1957 год стал поворотным в моей жизни. Я шел по улице и увидел валяющуюся в грязи книжку. Любопытство взяло верх, и я поднял ее. Она была без обложки и без некоторых страниц. Но первые несколько слов, на которые натолкнулся мой взгляд: «Её глаза, как два огромных голубых озера, смотрели на него…» заставили меня сунуть книгу в карман.
Я прочитал её за один вечер. История жизни немецкого еврея (пусть даже и с купюрами из-за вырванных страниц) со всеми её взлётами и падениями (последних страниц не было, и я так и не узнал, чем же закончилась его жизнь!) показала мне, что в мире есть проблемы, о которых я ничего не знаю. Неведомые мне страсти движут человеческими сердцами, загоняя людей в такие дебри, о которых я не имел (и не мог иметь!) никакого представления. Словно на мгновение приоткрылась дверь в другой мир… чувственный, наполненный желаниями (и низкими, и высокими) потребностями, крутыми взлетами и смертельными падениями.
Я много читал, но доступ к такой литературе был ограничен и не столько из-за относительной «худощавости» фонда поселковой библиотеки, сколько из-за «бдительности» библиотекаря.
Честно признаться, я постеснялся сообщить о книге нашему учителю литературы Борису Иосифовичу Шенфельду, иначе он рассказал бы мне, что книга, валявшаяся в грязи, принадлежала перу Лиона Фейхтвангера и называлась «Еврей Зюсс» .
Борис Иосифович был удивительным учителем: насколько его не любили в младших классах, настолько любили в старших. Некрасивый, носатый, с вечным насморком, заставляющим пользоваться гигантским носовым платком (последствия фронтовой контузии) он знал и любил русскую и советскую литературу так, что любой наш вопрос, порой самый невинный, оборачивался целой лекцией, иногда в ущерб школьной программе. Ученики быстро просекали эту его особенность и от «доброхотов» не было отбоя.
Однажды он принес на урок литературы несколько репродукций известных картин, в том числе и на библейские сюжеты, и так интересно рассказал о них, что мы сидели, разинув рты, не положенных два часа, а все четыре. Это от него я услышал впервые о грязной пятке блудного сына картине Рембрандта и о том, что живописное полотно без изображения человеческой фигуры не может считаться живописью (спорно, но, согласитесь, красиво!)
