– Женщина! Женщина!
Из примерочной кабинки выглядывает дама с невообразимым «гнездом» на голове.
– Подойдите, гляньте. Мне идёт?
Тело дамы упаковано в ярко-алое, лоснящееся, грозящее вот-вот лопнуть нечто. Нижняя его, тела, часть, если быть более точной.
– Мобыть бирюзовые лучше, а? Или другой какой цвет?
– Может быть, – отмираю я, наконец. – Может быть, скорее всего, но…
И не выдерживаю.
– Вам нельзя носить такое. Это для девочки. Для худенькой девочки, – уточняю на всякий случай.
– А я – вот туничку сверху наброшу. И ничего. В самый раз будет.
И взгляду моему, уже достаточно отравленному розовыми леггинсами, и безнадежно ищущему хоть какого-то противоядия, явилась лимонно-зелёная туника, с розовым ушастым сердечком – этаким исчадием ада в области груди.
– Да нет же, говорю Вам, это для девочки. И то… простите, не для каждой.
А Вам надо бы что-то соответствующее возрасту и комплекции.
– Это как на тебе, что ли…? А какой у меня возраст?
– В общем и целом вы думаете в правильном направлении.
– Да что я, бабка, что ли…
О, моё уютное клетчатое пальтишко, прости ей, безумной. Прости.
Дама продолжала запихивать себя в кислотную, разъедающую мозг, тунику.
Ткань разгладилась и я смогла прочитать под ушастым сердцем: кисс ми…
Расхотелось искать что-то «своё», я вышла из магазина дешёвой одежды с гуманными ценами под столь же гуманным названием.
Да-да, изредка я туда заглядываю.
Без ложной скромности, брезгливых «фи» и «фу», без лицемерия, которого не выношу в любом его проявлении.
Ахать и вздыхать по поводу ухудшения кармы некогда.
Шла домой, и вспоминались любимые персонажи, любимых фильмов и повестей.
Невеста из «Свадьбы» с умопомрачительной Раневской и гениальнейшим Гариным, помнится, говорила, что… «больше всего на свете я люблю статных мужчин, пирог с яблоками и имя Роланд…»
А я больше всего на свете не люблю лицемерия, ханжества и… хоровых пений, здравиц ли, заупокойных ли – одинаково не люблю.
В пустом маленьком храме затеплила две свечи.
Одну в память об отце. Ему сегодня 79 земных лет. Но там, где он теперь, годы исчисляются иначе, по другой системе. И не только годы, там всё другое. Надеюсь, что там ему легче, чем было здесь.
Вторую свечу о здравии маленькой женщины по имени Надежда.
Уже у самого двора встретилась мне пьяненькая «пьеретка», и вспомнилась дама из гуманного магазинчика и ироничное профессорско-преображенское:
– Сколько вам лет, сударыня?
– О, профессор... Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
– Лет, я вам говорю, сколько?
– Честное слово... Ну, 45.
– Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
– Я вам как одному, как светиле науки.
– Сколько вам лет, сударыня?
– Это просто ужасно. 51.
Выплывали из туманного прошлого элегантно одетые дамы элегантного же возраста. Волновали и тревожили воспоминания о фланели и фетре, о длинном – по косточку – пальто с рукавом реглан, о чулках, перчатках и сумочках в тон обуви.
О женщинах, которые несли свой возраст с достоинством.
О маме светлой и незабвенной.
Куда всё подевалось…?
И откуда эта сумасшедшая гонка за мнимой молодостью.
Идут по жизни постаревшие Пьеретты, упакованные в кислотного цвета безумие, с сердечками, блёсточками, дешёвыми стекляшками, молодящиеся из последних сил, пятидесятилетние девочки, с уставшей кожей и усталыми, покрасневшими глазами.
Идут на отёчных ногах, открытых юбкой мини и для пущего эффекта – на высоченных каблуках.
И некому подойти, погладить по голове, шепнуть: "…бедная ты моя, бедная… Зачем это всё. Люблю тебя всякой, грустной и весёлой, здоровой и приболевшей, молодой и постаревшей.
Снимай это скорее. Надень что-то лёгкое, светлое, струящееся. Отдохни. К морю сходи и в парк.
И помни: я буду любить тебя всякой. Всегда. И даже смерть не разлучит нас... ”
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
