О сказочном сознанииМне пришла недавно одна мысль, касающаяся сказок. И, как вышло потом, не только сказок… Я искала идею для сказки или персонажа для нее... Словом, что-то, за что ум мог бы зацепиться. И внутренний голос сказал: «Зацепись за первый попавшийся предмет!». А что попалось на глаза? Шишка. Шляпа. Кресло. Да, это была большая шишка южной сосны, привезенная с морского берега, это была красная соломенная шляпа, которую я купила давным-давно и ни разу не надевала, это было плетеное черное кресло с красной подушкой, на котором я обычно сижу за письменным столом… Словом, обычные предметы, но у каждого из них была история. Даже из нескольких слов рождается история, когда говоришь о шишке с морского берега, оказавшейся в чужом городе, где вместо солнца только бесконечные дожди; о так и не надетой шляпке, которой очень хочется покрасоваться; о плетеном кресле у письменного стола, которое, быть может, считает себя конем Пегасом… И тут-то меня осенило мягким касанием: они все полны сказок! Вещи, весь мир вещей – полны сказок, сотканы из них, как и мы сами. Истории есть у всего. И это только сухие сводка, если они пересказаны тоном констатирующего. Но любая история – сказка, когда она становится вневременным, разворачивающимся в вечности событием, в котором замешена живая душу. Ведь именно вера в душу предметов и явлений создает мифологический и сказочный мир. Вот оно ; незамутненное сознание дикаря и ребенка, райское любопытное эго, познающее все вокруг не через окуляры скуки и мнимой упорядоченности, а живо и непосредственно! Все типичное, штампованное – лишено души. Душа входит во что-либо, рождается в чем-либо благодаря доброжелательному вниманию. Когда-то давно еще записала себе: «Наша память – истинная душа вещей!» Как я могла забыть... Ведь есть такое знание, которое идет только из радостного любопытства! Это и есть сказочное знание. Там, где на пути удивляющегося появляется первый барьер – появляется героический миф, основанный на идее преодоления, превозмогания, борьбы. Потом – барьер за барьером – миф нисходит в сферу легендарного, исторического, ностальгического, критического и, наконец, повседневного. И что тогда? Вот – те же шишка, шляпа, кресло… И это только предметы. У них есть история появления или использования… И все? Нет, ведь шишка, шляпа, кресло ; это только прозвища, скрывающие подлинные имена, звучащие, как души, вибрации, еще не выраженные в слове. Все вначале – чистый не дифференцированный поток сказок. Потом сознание, как первичный наблюдатель, фиксируется в определенных точках внимания, чтобы наблюдать этот поток под тем или иным углом. Потом оно делегирует свою силу разуму обыденности, привыкшему все членить, называть и нумеровать, для того, чтобы запустить процесс овеществления духа. Разум деятельно принимается за работу и начинает давать всему имена. А ведь "дать имя – значит определить судьбу"… Потом имена постепенно мельчают, душа ужимается, а потом, и вовсе, скукоживается, меркнет, гаснет и почти исчезает. И перед нами – снова только обыденные вещи без имен и душ. Но вот тут, со дна максимального материализма происходит мягкий толчок назад – спираль должна провернуться! И кто откликается первым? Поэты, дети, сказочники, наверное, влюбленные… Замечала, что влюбленным все кажется сказкой. Даже не кажется – они живут в ней некоторое время, пока повседневный ум, поутомившись, не опускает их на землю, не укореняет снова в привычном слое внимания к вещам, у которых нет души. И куда делась их сказка? Осталась там же, в том же месте! Они всегда могут найти ее заново, если вспомнят все-все, как в первый день! Но не умом, а сердцем... Сказочникам и поэтам чуть легче: их вхождение в зону волшебного восприятия обычно идет по некоторой накатанной личным усилием дороге. Да, вдохновение неуловимо. Принуждению оно не подлежит… Но все же некая особая послушность извилин знающих свое ремесло, способствует более гарантированному попаданию в поток. А там уж… У кого более, у кого менее резвый Пегас... В отличие от влюбленных, которые, как листья, упавшие на струи фонтана, взмывают к небу мгновенно, не управляя процессом, а только отдаваясь ему, поэты парят осознанно. Но черт, какая разница, если с собою каждый из них приносит на твердую землю рассказ о полете…? Что такое искусство, как традиция, как часть культуры человечества? Собрание свидетельств о былых полетах, якобы, наделенных особыми способностями, свойствами, дарами отдельных представителей всех родов человеческих. А как же тогда первобытные племена, в которых с рождения каждый – сам себе немного шаман, певец, целитель, художник, сказочник? Может, главная благая весть во все века всегда проста: «Хотя бы вспомни про крылья»? Дети, видимо, интуитивно помнят. Кажется, нас учат только ходить, а не держаться одинаково уверенно во всех сферах сразу, только потому, что учителя сами не помнят, как это делать. Что помнят сами ; тому и учат. Какими бы мы были, если бы продолжали видеть его наяву всегда: тот мир, где переплетаются хвосты всех явлений и даже их самых неочевиднных и неразгаданных смыслов? Какими бы мы уходили отсюда? Кажется вот был плевый предмет разговора… Душа шишки! Тоже мне – сказка про шляпку… Но вот вышла какая космогоническая лабуда... © Copyright: Ксения Гильман, 2016.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
