У меня много любимых стихов
Все конечно не упомнишь и не соберешь. Но есть небольшая подборка.
ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ - Смерть пионерки.
Грозою освеженный,
Подрагивает лист.
Ах, пеночки зеленой
Двухоборотный свист!
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашеная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
Говорить не можешь —
Губы горячи.
Над тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный,
Черная трава.
Почему от зноя
Ноет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сон?
Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)
Над тобой склоняется
Плачущая мать:
Валенька, Валюша!
Тягостно в избе.
Я крестильный крестик
Принесла тебе.
Все хозяйство брошено,
Не поправишь враз,
Грязь не по-хорошему
В горницах у нас.
Куры не закрыты,
Свиньи без корыта;
И мычит корова
С голоду сердито.
Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.
На щеке помятой
Длинная слеза…
А в больничных окнах
Движется гроза.
Открывает Валя
Смутные глаза.
От морей ревучих
Пасмурной страны
Наплывают тучи,
Ливнями полны.
Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.
В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.
Рухнула плотина —
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.
Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер,
Движутся отряды
На вечерний сбор.
Заслоняют свет они
(Даль черным-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры фабрики Ногина.
А внизу, склоненная
Изнывает мать:
Детские ладони
Ей не целовать.
Духотой спаленных
Губ не освежить —
Валентине больше
Не придется жить.
— Я ль не собирала
Для тебя добро?
Шелковые платья,
Мех да серебро,
Я ли не копила,
Ночи не спала,
Все коров доила,
Птицу стерегла, -
Чтоб было приданое,
Крепкое, недраное,
Чтоб фата к лицу —
Как пойдешь к венцу!
Не противься ж, Валенька!
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.
Пусть звучат постылые,
Скудные слова —
Не погибла молодость,
Молодость жива!
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай содружество
Ворона с бойцом —
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом.
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.
Чтобы в этом крохотном
Теле — навсегда
Пела наша молодость,
Как весной вода.
Валя, Валентина,
Видишь — на юру
Базовое знамя
Вьется по шнуру.
Красное полотнище
Вьется над бугром.
«Валя, будь готова!» —
Восклицает гром.
В прозелень лужайки
Капли как польют!
Валя в синей майке
Отдает салют.
Тихо подымается,
Призрачно-легка,
Над больничной койкой
Детская рука.
«Я всегда готова!» —
Слышится окрест.
На плетеный коврик
Упадает крест.
И потом бессильная
Валится рука
В пухлые подушки,
В мякоть тюфяка.
А в больничных окнах
Синее тепло,
От большого солнца
В комнате светло.
И, припав к постели.
Изнывает мать.
За оградой пеночкам
Нынче благодать.
Вот и все!
Но песня
Не согласна ждать.
Возникает песня
В болтовне ребят.
Подымает песню
На голос отряд.
И выходит песня
С топотом шагов
В мир, открытый настежь
Бешенству ветров.
1932 г.
"Смерть пионерки" мы учили в школе наизусть, полностью. Я читала его у доски и голос дрожал и наворачивались слезы. Так было жаль девочку. До сих пор помню его почти полностью. А ведь столько лет прошло.
ОЛЬГА ПРИНЦЕВА (Подруга юности моей) - Нерожденный
Мне тоже страшно, мой малыш,
Мне тоже страшно.
Но ты судьбу не убедишь,
И в день вчерашний
Все стало ясно нам с тобой,
Что нет надежды,
И не коснется нас прибой
Волною нежной.
Да, нас двоих, да, нас двоих
Приговорили.
Они остались при своих,
А нас убили.
И то, что мы пока живем-
Всего отсрочка.
Ему так надо, мы умрем,
Умрем, и точка.
Мне тоже больно, мой родной,
Мне тоже больно.
И этой боли нам с тобой
Вполне довольно.
Довольно, чтобы не простить
И отвернуться.
Довольно, чтобы не любить
И не вернуться.
Мне тоже страшно до седин,
Но нас то двое.
А он пускай живет один
В желанной воле.
Не дай, Господь, ему забыть
Тот день вчерашний:
Как он решил остановить
Два сердца наших.
Жуковский. 9.03.2015
МАРИЯ ПЕТРОВЫХ - Назначь мне свиданье
Назначь мне свиданье на этом свете.
Назначь мне свиданье в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье в том городе южном,
Где ветры гоняли по взгорьям окружным,
Где море пленяло волной семицветной,
Где сердце не знало любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоем по окраинам,
Меж домиков тесных, по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чем-то прекрасном.
Тропинка все выше кружила над бездной…
Ты помнишь ли тот поцелуй поднебесный?..
Числа я не знаю, но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном…
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.
Друг другу навстречу по-прежнему выйдем,
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю: назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье, хотя б на мгновенье,
На площади людной, под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье…
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
НИКОЛАЙ РУБЦОВ - Звезда полей
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом, приветливым касаясь
Всех городов. Поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она во сходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
НИКОЛАЙ РУБЦОВ - Я умру в крещенские морозы
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое...
Я не верю вечности покоя!
Исполнял песню на стихи Рубцова - Градский.
НИКОЛАЙ РУБЦОВ - Улетели листья
Улетели листья
с тополей —
Повторилась в мире неизбежность.
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою и нежность!
Пусть деревья голые стоят,
Не кляни ты шумные метели!
Разве в этом кто-то виноват,
Что с деревьев листья
улетели?
НИКОЛАЙ РУБЦОВ - В горнице моей светло
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
(На эти стихи Ольга Принцева так красиво исполняла песню в нашей юности, аж до слез)
МИХАИЛ СОЛОДУХИН - Не настоящее
Не настоящее,
просто давно забытое.
Вспомни -
когда-то цвели и в пустыне сады.
Но оглянувшись, негаданно сделай открытие:
где бы ты не был -
везде остаются следы.
Рваные ветры, такие же долгие,
долгие.
Сегодня характер у них, почему-то другой...
Но видно, запряталось в прошлом лихое безмолвие…
Здесь же вокруг —
тяжёлый, как вата покой.
«Сало одно приедается» -
Может быть,
может быть…
И безразличье в твоих поселилось глазах,
А оправданье:
что были, когда-то моложе мы.
И обвинять убежавшие с ветром года.
Стоит ли?
В серости видеть своё отражение -
Ни улыбнётся оно,
не подмигнёт…
Мимо пройдут, не заметят тебя откровения…
То, что ушло,
(ты смерился)
ни кто не вернёт…
12-05 21г
(Имею честь быть знакомой с Михаилом лично по ЛИТО в "Свече")
МАКСИМ СЕМЕНОВ он же А.Неклюдов - О муза, ты теперь рабыня
О муза,ты теперь рабыня!
Я приручал тебя не зря,
Ты не великая богиня,
Тебя я сбросил с алтаря.
И ты склонилась предо мною,
Я господин суровый твой,
А раньше ты была иною:
Надменной,гордою и злой.
И где теперь твоя гордыня,
Твоя божественная власть?
Тебя любили как святыню,
Но ты поэту отдалась.
(Макс хороший знакомый, почти друг по дачам. Были знакомы с юности.)
НИКОЛАЙ ШОРИН - Ты вошла, полынь седая
Ты вошла, полынь седая,
Долгой горечью маня:
Увядаю, пропадаю,
Ухожу на склоне дня...
И туда моя дорога,
И все дальше свет в окне...
Ради Бога! Ах, ради Бога
Не печальтесь обо мне...
И пока Вам служат крылья,
Не туманьте карих глаз...
Вспоминайте, как любили,
И почаще, если Вас...
Вдруг, когда-то на развале
Книжный образ мой мелькнет...
Расставанье - как призванье,
Что из вечности идет...
Август, 2011 года.
(Стих из его книги, что он прислал мне с дарственной надписью)
ПТИЦЕЛОВ ФРАГОРИЙСКИЙ - ...И заплакали мои звери...
я был ветром
травою
камнем
тенью рыбы в речных затоках
и сестрою была река мне
и судьбою была дорога
был аскетом и был повесой
бесконечность вмещая в малость
был я зверем лесным и лесом
ты вошла и во мне осталась
говорила
верю
не верю
по зерну; рис
перебирала
чтобы тише ручного зверя
и прозрачней всех минералов
мор пускала безумной марой
без вины корила
карала
ветви снов сплетала в кошмары
и костром во мне полыхала
отрекалась
кляла
тужила
ядом слов любовь убивала
ворожила
тянула жилы
будто жизнь мою
воровала
но когда побелели горы
разлилось чернильное море
я разбил стеклянные двери
растеклись ледяные норы
от пожара
от злого сглаза
от звериной тоски и горя
и заплакали мои звери
и во мне заплакали звери...
(Пителова встретила на "Фабуле" , почитываю.)
ПТИЦЕЛОВ ФРАГОРИЙСКИЙ - Маргарита
Отрешенно плыли звуки "Рио-Риты".
Комната сквозная, на стене - Дега.
От вина хмельная злая Маргарита
плакала на кухне - мастер был в бегах.
Ветхая калитка да пустая зыбка,
гордая осанка, дерзкие мечты.
В трёхлитровой банке золотая рыбка.
По карнизу бродят черные коты.
Тоненькая шея... Форточка открыта...
Блузка из сатина, запах табака...
Побыла Афиной или Афродитой,
будет Галатеей - ей не привыкать…
Тёмного апостола выплакала Рита,
пальтецо повесила черту на рога.
Покатилось по; столу яблоко Магритта -
и упало весело к мраморным ногам
ПТИЦЕЛОВ ФРАГОРИЙСКИЙ - Алая Лея
Алеет Лея на аллее
вельветом красного пальто.
В осеннем небе солнце млеет.
Играют старики в лото.
Легко парит прохладный ветер
на крыльях чистого белья...
Щедра на знаки и приметы
души моей епитимья -
таясь в соцветиях магнолий,
сверкает имени слеза,
ключи храня от всех паролей -
изящна Лея, как гюрза.
Я говорю, ей руки грея,
вдыхая запах тайных трав:
"Ты возвращайся поскорее..." -
и алый трогаю рукав.
Лилею Лею я лелею,
вся жизнь моя - сплошной кульбит.
Она светло, как Лорелея
на листья палые глядит.
На выдохе от поцелуя,
в конце безумных длинных лет -
"Лилее лилий... Алилуйя..." -
шепчу я Лее алой вслед.
Catocala Lacrymosa - АНАСТАСИЯ САЛМИНА - SOS
Три коротких, три длинных. Коротких три... Продолжаю щелкать включатель лампы. Только блики в стеклах разбитых ампул - мой сигнал тревоги, мой стон, мой крик. Я застыл. Не подняться и не упасть, Пульс часов спокоен, как проповедник. На обоях каждый цветочек бледный на меня разверзает гнилую пасть. Потолок нависает, как черный пресс. Тьму хранит занавесочно-тюльный кокон. Сквозь туман вуали немытых окон друг на друга с небом мы смотрим здесь. За холодной снежиночной кутерьмой наклонилось небо - оно все ближе. Я не буду больше пытаться выжить. Этот зов на помощь - последний мой.
Три коротких, три длинных. Коротких три... Столько лет я ждал, что придут на вызов! Лишь на каждом дне мне стучали снизу - падать дальше есть куда, посмотри. В этот мир меня продали за гроши, проиграли - кому ведь какое дело? Так свербит, так иголками колет тело, что осталось большим на меня, чужим. Мне сказал начальник, что я дебил, что смотрюсь ужасно на общем фоне. Сто пропущенных было на телефоне в миг, когда его выключил и разбил. Чтобы выжить, искал миллион причин, за мольбами следовали угрозы...
Минус пять за окном, минус пять - морозец, серебрящий солнечные лучи. Я шагал по зимнему волшебству, хрустоснежно звук облекая в ритмы, мир казался радужным и открытым тем, кто с красным дипломом окончил вуз. Путеводных камней не хватало, карт, я утратил жизненные константы. Было мало Сократа, Платона, Канта, и вгонял в тоску раз за разом Сартр. В мир духовный тянуло меня, влекло, пустоту чтоб забить смысловым эрзацем. Через дебри мантр и медитаций я вернулся в церковь, что за углом. Я боялся громко сказать "****ец", и постился много, монаху впору. В минус пять я пошел омываться в прорубь, и дышал сквозь трубочку семь недель. Так менялись храмы и алтари, где не верил ни Господу, ни Предтече, но на всякий случай я ставил свечи - три коротких, три длинных, коротких три.
Вдох и выдох, утрачен снежинкам счет, что как годы, летят, чтоб исчезнуть, мимо.
Минус десять - холодно, но терпимо, я горяч и молод, всё нипочем. Чёлка набок, в наушниках - дэт-мет'алл. Школа стала моим филиалом ада. Я со скуки ходил на олимпиады, и от скуки свою запорол медаль. Хоть контрольные были на сто из ста, раздражало быть лишь ходячей "вики". Для других я был ботаном и фриком, из контекста выпав, как из гнезда. Так летела жизнь, никаких меандр, никаких изгибов и поворотов. Жизнь гнала, я же будто застрял в болоте, вырывался, резал мясной скафандр. Вот тогда я громко кричал "****ец", и писал стихи о любви и смерти. Я страдал, страдал, словно юный Вертер, и страшился нежных симпатий дев. Убегал, и гнали'сь за мной фонари, обжигал мороз мою носоглотку. Только шагом шифр отбивал я четко - три коротких, три длинных, коротких три.
Обрастают руки бронею льдин. Я застыл и с места уже не сдвинусь.
А когда пятнадцать со знаком минус - неохота из дому выходить. Ну, еще бы вышел гулять во двор, но в фаворе - книга и подоконник. Только мама в школу бессменно гонит, в музыкалку тоже, какой-то спорт... Прочитал программу я наперед, и задачки щелкаю, как орехи, подпись мамы подделывал ради смеха, и смотрел, как учителя злость берет. Я читаю книги за пару дней, и "****ец" шепчу только по приколу. Говорят, я гений и гордость школы, только тесно, страшно и душно в ней. Со шлепком ложился на стол дневник, что латынью заполнил от жуткой скуки, а из скрипки пытался извлечь те звуки, на которые мой неспособен крик. Так бежал я маленький, вдоль витрин, и, пугая галок, собак и кошек, на снегу в прыжке оставлял подошвой три коротких, три длинных, коротких три.
Затянуло комнату пеленой. Ледяная тень вырастает сзади...
В минус двадцать уже закрывают садик, отпросилась мама сидеть со мной. Дома тихо, уютно, всё - словно сон. Я ловлю в окне внеземные ритмы, прочитал о потоках метеоритных, что такое атом и электрон. Я не знаю, что значит еще "****ец", пусть загадочны точка и запятая, алфавит же на трех языках читаю, проживая лучшее лучших детств. Только маме не выспаться до зари, ведь кошмары меня пробуждают ночью, в ее спальню стучусь, отбивая точки - три коротких, три длинных, коротких три.
Я укрылся льдом от волос до пят, отправляясь в прошлое тенью серой.
Двадцать пять на термометре ниже зеро. Все замерзло. стихло. Все дети спят. Так и мы когда-нибудь все уснем. Ледяная тень над младенцем виснет, это я, утратив остаток смысла, прихожу себе рассказать о нем. Не стучит мой шифр, будто долото, и не плачет скрипка визгливым стоном. Спи, дитя, мой родной, золотой ребенок, и не думай, что будет с тобой потом. Ты сначала гений, а после - псих, что саму суть жизни сдаешь без боя, но людская память - сильнейший воин, что без страха Время готов сразить. Так не бойся тех, кто с тобою груб, ведь они сгореть от тебя боятся, как и я боюсь тебя тронуть пальцем, разбудить касанием мерзлых губ. Жизнь пройдёт, как прошёл ураган Катрин, ничего, по сути, уже не знача, если больно, вместо пустого плача - три коротких, три длинных, коротких три.
Три коротких, три длинных. Коротких три...
Три коротких,
три длинных.
Коротких три!
Забери меня, ангел мой,
забери
КОНСТАНТИН СМОРОДИН - Мне кажется, что бабочки не умирают
Мне кажется, что бабочки не умирают,
они летают между разными мирами,
и если кто-то хочет весточку послать оттуда,
то прилетает это маленькое чудо,
ведь не случайно над могилами родных
витают бабочки как весточки от них.
Да и цветы, что так свежи и ярки,
миров незримых зримые подарки...
КОНСТАНТИН КУЛИКОВЪ - Чайка Джонатан
Бабочки слушают наши молитвы:
Слушать молитвы - нектаром питаться.
Бабочки - синего неба улитки -
Не принимают Закон гравитации.
Бабочек лучше руками не трогать:
Лягут пыльцою молитвы на крылышки.
Бабочкам трудная к Богу дорога,
Если ладошкой никто не накрыл ещё.
Радуясь выстрелу сжатой пружины,
Либо потешиться, либо откинуть что,
Стриж начинает охоту стрижиную,
В небо взмывается не единожды.
Я без претензий к стрижам, если честно.
Так испокон повелось, зная, что нам Там.
Мысли касаются Тверди Небесной.
И даром старается Чайка Джонатан.
(Кстати...невероятно вкусный сорт яблок Джонатан, да и книжка Баха ничего так...)
АДАМ МИЦКЕВИЧ - Выходим на простор степного океана
Выходим на простор степного океана.
Воз тонет в зелени, как челн в равнине вод,
Меж заводей цветов, в волнах травы плывет,
Минуя острова багряного бурьяна.
Темнеет. Впереди — ни шляха, ни кургана.
Жду путеводных звезд, гляжу на небосвод…
Вон блещет облако, а в нем звезда встает:
То за стальным Днестром маяк у Аккермана.
Как тихо! Постоим. Далеко в стороне
Я слышу журавлей в незримой вышине,
Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет.
А где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет.
Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать
И зов с Литвы… Но в путь! Никто не позовет.
1901
Перевод - Иван Бунин
Позже продолжу подборочку. Всем удачи и любви.
Другие статьи в литературном дневнике:
