Цитаты

Агата Кристи 4: литературный дневник

"Но, пока учился, жизнь быстро, неузнаваемо стала меняться, и к четвертому курсу Назаров понял: ничего он со своим дипломом не добьется. Бросил.


Нет, не то чтобы резко взял и бросил, однажды утром решив заняться другим, — постепенно все меньше времени уделял учебе, все больше подрабатывал, строил с ребятами разные планы, как бы быстро срубить приличные деньги. Казалось, это сделать легко". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"В девяносто пятом запутавшийся, позадолжавший Назаров приехал на родину — в большой и старинный город на Средней Волге. Надеялся, что здесь-то шансов развернуться побольше. Кое-чему научился в Москве". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Машины у Назарова бывали. В девяносто восьмом купил за копейки «ше­стерку» с внушительным пробегом, но вскоре стала сыпаться, и пришлось продать на запчасти. Потом появилась старая «Ауди». Она прослужила их семье в меру сил — время от времени ломаясь — несколько лет. В две тысячи седьмом, подкопив, взяв кредит, купили «Форд» отечественной сборки. Хорошая машина. Правда, спустя время пришлось распрощаться — постоянно не хватало денег". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"«Только собираешься разбогатеть — то за одно платить, то за другое»". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Назаров стал читать с интересом, надеясь найти что-то созвучное своему настроению. Но в колонке было про литературные мероприятия — в основном абсурдные и глупые… Название никак не стыковалось с содержанием". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Свернув газету в трубочку, Назаров стал пробираться к дверям. Предстоял переход с одной ветки на другую. По ней еще три перегона на юг, и будет его станция". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Ночной охранник Дима Леонов, с выступившей за ночную смену щетиной на щеках и подбородке, в черной форме с желтыми нашивками, молча провел Назарова по залам, кухне, подсобкам, сдавая объект. Назаров не лез с разговорами — Дима был хмурый, явно сдерживал злобу. Не к Назарову, ясно, а вообще…" (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Снесут ресторан, и куда все эти повара, официантки, уборщицы? Куда он, Назаров?.. Есть надежда, что его-то родное ЧОП пристроит. А может, скажут: «Понимаешь, все сокращается, переизбыток нас. Нет мест, так что… Ты мужик хороший, Славян, ничего личного, жалко тебя терять, счастливо…». И окажется Назаров без работы в сорок семь лет. Без образования, опыта серьезной работы. Куда? Что?" (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"В первое время — вернее, в первые годы, — он в прямом смысле сходил с ума на этих дежурствах. Казалось, что сам, своими руками убивает свою жизнь. Сидит и убивает час за часом, отправляет в черную яму. Час за часом, час за часом свою единственную жизнь.


Пытался себя обманывать — брал книги, журнальчики со сканвордами. Но книги не читались, сканворды не разгадывались. Назаров ерзал на сидушке, злился на себя, на судьбу, на людей… Каждый проходящий мимо был ненавистен, сам его вид, присутствие раздражали до судорог. Боялся, что не сдержится и на какое-нибудь замечание, а то и просто на обращение даст по роже.


Привык. Постепенно, как-то незаметно для себя самого. И уже стал не то чтобы скучать, а испытывать некоторое неудобство, пустоту в дни без дежурств". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Девятый час. Меньше трех часов до закрытия. Потом появится Дима — он на этой неделе каждую ночь дежурит, — Назаров сдаст ему ресторан и поедет домой… Главное, с Димой в спор не вступать, не противоречить. Он наверняка разойдется". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"Надел куртку, вышел на крыльцо. Закурил, уворачиваясь от порывов ветра. Снег крутило, вихрило, стена ресторана в шаге от Назарова казалась далекой, призрачной. Буквы «М» над станцией метро, семнадцатиэтажки на той стороне проспекта не было видно вовсе. Лишь какие-то размытые светлые блики". (Роман Сенчин "Сугроб")


*
"— Я пойду, — перебил Назаров.


— А?.. Ну да… — И Дима поник бессильно. — Удачи.


«Утром удачи желал, теперь… Если б сбывалось…»


— И тебе, Дим, счастливо.


Тот, стоя спиной к Назарову, махнул рукой. Назаров вышел". (Роман Сенчин "Сугроб")


***
***
"А что же новый друг игроков и художника - Васюхан Митрохин? Помнится, оставил его автор прислонённым затылком к горячему карагачу - и всё из-за того, что этот начальник джусов перед тем, как прийти в Бермудский Учпучмак, начал потреблять г о р ь к у ю ещё дома, потому сейчас немного у с т а л раньше остальных". (Владимир Кулемзин "Русская кочерга")


*
""Как же так?", подумал Васюхан и в отчаянии дёрнулся, да так, что с размаху ударился тыквой о старый сухой карагач. И тут он понял, что это был не конец фильма, а конец его сна". (Владимир Кулемзин "Русская кочерга")


***
***
"Статуи навсегда оставшихся на безмерно далекой планете и отдавших свои жизни неведомым людям Торманса резко освещались лучами заходящего солнца, пробивавшимися через вершины секвой. Скульптуры восьми вернувшихся оказались в сумеречной тени, точно подернутые покровом печали". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Почти на линии разруба, совсем близко от пяти погибших и несколько отступая от всех остальных, стояли, крепко обнявшись, две женщины". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Она смотрела искоса из-под опущенных ресниц, горькая улыбка трогала короткую верхнюю губу". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Она вся напряглась в полуобороте, как бы сдерживая прорывающиеся чувства, и, упираясь бедром в часть какого-то прибора, смотрела на зрителей с гневом, горем и редкой на Земле жалостью, в упрямом волевом усилии сжав твердо очерченный крупноватый рот". (Иван Ефремов "Час Быка")


"«Врач Звездного Флота Эвиза Танет и антрополог-лингвист Чеди Даан» — прочитали ученики на постаменте, медленно передвигаясь к следующей скульптуре". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Командир и самый ответственный специалист корабля — инженер аннигиляционных установок Гриф Рифт был изображен в кресле пилота, с руками, лежащими на условно намеченном пульте. Он повернул высоколобое, полное суровой решимости лицо, исчерченное морщинами раздумья и воли, от приборов к другим статуям, как если бы он внезапно собрался сказать своим товарищам нечто очень важное. И не только важное — недобрая весть была ясно выражена художником в лице инженера". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Рядом, тоже сидящий в кресле, выставив вперед руку с браслетом астронавта, инженер пилотных устройств Див Симбел нагнулся, не сводя глаз с Гриф Рифта". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Второй астронавигатор Мента Кор сидела, уютно свернувшись, поджав под себя ноги, в углу чего-то вроде глубокого дивана". (Иван Ефремов "Час Быка")


Во, это моя мама.


"Может быть, скульптор был влюблен в этот образ, во всяком случае, Олла Дез, инженер связи и съемки, воплотилась в поразительно живую статую, полную чувства и женственности". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
Это я в храме так стояла:


"Солнце окончательно село, купол погас, и тропическая ночь подкралась внезапно. Но тотчас же, подчиняясь присутствию посетителей, автоматически вспыхнули лампы оранжевого света, скрытые в кольцевом козырьке над статуями. В искусно перекрещенных лучах изваяния сделались еще живее, в то время как все кругом исчезло в непроглядном мраке. Ученики затаили дыхание — они словно остались наедине с героями «Темного Пламени». Несколько минут ожидания, и звездолетчики вздохнут, улыбнутся и протянут руки своим потомкам. Но время шло, и застылая неподвижность фигур тяготила все больше. Может быть, впервые чувство неизбежности смерти, невозвратной утраты проникло глубоко в сознание молодых людей". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Кто-то шумно вздохнул. Кими потер виски, решительно шагнул к статуе Фай Родис и склонился перед ней жестом прощания, едва не наткнувшись на угол каменной книги, которую она держала перед собой. Его товарищи разбрелись, останавливаясь в задумчивости перед наиболее понравившимися изваяниями. Другие, отойдя подальше, рассматривали скульптурную группу целиком". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Молодые люди прониклись настроением тех времен, когда отправление первого ЗПЛ было подобно нырку в неведомую бездну. Они забыли про то, что жертва Земли на Тормансе не была напрасной, и стояли перед памятником, как провожавшие «Темное Пламя» более века назад в его никем еще не пройденный путь, полные смутной тревоги и вполне реального сознания великой опасности экспедиции". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Молодым людям пришлось напомнить о необходимости возвращения. Несколько человек предложили переночевать на месте, но большинство приняли совет учителя — возвратиться ночным поездом " (Иван Ефремов "Час Быка")


"Неохотно, часто оглядываясь, ученики собрались и пошли по дороге сквозь рощу. Едва последний человек сошел с площадки подножия, как освещение памятника погасло. Модель звездолета и статуи его команды исчезли во мраке, будто провалились в черную бездну антимира Тамаса. Слабым фосфорическим сиянием засветились края дороги. Путники могли уверенно идти и в непроглядной тьме рощи, и под звездным небом через перевал круга холмов". (Иван Ефремов "Час Быка")


"В сосредоточенном молчании они пришли к станции. Привычная обстановка Спиральной Дороги, свет и множество людей ослабили впечатление, и молодежь принялась возбужденно обсуждать увиденное. Вопрос: кто кому больше понравился — горячо дебатировался, пока не пришел поезд и усталые путешественники не прилегли на мягких сиденьях". (Иван Ефремов "Час Быка")


"— Это так! И все же…


— И все же я хочу спать и не спорить с тобой. Тем более что все по-разному отнеслись к людям экспедиции. Дальве в восторге от боевого Гэн Атала и Неи Холли, а ты не сводил глаз с Фай Родис и Див Симбела". (Иван Ефремов "Час Быка")


"— Нет, конечно. Но я хотел узнать… думая о верности суждения и вкуса. Мы все так разошлись…


— И хорошо. Независимость суждения мы, учителя, стараемся воспитать в вас с первых шагов в жизни. Потом, после определенной суммы знаний, возникает общность понимания". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Но скоро тебе придется узнать уже не разумом, а чувством всю неизбежную полярность ощущений, диалектику жизни, гораздо более сложную и трудную, чем все головоломные задачи творцов теорий в науке и новых путей искусства. Помни всегда, что самое трудное в жизни — это сам человек, потому что он вышел из дикой природы не предназначенным к той жизни, какую он должен вести по силе своей мысли и благородству чувств". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Так и здесь — безумное предприятие беглецов с Земли, фанатиков, не захотевших покориться неизбежному ходу истории, увенчалось успехом. Они шли наугад на только что открытое тогда скопление темных звезд поблизости от Солнца, не подозревая, что это пятно, окруженное поясом темного вещества, вовсе не сложная система звезды-невидимки, а провал, место расползания продольной структуры пространств, обтекающей ундуляцию Тамаса. Я еще раз просмотрел записи памятных машин сообщения 886449, сто пятого ключа, двадцать первой группы информационного центра 26 Великого Кольца. Описания обитателей Торманса скудны.


Экспедиция с планеты в созвездии Цефея, чье название еще не переведено на язык Кольца, смогла получить лишь несколько снимков, и по ним можно судить, что тормансиане весьма похожи на тех людей, которые предприняли отчаянную попытку много веков назад.


Уже произведен подсчет биполярной вероятности — он равен ноль четырем. Машина Общего Раздумья по всем округам суммировала «да» с высоким индексом, и Академия Горя и Радости высказалась тоже за посылку экспедиции.
Вел Хэг покинул трибуну, и его место занял председатель Совета.


— После такой аргументации решать Совету нечего — мы подчиняемся мнению планеты!


Сплошное сияние зеленых огней в зале было ответом на слова председателя". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Мы с горечью сознаем, что наши ЗПЛ еще не более чем опытные машины и те, кто их водит, по существу, испытатели опаснейшего вида передвижения в космосе. Каждый полет, особенно в неведомую область мира, по-прежнему таит в себе гибельный риск…" (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"— Мне кажется, — добавил председатель, готовясь покинуть трибуну, — что надо подбирать людей как можно моложе, в том числе и специалистов корабля. Молодежь по психике ближе к ЭРМ и ЭМВ, чем зрелые люди, далеко ушедшие по пути самосовершенствования и иногда плохо понимающие внезапность и силу эмоций молодости". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Председатель улыбнулся бегло и лукаво, представив себе негодующие заявления, какие будут получены от молодежных групп информационным центром Совета Звездоплавания". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Очень трудна работа историка, особенно когда ученые стали заниматься главным — историей духовных ценностей, процессом перестройки сознания и структурой ноосферы — суммы созданных человеком знаний, искусства и мечты". (Иван Ефремов "Час Быка")


*
"Сплошное сияние зеленых огней в зале было ответом на слова председателя". (Иван Ефремов "Час Быка")


"Фай Родис села на низкий диван, подумала и соскользнула на белый жесткий ковер перед магнитным столиком. Среди прилепившихся к его поверхности вещей стояла оправленная в золотистый овал небольшая диорама. Родис подвинула незаметный рычажок, и маленькая вещица превратилась в просвет необъятной дали живых и сильных красок природы". (Иван Ефремов "Час Быка")

"Фай Родис отстраняющим жестом выключила диораму". (Иван Ефремов "Час Быка")


А потом фиг включишь. А всем, похоже, интересно, что там передают. Потом, я ничего не умею, у меня нет образования. Уставиться в диораму - предел моих возможностей.


И потом, если когда-нибудь где-нибудь можно предотвратить очередную кровищу, разве это не повод уставиться в диораму?


Кажется, какие-то люди хотят говорить. Какое-то монахи. Они не хотят войн. Но их никто не слышит и не понимает.


"Сейчас, в тот момент, когда звездолет мчится навстречу неизвестной судьбе, она смотрела на летящую девушку, как на подругу. Та стояла в полной готовности, подняв для сигнала тонкую руку, перед спуском в пропасть. И Родис тоже скоро станет перед смертельно опасным для всего чужого миром Торманса. Ее спутники будут ждать от нее решающего сигнала". (Иван Ефремов "Час Быка")


*



Другие статьи в литературном дневнике: