Представь: песчаный пляж, закаты в Малибу,
дельфинов самба на светящейся дорожке...
Скалистый кряж – мираж, похожий на судьбу,
на круто выгнутую спину дикой кошки.
Запомни этот день и чуть горчащий ветер,
упрямцев на скале и пеликанов рой,
собак, бегущих к океану словно дети,
детей, бегущих за собаками в прибой…
Здесь и песка, и океана - слишком много!
Здесь «шаба-даба-да», и, да - слиянье душ...
Наверно этот день особым был у Бога.
Наверно, этот день снимал месье Лелюш.
***
И в эпоху застоя это было со мною –
что-то очень простое. Как все под луною.
Под луной, на рассвете, был дымок в сигарете,
и сиреневый ветер, и цветок - на берете…
Вдохновенны поэты, безмятежны застолья.
Мы не знали, что это – эпоха застоя.
Вот этот дом. И он вас ждет,
года скрывая, и сутулость,
чтоб вам случайно не взгрустнулось –
там, где бредете под дождем.
И он растопит вам снега,
и даст глоток воды – в пустыне…
И розы, вспыхнув в вазе синей,
узнают вас издалека.
***
Этот дом, переживший и много, и многих,
где увитый балкон на булыжном подъеме,
где не слышно нотаций о правилах строгих,
но страницы подчеркнуты в стареньком томе…
Уходили отсюда в любви. И с любовью.
Кто – в далекие страны. А кто – еще дальше…
Здесь не принято клясться ни жизнью, ни кровью –
просто с детства прививка от вируса фальши.
Просто жили, как люди. Дышали – как птицы.
Не играли чужие, ненужные роли.
И никто не стоял на охране границы,
и, встречая, не спрашивал тайну пароля.
Вот, опять - новый житель. В ладошке – морковка.
И косицы, и взгляд – словно оттиск знакомы.
И, орудуя маленьким веником ловко,
проживать привыкает по правилам дома.
Мои сыновья подрастали под гвалт вечеринок
и с детства усвоили кодекс приема гостей:
мы бегали вместе, с авоськой, на старенький рынок,
капустный пирог разрезали на сорок частей.
Чем дальше, тем круче: лепили котлеты из хлеба,
разгул для фантазий – с яичным сухим порошком.
Но дом не скулил. Ни пустым, ни пустующим не был.
Метро перекрыли? Друзья приходили пешком.
А дети росли. И запомнили крепко рецепты –
как выжить с друзьями в дни голода, страха, зимы.
Наверное, в этом разгадка тбилисской плаценты.
Не очень комфортной. Но в том виноваты не мы.
Кренделечки за ушами, седенькие букольки
вяжет бабушка смешная платьице для куколки.
В доме чисто, в доме славно, новенькие блюдца,
блеск мастики – ходит плавно, чтоб не поскользнуться...
Фотографии достала – как же пожелтели!
Аккуратно надписала: дни, года, недели.
С памятью такие муки – словно спичка гаснет!
Но приедут слушать внуки бабушкины басни.
Как дождливой ночью гулкой всех родных забрали,
как друг другу, с этой куклой, про надежду врали,
как меняли все, что было, на кусочек хлеба,
как победные салюты расцвели в полнеба…
И поймут, какая мука - в одиночку с детства.
И фарфоровая кукла будет им в наследство.
А потом вот – телеграмма, аккурат к обеду.
Ну, конечно же - не драма, через год приедут.
И опять к любимой кукле, как к судьбе, прижались
всепрощающие букли. Ждали - не дождались.
Мы будем жить теперь иначе -
как осенью прилично жить.
Смотри: ведь дерево не плачет,
что лист обратно не пришить.
Ему лететь легко и долго,
мы ж затаимся до весны.
Лишь позавидуем иголкам,
вечнозеленым, у сосны.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
