Стихи Веры Звягинцевой
Вера Звягинцева (1894—1972)
Я не люблю иронии твоей...
Н. Некрасов
Ни твоей, ни своей, ничьей —
Никакой не хочу иронии.
Прятать боль под броней речей?!
Не нуждаюсь в их обороне я.
Если боль — так пускай болит,
Если радость — пусть греет, радуя.
Не к лицу нам, боясь обид,
Жар души заменять прохладою.
Снег идет — он и бел как снег,
Небо синее — значит синее.
Если смех — так не полусмех,
И никак уж не над святынею.
Я хочу прямой красоты,
Не лукавого обольщения,
Я хочу, чтоб заплакал ты
От восторга, от восхищения.
Как ни смейся, как ни язви —
Это дело для всех стороннее.
Людям нужен лишь свет любви,
А не злой холодок иронии.
Вера Звягинцева
***
Ну как же не бывает чуда?!
А наши замыслы, мечтанья,
Пришедшие невесть откуда,
А слов певучих сочетанья.
Нечаянная встреча с другом,
Почти похожая на счастье,
Заболевание недугом,
Который называют страстью!
Да что там чувства! Даже листья
На улице осенней мокрой.
Какой Сарьян, взмахнувший кистью,
Писал их суриком и охрой?
Потом зима, весна и лето –
Еще три настоящих чуда.
А как назвать иначе это,
Никто не выдумал покуда.
А музыка, а лес, а горы
И море, ну, конечно, море,
Степные знойные просторы
С полынью горькою, как горе…
Да я бы сотни насчитала
Земных чудес. Одно лишь худо:
Магического нет кристалла,
Чтоб всем увидеть в чуде – чудо.
ЗВАРТНОЦ
Здесь тишина… О, тишина… Такая,
Какой не знала я до этих пор.
Трава не шелестит – совсем сухая,
Орел на камне крылья распростер.
Здесь пахнет снегом недалеких гор,
И Арарат плывет, не уплывая,
Лимонный тополь, восхищая взор,
Горит свечою тонкой, не сгорая.
Ссутулившись стоит Исаакян,
Как отягченный славой царь армянский.
Торжественней я не видала стран,
Воды не знала слаще ереванской.
Я пью ее, как мира чистоту,
Как птица капли ливня на лету.
***
Моя любовь к Армении похожа
На вечную любовь к своей земле.
Не разберу, которая дороже,
Не гаснет жар в нестынущей золе.
Равно я добрым жаром сердце грею,
Уж такова загадка бытия:
Не будь Россия родиной моею,
Армению не полюбила б я!
***
Околдовано сердце мое
Красотою и горькой и грубой.
Я люблю этих смелых людей,
Может быть, иногда и недобрых,
Терпеливых седых матерей, -
Вот Армении подлинный образ.
Я люблю эту мудрость веков,
Лебединые женские пляски,
Медь горячих тяжелых стихов
И
полотен сарьяновских краски.
***
Ты не снись мне. Не могу я
Даже в темных дебрях сна
Вспоминать про жизнь другую
Раз мне эта суждена
Я давно уж научилась
Обходиться без любви,
И меня ты, сделай милость,
В снах любимой не зови.
Все прошло. Как не бывало
Полудетской теплоты
На земле похолодало
Рук моих не греешь ты.
Счастья моего желая,
Веря жизни, не судьбе,
Завещал ты, чтоб жила я
Без тебя, как при тебе.
Вот я и живу. Не плачу.
Часто очень весела.
От людей сиротство прячу -
У людей свои дела.
Так не снись мне постоянно,
После радостного сна.
Вспоминать одной так странно,
Что была я не одна.
***
Анне Ахматовой
Ты рассказала за меня
И за других на нас похожих,
Как от палящего огня
Становятся мудрей и строже.
Но мудрость помогает лире...
А женщине что делать с ней
И как нам быть в холодном мире
Без Лоэнгрина лебедей?
Так. Под второй удар ланиты
Подставишь... А потом куда?
Без теплой солнечной защиты
Застынет в тонкий лед вода.
Ты девочкою хрупко-смуглой
Любила море и закат...
И вот осталось только угли
Совком дрожащим выгребать.
Но кто из нас тебе кадящих
Поможет руки отогреть
И отразить удар разящий
В тот час, когда не сможешь петь?
***
Анне Ахматовой
И когда настали дни такие,
Что на солнце легче посмотреть
Человека чем в глаза людские,
И легчайшим словом стало: "смерть",
В смерти дух повеял кипарисный,
Женский голос окликает Русь:
"Так да будет ныне, так и присно,
Плачу, верую, молюсь.
Юродивым стало слово: "чудо".
Гефсимения давно пуста,
Но целую каждого Иуду
В темные холодные уста.
И Иуда станет Иоанном,
И, рассыпясь горсткой серебра,
Прозвенит извечное "Осанна"
И по слову двинется гора".
Горлинка стучит в чужие стекла,
Левое крыло у ней в крови,
От окна к окну уже далеко...
Горлинка... живи!
***
И.Н. Розанову
Вы друг и рыцарь русской песни,
Вы даже в критике поэт.
Былых и наших дней ровесник,
И Вашей юности секрет
В любви незнающей корысти
И в преданности той мечте,
Что краше всех минутных истин -
В служеньи вечной красоте.
НА СМЕРТЬ ЕСЕНИНА
Еще одно дурное дело
Запрячет в память Петербург,
- Там пуля в Пушкина летела,
Там Блоку насмерть сжало грудь.
В игре и бешенстве неистов.
Окостенелый Николай
Пытал допросом декабристов, -
Все крыла Петербурга мгла.
Опять его глухое слово!
К себе на гибель приманил
Петербургского такого,
Кто всех звончее жизнь любил.
Всех нас пронзительным ударом
По сердцу знойно полоснул
Тот страшный ледяной подарок,
Что Петербург прислал в Москву.
И перепуганы, и смутны,
С перекосившейся душой.
За гробом, на ветру попутном.
Шагали талою водой.
Кто может мимо - слава Богу,
А нам, до своего конца,
Тяжелой памятью в дорогу
Черты застывшего лица.
ПАМЯТИ ЮРИЯ КРЫМОВА (Ю.С. Беклемишева)
Под гневным небом кроткой Украины
В атаку — за Баку и за чебрец!
Под веками серебряной раины
Начало Жизни и ее конец.
И он лежал, исколотый штыками,
С прожженным военбилетом на груди,
С письмом в крови, с последними строками
К той, что ему сказала: «Победи!»
Не плачь, крылатобровая подруга,
Его высокой правдою живи,
Над «Танкером «Дербентом» — солнце юга,
Бессмертье — над страницами в крови.
БАЛКОН ОСЕНЬЮ
памяти Виктора Борисова-Мусатова
…Кто-то дверь незакрытой оставил,
И задержанный, жалобный стон
Неоплаканной тихой печали
Замер глухо у старых колонн.
Вспоминают застывшие клёны
Всё забытое в знойные дни —
Прошлой осенью тихие стоны
Неразрывной осенней любви.
И, не выдав тревожной печали,
Тихо падают листья с перил…
Кто-то дверь незакрытой оставил,
Кто-то сердце здесь с осенью слил.
ДРУГУ-ПЕРЕВОДЧИКУ
Для чего я лучшие годы
Продал за чужие слова?
Тарковский
Нет, мы не годы продавали –
Кровь по кровинкам отдавали.
А то, что голова болела, –
Подумаешь, большое дело...
И худшее бывало часто:
Считались мы презренной кастой,
Как только нас не называли!
Друзья и те нас предавали!
А мы вторую жизнь давали
Живым и тлеющим в могиле.
Достанет нашего богатства
И на тысячелетья братства.
Ты самого себя не слушай,
Не ты ль вдувал живую душу
В слова, просящие защиты!
Так на себя не клевещи ты,
Ты с фонарем в руках шагаешь,
То там, то тут свет зажигаешь,
Как тот же путевой обходчик.
... Вот что такое переводчик.
***
Пойдите пешком на кладбище,
Над письмами просидите всю ночь,
А как было просто нищему
Медным грошом помочь.
О, как говорят над могилой,
Как горестно машут рукой –
Он был и любимый, и милый,
Сердца обжигал нам строкой.
Десятую долю, не больше,
Сказали б ему, когда жил –
На сколько он прожил бы дольше,
Стихов еще сколько сложил!
Твержу, как заклятие снова:
Любите живых горячей,-
Нужнее живому два слова,
Чем мертвому десять речей.
http://poezosfera.ru/tag/vera-zvyagintseva
Наша муза
Нет, не печальницей кроткой, —
Муза приходит в твой дом
Краткой военной сводкой
И вдохновенным трудом,
Музыкой шума земного,
Виденьем доблестных дней,—
И зарождается слово
Песни правдивой твоей,
Это давнишние узы:
Делит с поэтом судьбу
Наша военная муза
С гневною складкой на лбу.
1944
* * *
Обещайте мне, что вечно будет
На земле существовать Россия,
Не спалят её и не остудят
Никакие бедствия лихие.
Обещайте мне, что люди вечно
Будут помнить Пушкина и Блока,
Что высокий дух и жар сердечный
Не исчезнут в пропасти глубокой.
Обещайте мне, что этот город,
Гордо именуемый Москвою,
Будет — вечно древен, вечно молод —
В летних парках шелестеть листвою.
Обещайте, дайте слово, люди,
Что не станет злобы, лицемерья.
Я прошу вас вовсе не о чуде —
Жить и умирать должны мы, веря.
Обещайте мне, что сгинут войны,
Будут мирными поля и реки,—
И тогда доверчиво, спокойно
Я смогу закрыть глаза навеки.
Николаю Заболоцкому
В исчезновение не веря,
Ты думал после смерти стать
Цветком, травой, по крайней мере
Росою на траве блистать.
Со смертью мог ты примириться,
Когда б кипучая душа
Травинкой стала или птицей,
Природой заново дыша.
Я помню, летом на рассвете
Мы вышли впятером к шоссе.
Тебе хотелось солнце встретить
В его языческой красе.
Но сели четверо в машину,
Смеясь, уехали домой.
А ты стоял спокойно, чинно,
Особо строгий и прямой.
Светлели постепенно камни,
Погасли огоньки в домах.
Была твоя душа близка мне
Иль мысли дерзостный размах?
Безмолвно стоя на дороге,
Не предугадывал ли ты,
Что ты почти что на пороге
Другой, последней немоты?!
Потом мы видели поэта
Среди осенних астр в гробу,
Казалось, блик того рассвета
Скользнул по восковому лбу.
Я знаю, смерть — исчезновенье,
Но в этот вечер под Москвой
Хочу поверить на мгновенье,
Что шелест листьев — голос твой.
<1960>
Переводить, конечно, приходилось разное. Но о том, каким замечательным мастером была она в переложениях персидских газелл и касыд, построенных на одной рифме, – читатель пусть судит сам.
ДЖАЛАЛАДДИН РУМИ
(1207-1272)
* * *
"Друг, – молвила милая, – в смене годов
Ты видел немало чужих городов.
Который из них всех милее тебе?" –
"Да тот, где искал я любимых следов.
Туда сквозь игольное мог бы ушко
Я к милой пройти на воркующий зов.
Везде, где блистает ее красота,
Колодезь – мой рай и теплица – меж льдов.
С тобою мне адовы муки милы,
Темница с тобой краше пышных садов;
Пустыня сухая – душистый цветник;
Без милой средь розовых плачу кустов.
С тобою назвал бы я светлым жильем
Могилу под сенью надгробных цветов.
Тот город я лучшим бы в мире считал,
Где был бы с любимой средь мирных трудов".
УБАЙАД ЗАКАНИ
(1270-1370)
* * *
Время настало, и снова мы пьем, как хотим.
Пост, и молитву, и четки оставим другим.
Словно цветы – свои головы гуриям бросим,
Души красавицам стройным навек отдадим.
Пусть же ничтожные шейхи твердят поученья, –
Мы, поднеся им вина, болтовню прекратим.
Долго ли видеть еще проповедника рожу?
Долго ли будет нас мучить он взором своим?
Ох, надоело поститься и лишь по ночам
Скромною пищей питаться, немилой очам.
Вот и прошел рамазан, и теперь ежедневно
Полную чашу вина подношу я к устам.
АБДУРРАХМАН ДЖАМИ
(1414-1492)
* * *
Ночью сыплю звезды слез без тебя, моя луна.
Слезы света не дают, – ночь по-прежнему темна.
До мозолей на губах я, безумный, целовал
Наконечник той стрелы, что мне в сердце вонзена.
Здесь, на улице твоей, гибли пленники любви:
Этот ветер – вздохи душ, пыль – телами взметена.
Если вдруг в разлуке стал я о встрече говорить –
То горячечный был бред, вовсе не моя вина!
С той поры, как ты шутя засучила рукава –
Всюду вздохи, вопли, кровь, вся вселенная больна.
О рубинах речи нет, нынче с цветом губ твоих
Сравнивают алый цвет роз, нарядов и вина.
По душе себе Джами верования искал, –
Все религии отверг, лишь любовь ему нужна.
Вера Клавдиевна Звягинцева — поэтесса, переводчик, заслуженный деятель культуры Армении.
В детстве вера Звягинцева жила в с. Кунчерове Кузнецкого уезда Саратовской губернии, ныне Неверкинского района, училась в гимназиях Пензы и Кузнецка. Дружила с Максимилианом Волошиным, Мариной Цветаевой, Арсением Тарковским, Павлом Антокольским, Сергеем Дурылиным и рядом театральных людей. Её знакомство с Пудовкиным состоялось на рубеже 1910-х-1920-х годов во время участия в выездных спектаклях перед красноармейцами. Её воспоминания о Екатерине Рощиной-Инсаровой, Валерии Брюсове и Борисе Пастернаке и других были частично опубликованы в советской печати.
В 1917 году она успешно окончила курсы сценического искусства Е. Н. Музиль и стала профессиональной актрисой. В 1917-1922 годах работала в профессиональных столичных труппах — в театре Комедии, затем в театре Мейерхольда, во Втором Советском передвижном театре, в Театре РСФСР.
В 1922 году Звягинцева навсегда ушла со сцены. Она выпустила в свет дебютный сборник стихов «На мосту» (1922), через несколько лет — «Московский ветер» (1926). Затем Звягинцева на несколько десятилетий погрузилась в переводы украинских, армянских, грузинских, белорусских, кабардинских и других поэтов СССР. Переводила также персидские газели и касыды (Руми, Джами). Особенно многочисленны её переводы с армянского (О. Туманяна, М. Налбандяна, А. Исаакяна). Публиковались также её переводы литовских поэтов Казиса Боруты, Людаса Гиры, Ванды Диджюлите.
В 1964 году Вера Клавдиевна снова начала писать собственные стихи. Основные произведения: «Саратовская земля», «Московский ветер», «По русским дорогам», «Зимняя звезда», «Вечерний день», «Исповедь», «Моя Армения», поэма «Радищев».
Похоронена на кладбище в Переделкино.
На её могиле в 1975 установлен памятник работы известного армянского скульптора Самвела Казаряна, в ту пору он был ещё студентом. Его нашёл профессор Левон Мкртчян и вовлёк в проект изготовления памятника Звягинцевой.
Другие статьи в литературном дневнике:
