Что ж, мы добрались до 1953 года, и обойти вниманием смерть Сталина, ну, никак нельзя. Все ли плакали? Не знаю, но многие, если и плакали, то не потому что оплакивали вождя, а потому что понимали догадывались, подозревали, что прощаются со своей молодостью. Март на Дальнем Востоке – тяжелый месяц, свинцовые тучи, грязный снег, сильные ветра, а тут еще и трагические сообщения из всех динамиков, скорбные марши, заводские гудки, гудки паровозов, летящих по транссибирской. Кстати, я почему-то не плакал: может быть, отставал в развитии, а может быть, наоборот, опережал и уже тогда видел глубинную фальшь в этих слезах…
О Сталине, о «сталинщине» я еще поговорю: будет повод (и не один) А пока продолжу рассказывать, освобождая то, что теснится во мне, ожидая своей презентации. Например, о том, как стоял в очереди за хлебом – ровно месяц, проверяясь каждый вечер, записывая номер на ладони химическим карандашом; и какой ужас испытал, когда обнаружил, что номер смылился и очередь может отринуть меня…
Магазин «Сельпо» к этому времени был пуст абсолютно, что особо подчеркивалось огромной флягой черной икры, которую никто не брал. Даже рыбных консервов не было, пирамидами стояли муляжи банок. Если бы не подсобное хозяйство, каюк, амба, кранты населению. Но и с подсобным хозяйством не все было ладно: землю заводчанам стали давать после 53 года, даже разрешили на приусадебных участках сажать плодовые деревья, обложив эту «милость» соответствующими поборами. Помню, отец раздобыл где-то саженцы яблонь и посадил их под окнами дома. Пришли через какое-то время люди из налоговой или финансовой инспекции. Мать вышла к ним с топором. Они все поняли и мгновенно исчезли. Но поздно вечером отец взял лопату и, чертыхаясь, выкопал все саженцы, а землю заровнял. Всё – нет сада! Нет налога на фруктовое дерево! А ведь для Дальнего Востока фруктовый сад – чудо…
