Страсти любовные

Валентин Лапушкин Никодим: литературный дневник

Я определённую часть жизни прожил в селе. Русском.
И сельскую жизнь я испытал на своём хребте.
Не за одну минуту не жалею. Школа была. Та.

Кролики. Жило у нас их с сотню. Жрали страшно.
Я вырубил всю акацию.
Один сезон.

Честно говоря не ели мы их. Куда-то сдавали. Не помню.

Куры утки. Помню селезень.
Обычно домашняя птица не идёт к человеку.
А этот гадёныш, кря-кря шёл ко мне в руки.
Загадка природы.

Короче говоря, пахал я, как папа Карло. Хотя ему и не снилось такое счастье.

Увлёкся я тут геологией, геохимией – среди кур.

А надо понимать – пацанёнок – школа – уроки (а учился я очень) – хозяйство.

Мать у меня, хоть и дура дурой. Это легенда.
Мои родители – блеск.

Наташ, мне кажется, что ты никогда не жила в селе.

Про село – могу бесконечно.

Мать у меня, почти не имела образование.
Война, оккупация.

Так начатки.

В Киеве (Отца перевели с Сахалина) – в казарме – Гюго – Собор Парижской богоматери

Мне года четыре. И вот мать мне читает Гюго.
Запомнил на всю жизнь, особенно про Эсмеральду.

Сделали саман. Нашлись деньги наняли старика. Стены поставить.

Поставили. Это можно рассказывать.

Печки нет. Мать сунулась туда сюда. Мастера заняты.
Как, где – высмотрела.

А тогда – кирпича заводского не было (был, достать было очень трудно)
Делали сырец. Саман с добавлением соломы, настоящей, большой (пшеничная),
а сырец – полова. Место у нас было классное.
Яму вырыл. Воды натаскал. Ножками потоптался. Топтаться нужно долго. А топтался я.
Получился замес. А потом такие специальные формочки. На четыре кирпича.
Короче делали кирпич.

Из него мать сложила печь.

Для идиотов. Печь. Это не сортир в огороде.
надо чтобы тяга была, иначе угоришь. И все было на своём месте.
Мать ее построила. Потом переделывала.

Смысл не в этом.
На это надо решиться. И суметь.

В Киеве купили швейную машинку, немецкую
Мать какие-то курсы прошла.
Умела шить. Ну и местные красавицы приходили с заказами.
Я был мелкий ещё, но в бабах толк понимал.

Крепдышин, крепжержет, что в этом роде.
И заголялись, естественно при примерках.
Не догола же конечно.
Меня особо не стеснялись.
Я ухахатывался.

Я не был каким-то маньяком, и не подглядывал, просто дамы (для меня дамы)
скорее всего просто девчонки.

При примерках что т снимали.

Дело не в этом, я воспринимал жизнь.
Я начинал понимать, что эта, косоглазенькая девочка имеет право на счастье.
Она выряжается.

Человек учится воспринимать мир разными способами.

Вот что такое “****а”, это то, что не ***.

В Белой Церкви пацаны – мне четыре им шесть.
Нас называли пистонами.

Иди говорят, покажем.
Девочка, сняв трусы показывает то, что у неё есть.
И даже позволяет пальчиками потрогать.

И чего? А нечего. Маньяком я не стал.

Я не хочу сказать, что я шибко умный.
Я хочу сказать, что у жизни есть разные стороны.
Вот девочку, которая дала мне свою пипиську потрогать.

Я ей бесконечно благодарен.



Другие статьи в литературном дневнике: