У ней, болтают, и дети-то от разных мужиков, потому как у папаши по пьяни чуть не с тридцатника на полшестого висело. На самом-то деле не от разных, а от трех. Один еще с войны, майор. От него первый сын, сам теперь военный полковник. Племянники старше Тони, и она выходит их детям бабушка. Второй в Серпикове проживал, директор лесхоза. Тоня фотку видала – Добрыня Никитич, как на картине. Мать у них в семействе подрабатывала за домработницу. Десять лет любви, как один день, трое от него, все парни. Потом убили, конечно. Воровать не хотел. А как на такой должности не воровать? Ну и все. На лесопилке шарахнули по башке «тяжелым тупым предметом». Бревном, чем же еще. А после еще врач был. Благородный такой дядька, на лося похож. Этот сам умер, годами. От него три девки, красоты буквально неописуемой. А Тоня – не иначе, по случайности – от четвертого, законного папаши. Вот и уродилась. От слова «урод». Братья-сестры разъехались с семьями, остались они с матерью вдвоем.
Короче, в этот самый день надо было домой пораньше, у мамы сердце прихватило, отпустили с полсмены. Автобус в 21.30 ушел, следующий через полтора часа. Погнала на электричку, успела. Приехала в начале первого, перрон пустой, вокзальная площадь – тоже. Идти недалеко, всего-то минут пятнадцать, если бежать. Вот Антонина и мчалась, припадая налево и в ужасе исполняя шепотом хит сезона.
Шаги за собой услыхала уже совсем рядом с домом. Дом стоял у самой пристани, где других почти и не было. Кривцовой выделили как ветерану войны плюс труда и матери практически героине давным-давно, когда город был маленьким и весь устремлялся к реке. Потом жилье расползлось, пристань обросла своими портовыми постройками – складами, ангарами, эллингами, днем здесь снует и громыхает мелко-механическая пролетарская суета районного масштаба, ночью же пустынно и бесчеловечно. В пришвартованных катерах ночуют бомжи, на деревянном настиле речного вокзала валяются в чутком сне собаки. К дому Кривцовых надо спуститься узким переулком, фактически тропкой между заборами, которыми горожане обнесли свои стихийные огороды, уже которое десятилетие не желая урбанизироваться. Травяную улицу с лопухами и бузиной, рябинами, ветлами и дровяными сараями называли набережной.
К этой набережной и летела Антонина, когда полет неожиданно прервался, будучи остановлен тисками, сжавшими сзади Тонины острые локти.
– Ой, – пискнула Тоня и зажмурилась, – не убивай, дяденька, бери что есть, – и, не раскрывая глаз, вжавши голову в плечи, кинула на землю сумку с лекарствами и большими деньгами – сто рублей родители одного мальчика заплатили за хороший уход, а мальчика-то избили в центре города до полусмерти за его лицо кавказской национальности.
– Не бойсь, корявая, – шепнул в ухо напавший человек, – на что ты мне сдалась убивать. И ридикуль твой на черта мне сдался. Ты тихо, главно дело, хорошо будет.
Мужик развернул Тонечку лицом к себе. От любопытства, пересилившего страх, она открыла глаза. Мужичок, что называется, метр с кепкой на коньках, ростом вровень с ней, притом что стоял выше по крутой тропинке. Пахло от него, конечно, водкой и потом, но не противно, а как-то, Тоня затруднилась бы сформулировать, а мы, пожалуй, употребим именно это слово: волнующе. Присмотревшись, Антонина обнаружила, что и не мужик вовсе, а пацан, лет семнадцати максимум.
– Ну, ****ь, чо уставилась, – сказал пацан и улыбнулся из-под низкой кепки, отчего Тоня сразу же перестала бояться. – Ишь, зенки-то кошачьи…
– Чего? – переспросила Тоня.
– Через плечо. Фары, говорю, как у кошки. Красивые.
Тоне, кстати, за все тридцать два года никто не говорил про ее незаурядные глаза. Даже мама. Только отец перед смертью, похоже, уже в бреду, прохрипел: Тоша, родная… глазки богородицыны…
Пацан Тонины локти отпустил, чем она, надо заметить, не воспользовалась, а продолжала стоять столбом. Вытащил из кармана газету и расстелил возле забора. Обернувшись, приказал: «Ты, это, стой, честно говорю, хуже будет. Малёк побалуемся, и пойдешь. Честно говорю». Потом снял пиджак и положил поверх газеты. Под пиджаком одна майка с растянутыми проймами, худой, как драный кот. Толкнул Тоню, она послушно села на подстилку. «Чо расселась, дура! Ложись давай…» Тоня легла. Пацан расстегнул штаны и повалился сверху.
Дальше Тоня закрыла глаза и уже не открывала их, пока все не кончилось, и своего первого мужчину так и не рассмотрела в подробностях. А парень на ней дергался, чем-то раздирал секретное место, обеими руками больно сжимал груди и в виде поцелуя шуровал языком во рту. Потом заскулил и уронил голову ей на лицо, тихо бормоча жуткие слова, которых Тоня не слышала даже от отца в кромешных запойных провалах, когда тот махал топором у матери над головой в честь паскудной жизни, которую они друг другу изгадили, как могли.
После, как освободил ее от скользкого вроде обмылка, пацан выдернул из-под Тони пиджак, пихнув ее в плечо: э, ну, разлеглась, ****ь… И, неумолчно матерясь, истаял в темноте.
Тоня, как могла, вытерлась носовым платком, подобрала сумку и осторожно двинулась домой. Внутри у ней все ныло и горело. Сделав матери укол, женщина Антонина Кривцова накипятила в ведре воды и долго, с удовольствием мылась. Потом выпила водки и с легкой звонкой головой уснула, едва добредя до кровати.
С этой ночи все переменилось. Ощущения, которыми одарил ее безымянный пацан, наверняка такой же бессмысленный уродец, каким был ее отец, Тонечку задним числом буквально окрылили. Она вспоминала каждую секунду подзаборной любви, и ее окатывало жаром. Она попросила полторы ставки и, что ни день, возвращалась домой глубокой ночью, надеясь встретить поганца, и снова лечь с ним в лопухах, и обнять костлявые плечи, и услышать запах водки и пота, и не гнать на пожар, а чтоб все красиво, и размеренно, и страстно – типа как показывают сейчас в кино. По ночам Антонина ворочалась и делала порой нехорошее. После чего испытывала страшный стыд, но и небывалую радость. И снова в темноте замедляла шаг над пристанью и даже останавливалась у того самого забора в ожидании. Но так никого и не встретила. А допустим, их пути с пацаном и пересекались в маленьком райцентре Серпикове, что не исключено. Так разве узнаешь даже любимого человека, если полюбил его, можно сказать, вслепую?
Однажды на дежурстве ее вдруг вырвало. Прямо на койку, которую она готовила для новой больной (передозировка). Напарница, пожилая тетя Рая, внимательно на женщину Тоню посмотрела и спросила прямо: месячные когда приходили?
Мать не ругалась. Сказала лишь: дура ты, Тонька, нашла время. Но чего зря болтать, обе, слава богу, двужильные, несмотря что одна на девятый десяток выруливает, а в другой, кроме пуза, тела, считай, и нет.
Можно прочитав рассказ, написать в рецке свои впечатления.
Потом прочесть отзыв Сан-Тораса и под ним, так же оставить свои мысди.
Мне было бы искренне интересно. Но и то и другое не обязательно.
Прочитав рассказ «Подзаборница», думаю забыть, но, на глаза попалось заманчивое предложение.
Копирую его: «Будьте первым, кто напишет содержательную рецензию для "Подзаборницы", и получите 10р. на ваш счет в ЛитРес».
Кто откажется от идеи заработать в период страшного мирового и экономического кризиса? Только ленивый!
Итак, рецензия.
Чувство неудовлетворения в послевкусии от рассказа вызывают три авторских обмана.
1. Автор не то, чтобы любит своих героев, но видит в них средство, привлечь внимание к своему авторству. Это выражено в том, что на ситуацию - насилия, героиня реагирует не адекватно – (понравилось), что неправдоподобно, но шокирует и тем самым приковывает интерес читателя.
2. Автор ролевые игры и сексуальные фантазии в своем рассказе выдают за реальность.
3. Сообщение, которое оставил автор на автоответчике своего произведения передает читателю ложный посыл (как неправильный адрес).
Аргументы в пользу первого пункта:
«Не любит героев, но видит в них средство привлечь внимание к себе»
а). А.Б. не семнтименталит не истирит, не раскрашивает ярко и образно свою историю, а сурово вскрывает реальность, отстраняя, таким образом, себя от традиционных понятий о дамском творчестве, что похвально и должно характеризовать автора, как личность неординарную.
б). Парадоксальный выворот сюжета: (изнасилование под забором, понравилось девственнице), наводит на мысль, что желая, отстранится от свойственной дамам розоватости, автора сильно качнуло в серость и понесло, что не свернуть. Как Паниковского с гирей, которая его тащила по-прямой.
Изложишь, подобную ситуацию с логичными на нее реакциями, выйдет само собой разумеющийся рассказ и получится еще одно обыкновенное произведение.
Но, ежели выйти на помост, в ряду нарядных красавиц, например голой, то, непременно, прославишься.
г). Дьявольское лукавство этого момента (отношение жертвы к насилию, как хорошо бы повторить) выражено в том, что наведя прожектор на героиню – серую мышь, ее творец, на самом деле, подсвечивает себя – яркую неординарность.
Как не печально и несправедливо, но женщина, старея, становится невидимкой.
И в этом желании привлечь, т. е. понравится, делая вид, что тебя интересует не то, а это и есть, в некотором роде, женская сущность. (Привлечь, быть замеченной, оцененной).
д). Надо отметить, что не вижу ничего плохого в женском авторстве, напротив, ценю и с удовольствием читаю: Рубину, Петрушевскую, Арбатову, Токареву, Маринину и т.д.
Тем более, что половая принадлежность писателя не имеет никакого значения в оценке его творчества.
Но когда меня пытаются убедить: «О, я не такая! А я вижу, что именно такая»!
То здесь первый, немного неприятный, обман.
Выдавать одно за другое - не криминально, но настораживает.
Аргументы к пункту 2.
Я – в предполагаемых обстоятельствах
«Ролевые игры и сексуальные фантазии в рассказе выдают за реальность».
а). Откуда у автора материал для описания столь диковинных реакций на изнасилование?
Не прототип ли самой загнанной мыши, раскололся в исповедальном экстазе?
Не верю!
(Здравствуйте, Константин Сергеевич!)
Эта подзаборная история в авторской трактовке в сторону (какой кайф!) имеет свои фрейдовские корни.
Людям свойственно «по Станиславскому» разыгрывать сексуальные фантазии – «я - в предполагаемых обстоятельствах».
Среди различных человеческих психотипов встречается подавленная потребность в удовлетворение такого рода чувств, которые выражены через героиню рассказа.
Я понимаю, что именно, этом «светлым моментом», автор хотел подчеркнуть и выразить всю беспросветность жизни «униженных и оскорбленных».
Но «Зона Сталкера», выявляющая истинные мотивы, а не озвученные, подсказывает мне, что рычаги, двигающие повествование вперед, заложены в определенных комплексах.
Фантазии и реальность
б) Перенеся сексуальные фантазии в реальную обстановку, автор создает вопиющую ситуацию. И крен этой морали далек от правды.
В своих интимно фантазиях человек способен натурально разгуляться в любом ненатуральном факте.
Представить с удобством на своем диване, сцену насилия и испытать положительные эмоции, например приятное удовлетворение и усталость.
Что в действительности, которую живописуют в рассказе – немыслимо.
в). Для того, чтобы убедиться в правильности этого вывода, пришлось обратиться к статистике:
Ученые Месачусетского университета, исследуя проблемы насилия, утверждают, что в процентном соотношении четверть изнасилованных женщин в своих сексуальных фантазиях рассматривали сцены насилия.
Но, во-первых: в главной роли молодой жеребец, а не драный кот.
А во-вторых: после фактического насилия эти фантазии исчезают, а не обновляются и свежеют, как у героини рассказа.
Игра и жизнь.
г). Ложь заключается в том, что любя смотреть ужастики, дрожать, когда на экране оживают покойники или пиф-пафают боевики, исторгая кровище из человеческой лепешки, одно, но жизнь это другое и зритель, скорее всего, не захочет в реальности, оказаться у раскрытой могилки, чтобы получить удовольствие, от такого переживания.
Игрища и действительность - разные вещи, смешанные понятия вводят в заблуждение.
Статистика
д). В жизни немало парадоксов, игра в насилие - один их них.
Статистика утверждает, что креативный секс в цивилизованных странах, менее опасен, чем ванильный, т.е. традиционный.
Потому что в этой среде, люди четко оговаривают правила поведения.
Причинить вред здоровью считается не только низостью, но и позором.
Они озвучивают все свои потаённые комплексы, интересы, фантазии, проясняют кому, что и как надо, распределяют роли, кодовые слова, чтобы по первому требованию остановить игру.
(О, Станиславский, о, Фрейд)!
В то время, как ванильный секс зачастую стесняется себя, на ранних стадиях плохо себя понимает и потому больше травмирует физически (аборты) и психически – разочарования, расстройства, комплексы.
Стокгольмский синдром.
ж). Если автор имела ввиду «Стокгольмский синдром» – любовь жертвы к истязателю, то, в этом случае, сама история не правильно преподнесена с медицинской и житейской точек зрения.
«Стокгольмский синдром» возникает в случае, длительного по времени, подавления жертвы. Момент привыкания, вызывает желание получить одобрение от мучителя.
К рассказу это не имеет отношения ни как аномалия, ни как возможный факт.
Причины влечения к садо мазо.
з). Я не закрываю автору дверь в сферу парадоксальных жизненных явлений, но не принимаю под этим предлогом данный рассказ.
Возможно, парадокс заключается в том, что кому-то нравится, чтобы его подавляли: били плеткой, унижали, пристегивали наручниками, надевали ошейник.
Зачастую подобные сексуальные игры привлекают самых разных людей, особенно занятых, ответственных яппи, несущих на себе большие физические и психические нагрузки, поэтому причины таких пристрастий изучены основательно.
От жизненных проблем возникает переутомление, в результате которого человек не может скинуть с себя бремя ответственности и контроля, не может расслабиться.
Игровое насилие помогает достичь освобождения, в котором один, добровольно отдает контроль над собой другому, что способствует снятию психического напряжение.
Потому что, оставаясь полностью в чужой власти, не возможно больше бороться, сопротивляться, принимать решения и в этот момент воля ослабевает, «отдыхает» наступает, психологическое раскрепощение.
Приблизительно так же, как мы в детстве любили поболеть. Всё лежишь! - и уже ничего никому не должен! (В этом смысле).
На первый взгляд, человеку кажется, что лучше рулить, чем, быть под командой.
Но, когда «хозяин» сбиваясь с ног, трудится над «рабом», а с ним надо все время, что-то делать: лупить, (в меру) куда-то волочить, пугать, то зачастую предлагается обмен ролями.
Чтобы одному помочь расслабиться, другому следует напрячься.
Примерно, как в традиционных отношениях. Надо озаботиться: цветы, свечи, шампанское, душ, полотенце, дезодорант и т.д. чтобы партнер беззаботно провел время.
Контроль над своим отношением.
и). Подобные сексуальные игры связаны с тем, что человек не может всецело управлять жизнью, она преподносит сюрпризы - стрессы. Мы не вольны влиять на все, что происходит.
Единственно над, чем человек можем иметь контроль – это над своим отношением к происходящему.
Мы можем рулить, даже своими переживаниями, если рассматривать их, как бесполезные инвестиции. (Слово - бессмысленные тоже подойдет).
Выводы по пункту 2.
Бьёт - значит любит.
«Ролевые игры и сексуальные фантазии выданные, как реальность»
а). Останавливаюсь более подробно на этих моментах, и может показаться, что они не имеющих прямого отношения к рассказу.
Имеют самое прямое!
Любовь героини к насильнику, глубинными корнями уходит в традиционное российское понятие о любви - «Бьет, значит любит!»
Еще один парадокс - эта кодовая тема русской любви не слишком глубоко скрывает народный вкус к садо мазо, где синдром ответственности за семью, работу, жизнь, мужчины снимают алкоголем, растормаживая, таким образом, напряжение мозговых центров.
А женщины, подчас, провоцируют своих пьяниц, чтобы получить взбучку: неумело, бестолково и травматично, а далее отлететь и скинуть, переключившись с дикого напряжение от тяжелого быта и тех же проблем, что мучают мужчин, на другое чувство.
После нешуточной экзекуции получается бурный извиняющийся секс.
(С упором в тему - докажу, что люблю) Желание доказать - усиливает старания.
Загадка русской души.
б). В данном случае, загадка русской души - в отсутствии элементарных понятий о собственной психике. Загадка – это не знание.
Все что разгадано, понято, проанализировано, уже не есть загадка.
Можно осмыслить себя (познай - познаешь истину) и жить намного легче, а можно оставаться загадочным и льстить себе своей неопознанностью.
( Уж такие мы удивительные, что ни умом, ни аршином общим не измерить).
Любовь всем возрастам…
г). Любовь покорна всем возрастам и всем вкусам, но кто-то хочет, чтоб его к звездам несло, а кто-то хотел бы, чтоб его сгребли и завалили, хотя все желают одно и того же, но пути достижения различны.
Если люди отдают себе отчет в своих истинных потребностях, то им просто легче достичь того к чему так или иначе стремятся все.
Однако история, которую рассказал автор за рамками рамок.
Сама мысль показать, что жизнь столь страшна, что ужас и есть ее праздник -
это повод к рассказу, но чтобы такой выверт утвердить, как имеющий место, надо лучше понимать, где это место.
Аргументы к пункту 3.
Литература и мораль.
а). Литература почти, как религия, держит ответ за мораль.
Она строит человеческие понятия, приводит к итогу, к выводу, который должен сделать читатель.
Какой вывод напрашивается из рассказа? Нет худа без добра, ее изнасиловали, зато она станет матерью.
А какова истинная мораль?
- Надо насиловать сирых мышей! Им это понравиться!
Любовь героини.
б). Любовь Тони к насильнику, оправдывает его преступление и подстрекает остальных «героев», вести себя подобным образом в реальной жизни.
В этом пункте автор основательно потоптал бедных людей и Гоголя и Достоевского и тех живых, что окружают нас.
Действительно, зачем сострадать, героине?
Она стала женщиной, она станет матерью - все хорошо!
Так бы чахла ненужная, глазки богородичные зелененькие, закатились бы и баста.
А он облагодетельствовал, хороший парень, ну, обматерил, изнасиловал, но даже сто рублей на опохмелку не выдернул. А мог бы дать в глаз, для разминки, сумку забрать!
Да хоть бы щелбан ей отвесил, ан нет! - газетку подстелил, пиджак снял «наброшенный» - какой сервиз!
И пахло от него волнующе, вином и потом. Разбудил в ней женщину!
Повезло, и мы должны порадоваться за девушку.
«Автоответчик» несет информацию: Насилуй сироток! Они хотят внимания!
Потому что в девичьих грезах, юноша светлый своим сексуальным не домогательством больше обидел бедную Тоню, чем конкретным изнасилованием.
Напрасно она ждала его под забором.
Две любви в судьбе.
г). Две любви было в жизни у девушки: доктор – принц-небожитель и дранный кот.
Она выбрала кота и воображая его образ делала нехорошее, ворочаясь под одеялом.
Дятел - доктор оказался не конкурентным в сравнении с котом.
Он принц, пах одеколоном, с ним нужны были политесы. А драный кот, даже не спросил, как зовут? ( Что в имени тебе моем?!!)
С ним можно было остаться самой собой.
Герои – кот и мышь, он драный, она серая смешали карты.
Насильник стал героем девичьего романа.
В этом пункте дан ложный и вредный посыл читателю.
д). Выводы:
Понятие свободы слова означает - пиши что думаешь, но понятие - безответственность - не отменено. Когда пишешь, что думаешь, подумай, что пишешь.
В противном случае, предлагая читателю лекарство доброты (в смысле сострадания), на самом деле отравляешь его ядом вседозволенности, ( в смысле поощрения).
ж). Я понимаю, что людям свойственно делать неоднозначные выводы.
Например, модной стала фраза героини Скарлет из романа «Унесенные ветром»
«Я подумаю об этом завтра!»
Этот парадокс, уже читательской мысли.
На протяжении всего романа героиня Скарлет, перманентно борется: война, голод, смерть. Она стойко всегда и во всем противостоит тяготам жизни.
Но однажды, не выдержав, дает слабину: «Я подумаю об этом завтра».
И тут, пустив побоку, все ее геройства, читатель выхватывает эту слабинку и делает из нее любимый афоризм!
Каждый хочет получить хоть какую-то передышку от проблем.
з). Есть и другие способы «убежать от себя», вернее выбежать из себя, например – казино. - Опять игра, но другая, где жизнь, вне времени, человек выпадает из реальности.
В игральных залах не бывает окон, часов, ничего, что напоминало бы о том, сколько там находишься и какое время суток? и т.д.
Но это уже, действительно, не имеет отношения к рассказу и упоминается лишь для того, чтобы не сузить наши представления о разнообразии путей неисповедимых.
Резюме:
Тема бедных людей в русской литературе не нова: «Бедна Лиза» Карамзина родила Акакия в рубашке, то бишь в шинели, Акакий породил, бедных людей Достоевского и… покатило, как в Библии: Авраам, родил Исаака, Исаак - Якова и т.д.
Русские писатели осветили эту тему столь доходчиво, что сострадание наше велико, слезоточиво и не иссякает столетиями.
Алла Босард, метнулась к сердобольным классикам, чтоб милость к падшим призывать.
Рассказ шокирует, мораль парадоксальна, первое впечатление раздражающе и поначалу безотчетно, но возникает потребность дать себе отчет в этом чувстве, в чем, по сути, и смысл этой рецензии.
Рассказ написан убористо, одной краской, одной кистью и в одну сторону.
В тексте ни скамейки присесть передохнуть, ни ветки, ни цветка, что закономерно и не рассматривается, как недостаток, поскольку эпоха описания собора Парижской Богоматери, в пол тома - закончена.
Современный читатель не будет погружаться в дрожание леса, и его запахи.
Наступило время визуальной картинки. Наше клиповое восприятие сформировал технический прогресс, столь стремительный, что развивает сам себя, проглатывая нюансы.
Мы уже не ездим на телегах – «степь да степь кругом». Динамика требует улавливания сути сходу, иначе «поезд ушел» и… проехали.
Но если писательский ракурс зрения сформирован с тележного обзора, то, как бы автор не желал прослыть современным, подстраиваясь под веянья дня, его творчество все равно вытекает из-под гусиного пера, а уж после перестукивается на «клаве».
В рассказе обрисована убогая обстановка быта, ущербность героев и трагичность событий, которая ожидает от читающего сострадания.
Автор не слюняще ведет повествование о бедной полу сиротке, свободно апеллируя нецензурной терминологией (и слово «фуй» на стенке лифта я прочитала 8 раз).
Это важное слово, особенно используясь без насущной необходимости, помогает нашей современной литературе демонстрировать низкий уровень своей культуры.
Понятно, коль персонаж вышел из народа, то он не может изъясняться «нефритовым стеблем», и писатель обязан отразить сермяжную правду через естественную лексику своего героя.
Хотя, Шолохов, описывая казачьи споры в «Тихом Доне» обошелся и без стебля и без его эквивалента, но для нас это - экс - пример и потому уже неактуальный.
Первая ложь в рассказе: автор подсовывает историю про бедную Тоню, а в нутрии героини, располагается сам, подтверждается тем, что изнасилование никогда, ни в одном пункте не может быть хорошо и только авторская отсебятина способна отыскать плюсы в этом деле.
Второй обман шокирует:
Если Гоголь, направив прожектор пристального внимания на бедного Акакия, баюкал его, сострадал, забыв о себе.
То наш автор, довольно агрессивным краснобайством убеждает, что героиня воспылала страстью к насильнику, трепетно ожидая повторения процедуры с обмылком.
Третий пункт обмана все таки подстрекает к приступным действиям
Мне хотелось забыть этот рассказ и не хотелось подумать о нем завтра, поскольку переживания - пустой ваучер.
Поэтому пишу рецензию сразу по прочтении.
Памятуя про предложенные 10 рублей, за развенчивание произведения «Подзаборница», рецензент предлагает - 20, за то, чтоб развинтили эту рецензию (не переходя на личности).
Рассказ писался с благими намерениями и цели достиг, потому что, прочитав рецензию на него, возможно, кто-то иначе посмотрит на стандартные проблемы наши и совершит переоценку некоторых традиционных ценностей, чем, бесспорно, улучшит свое восприятие
мира и облегчит жизнь.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
