Дневники таёжных снобовВыборка из книги Виктора Астафьева "Царь рыба". Очень рекомендую любителям приключенческих романов Джека Лондона и людям, которые ценят красивую пейзажную прозу, болеют сердцем за родный край. Особый живой язык до предела наполненный "русскостью" рисует таёжные красоты и повествует о судьбах разных людей "из глубинки". Книга состоит из самостоятельных повестей, объединенных общей темой, местом действия и главным героем. Поскольку нас интересует поэзия, я даю выборку из части под названием "Сон о белых горах". В ней встречаются Промысловик, Сноб-геолог-повеса и наивная девочка из Столицы, которая приехала к папе в экспедицию. Ее "снял" прямо с парохода нагловатым манером Герцев - один из самых мерзких персонажей в произведении. Потащил в тайгу (на встречу к папе), но девушка заболела и оказалась одна в избушке, в которую вовремя заселился на охотничий сезон промысловик Аким (по иронии судьбы знающий Герцева в прошлом). Он нашел девушку в бессознательном бреду. Как они выживали и вышли к людям - читайте сами. Здесь же предлагаю отрывки из дневника Герцева, которые герои читают по вечерам.
Общие тетради, завернутые в целлофановую пленку, Герцев таскал с собою в кармане, пришитом под спиною к рюкзаку. Судя по охранным предосторожностям, Гога дорожил дневниками. В тетрадях встречались записи геологического порядка, состоящие из специальных терминов, сильно, до неразборчивости сокращенных. Судя по записям, Герцев с геологией не покончил и вел свои наблюдения. Почему, зачем поманили ее дневники Герцева? Узнать чужие тайны? Но Гога от людей скрывал вещи, мораль же свою всегда держал на виду, хоть она у него и была паче гордости. Записи и мысли свои он считал столь высокими, что не боялся за них - не уведут, они в другой башке попросту не поместятся. А стесняться? Чего же? Он не школьник, что стережет и прячет свои тайны под подушкой. Удивляло немножко, что такой аккуратный в делах человек не ставил имен авторов под цитатами из книг и научных трудов, как бы ненароком путая чужое со своим. Запись, сделанная, видать, еще в отроческие годы, в общем-то, ни о каком еще снобизме не свидетельствовала: «Природа - более мачеха, нежели мать - бросила человека в жизнь с нагим телом, слабым, ничтожным, с душою, которую тревожат заботы, страшит робость, увлекают страсти, но в которой между тем, хотя полузадушенная, всегда остается божественная искра рассудка и гения». Влияние Блаженного Августина на духовное формирование юного мыслителя было непродолжительным - уже первые записи в студенческой тетради рвали глаз: «Люди, как черви, копошатся на трупе земли». «Хорошо артисту - он может быть царем, любовником, героем, даже свободным человеком, пусть хоть игрушечно, пусть хоть на время». «Неужели человеку надо было подняться с четырех лап на две, чтобы со временем наложить на себя освободившиеся руки?». «Законы создали слабые, в защиту от сильных». «Счастье мужчины: Я хочу! Счастье женщины: Он хочет!» - Зачем ведут дневники? - отложив тетрадь, закуривая, спросил Аким, глядя на затухающий огонь лампы, поставленной на полочку в запечье. Они старались обходиться печкой, берегли керосин, свечи, жир и горнушку засвечивали, лишь когда упочинивались. Эля не отвечала, не слышала вопроса, уйдя в те слова и мысли, что читал ей Аким, не всегда верно делая ударения, с трудом разбирая почерк Гоги, напористый, заостренный. - Вообще-то люди ведут дневники, когда побеседовать не с кем, замкнутые чаще люди, ну и те, которые знают или думают, что их жизнь и мысли представляют большую ценность… - «Большинство стихов записано в студенческие годы и в поле, - прочел Аким. Они сочинены людьми, которые могли стать поэтами, но вообразили себя поэтами раньше, чем ими стали, пропили свой талант, истаскали по кабакам, вытрепали в хмельном застолье…» - Аким прокашлялся и перешел к стихам: Что же есть одиночество? *** Пустыня от зноя томится, *** Едва прошла блистательная ночь, - У-уф! Ё-ка-лэ-мэ-нэ! - расслабился Аким. - Нисе не понимаю. Может, хватит? Аким уклончиво хмыкнул и забренчал о печку поленом, подживляя огонь. По избушке живее запрыгали, высветляя ее до углов, огненные блики. Аким стоял на корточках, смотрел на огонь. Эля тоже не шевелилась, молчала. Ощущение первобытного покоя, того устойчивого уюта, сладость которого понимают во всей полноте лишь бездомовые скитальцы и люди, много работающие на холоде, объяло зимовье и его обитателей. Полушубок, кинутый на плечи Эле, начал сползать, она его подхватила и без сожаления, почти безразлично сказала скорее себе, чем Акиму: - Напутала я что-то в жизни, наплела. Побаиваясь, как бы от расстройства Эля не скисла совсем, не стало бы ей хуже, Аким снова перевел беседу в русло поэзии, мол, вот, когда бродит один по тайге, особо весной или осенью, с ним что-то происходит, вроде как он сам с собой или еще с кем-то беседу ведет, и складно-складно так получается. - Блажь! - заключил Аким. - Может быть, и блажь, - согласилась Эля, - но с этой-то блажи все и началось лучшее в человеке. Из нее, из блажи-то, и получились песни, стихи, поэмы, то, чем можно и нужно гордиться. Было тихо, так тихо, что слышна не только скатившаяся с крыши избушки льдинка, подтаявшая от трубы, но и реденько падающие капельки, звук которых действовал усыпляюще, и когда печка притухла и капельки смолкли, они, ни слова не сказав друг другу, легли каждый на свое место. Аким поворошил под собой лапник и почувствовал закисшую в нем сырость. Эля не спала. Растревожилась, видать, и еще раз выругался про себя: «Па-ад-ла-а! Фраер из университета!» - и хотел сказать Эле: ничего, мол, не убивайся, скоро я завалю тебя на салазки и оттартаю к людям, а там на вертолет, на самолет - и будьте здоровы! Привет Столице!.. - Мы, как говорится, случайно в жизни встретились, потому так рано разошлись… Когда они встретились, сколько времени прошло с тех пор? Наверное, целая жизнь. Успел же он когда-то из маленького беспомощного ребенка выходить и вырастить взрослую, красивую девушку, такую ему родную, близкую, что и нет никого ему теперь ближе и дороже на земле. © Copyright: Джинн Толик, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
