Джон Китс. Ода древнегреческой вазе. Перевод

Ты со спокойствием обручена, -
    Дитя времён неспешной тишины, -
Не выразить словами, но видна   
    В тебе история - отражены
Сюжеты жизни, спрятанной в веках.
    Что в них сокрыто – святость или быт?
        Аркадии долины или храм?   
    Преследованье, смех?  Побег и страх?
Кто люди эти? - Боги, может быть? -
    Зачем труба и бубен, шум и гам?

Хотя мелодии приятны уху,      
    Неслышимое всё-таки милей,
Молчанья струны не подвластны слуху –
    Для сердца предназначены скорей:      
Всегда душа у юности поёт,
     Листва в саду любви не опадает;
          Бегун напрасно к поцелую мчится, -       
Но пусть печаль страдальца не гнетёт, -   
      Извечно вожделенная девица 
           В раю возлюбленного ожидает!

О, ветви радости! Вам не ронять
    Листвы, не говорить «прощай» весне;
Счастливый музыкант,  - тебе  играть,      
    Подыгрывая вечной новизне!
Любовь счастливая! Не надоест
    Тебе цвести, грустить и ликовать!
         Такое созерцать я не привык:
Так страстью пропиталось всё окрест, 
    Что стало тяжело воспринимать -          
         Пылает лоб и пересох язык.

Что там за люди, что это за жрец,
    Ведущий жертву-тёлку за собой?
Она мычит, почувствовав конец, 
    Украшена венками на убой.
Что там за город, что там за река, -
     Благочестивым утром город нем, -
        Никто теперь не скажет отчего
Безлюдным он остался на века,
    Мы не узнаем никогда, зачем               
         Все жители покинули его.

Античный и изящный вид! Наверно,   
    Стояла ты средь мраморных богов,
Орнаментом украшенных чрезмерно;
    Ты вечность представляешь нам без слов,
Ты искушаешь смертных как награда.   
    Забудут люди древние года,
         Но красота останется навек,
    Ты будешь говорить им и тогда:
«Вся правда в красоте; красива правда» -   
     И это всё, что знает человек.

Текст оригинала:

John Keats
Ode on a Grecian Urn

 Thou still unravish’d bride of quietness,
    Thou foster-child of silence and slow time,
Sylvan historian, who canst thus express
    A flowery tale more sweetly than our rhyme:
What leaf-fring’d legend haunts about thy shape
    Of deities or mortals, or of both,
        In Tempe or the dales of Arcady?
    What men or gods are these? What maidens loth?
What mad pursuit? What struggle to escape?
    What pipes and timbrels? What wild ecstasy?

Heard melodies are sweet, but those unheard
    Are sweeter; therefore, ye soft pipes, play on;
Not to the sensual ear, but, more endear’d,
    Pipe to the spirit ditties of no tone:
Fair youth, beneath the trees, thou canst not leave
    Thy song, nor ever can those trees be bare;
        Bold Lover, never, never canst thou kiss,
Though winning near the goal yet, do not grieve;
    She cannot fade, though thou hast not thy bliss,
        For ever wilt thou love, and she be fair!

Ah, happy, happy boughs! that cannot shed
    Your leaves, nor ever bid the Spring adieu;
And, happy melodist, unwearied,
    For ever piping songs for ever new;
More happy love! more happy, happy love!
    For ever warm and still to be enjoy’d,
        For ever panting, and for ever young;
All breathing human passion far above,
    That leaves a heart high-sorrowful and cloy’d,
        A burning forehead, and a parching tongue.

Who are these coming to the sacrifice?
    To what green altar, O mysterious priest,
Lead’st thou that heifer lowing at the skies,
    And all her silken flanks with garlands drest?
What little town by river or sea shore,
    Or mountain-built with peaceful citadel,
        Is emptied of this folk, this pious morn?
And, little town, thy streets for evermore
    Will silent be; and not a soul to tell
        Why thou art desolate, can e’er return.

O Attic shape! Fair attitude! with brede
    Of marble men and maidens overwrought,
With forest branches and the trodden weed;
    Thou, silent form, dost tease us out of thought
As doth eternity: Cold Pastoral!
    When old age shall this generation waste,
        Thou shalt remain, in midst of other woe
    Than ours, a friend to man, to whom thou say’st,
“Beauty is truth, truth beauty,—that is all
    Ye know on earth, and all ye need to know.”