Лето врезалось ногтем в зрачки

Лето врезалось ногтем в зрачки и оцарапало глазное яблоко.

Когда сидишь на траве и смотришь на солнце, а потом закрываешь глаза, красные пятнышки разбегаются в разные стороны, как живые текучие паучки, попутно запутываясь в своей паутине. А потом всё исчезает. Я оглядываюсь по сторонам. Вижу огромный мост через лужу финского залива. Справа новостройки подступаются к воде и неуверенно отвоевывают у воздуха пространство, как будто воры. Так жарко стало, что пора действительно раздеваться. Раздевшись, я понял, что как будто нечто нарушил. Или просто это так непривычно, потому что ты живешь здесь, в достаточно холодных широтах, на которых зима длится долго, а весна боится наступать, словно соглашается на самоубийство.
Я был не один. Но то, что я говорил, потеряло смысл и стало всего лишь прошлым для другого человека. Такова жизнь, твои чувства и ты сам превращаешься в прошлое другого человека, а будущего он с тобой не видит, словно нет никакого горизонта, нет перспективы, он без тебя куда-то очень быстро убежал в сторону, без тебя, без мыслей о тебе, а когда ты напоминаешь ему о себе, ему кажется, он думает так, что ты - это уже не ты, и что это всё - это уже не то, а то, что есть, ему вовсе уже не нужно. И твои запоздалые признания просто длинная и печальная лебединая песня. Она постепенно становится ледяной и до невозможности одинокой. Словно в каком-то городском парке осталась одна единственная птица, верящая, что она не одинока и к ней кто-то должен прилететь.

В Петербург лето приходит внезапно, так же как гениальная мысль к плохому писателю. Очень сонное и тихое настроение после семи вечера меняется на бодрое и деятельное к десяти. И до шестого моего этажа доносятся голоса - смеются, ругаются, вскрикивают, кричат или просто бросаются в друг друга словами, будто это ножи или камни. Слово это тоже удар. Он может быть больнее, чем любое физическое насилие. Проезжает громкая и шумная скорая помощь и всё замолкает. Я слышу только голоса за стенкой. Он и она. И ещё их жизнь. О которой я ничего не знаю. В некоторые жизни невозможно пробраться, чтобы ты ни делал. Настолько они заколочены и забиты чем-то таким непроницаемым, каким-то сгущенным непрозрачным веществом. Ни одно сердце кажется, ни один глаз не пробьет эту стену. Даже разломав физическую, материальную стенку справа от меня, я ближе к ним не стану.

Гул. Именно - гул. Это слово лучше всего характеризует любой город. Из этого гула разрастаются другие звуки. Звуки лучше всего характеризуют жизнь. Ещё и запахи. И цвета. Нарушение цветов может нарушить ваше настроение. На первом этаже моего дома находилась довольно приятная и обаятельное кафе-столовая. Я бываю там часто (вкусно кормят) и очень тепло и по-дружески общаюсь с женщиной, подающей еду, которую ты выбираешь. Она очень добрая, открытая, в чем-то наивный, конечно, взгляд на людей. Такой - "все люди хорошие, конечно, только хорошие, а как иначе". Они недавно переехали в другое место, так же в моем доме, но в месте, которое они покинули, внутри помещения откроют бистро с шавермой... Меня это сильно расстроило, я представил, как на фасаде нашего красивого дома будут эти красные, призывные буквы, сообщающие о шаверме. Это ужаснуло. Эти буквы, с кричащими заголовками, портят впечатление от дома, опошляют его исторический облик. Пошлость и дурновкусие разве не признак современной торговли и бизнеса? Посмотрите как это ужасно. Почему не делать одним цветом с домом название заведений? Я искренне не понимаю этих людей, хозяев таких мест. И не хочу понимать. У них нет вкуса. Они не знают об эстетике. У них нет меры и чувства культуры. Как абсолютным невеждам им надо просто запрещать это делать. Люди, не понимающие ничего в истинной сути красоты, нуждаются в запретах.

Сегодня этот летний и жаркий день (+25) был наполнен рассеянными и грустными мыслями о смерти.. Как-то всё сошлось и слилось. Смерть Дэвида Боуи на меня произвела подобное тянущее впечатление. Вчера ночью я посмотрел очень короткий на 12 минут фильм. Это были лучшие 12 минут на конец весны. На русский его можно перевести как "Подлесок" или "Подлесье". Его снял американский режиссер Робер Тодд. Я решил найти его в фейсбуке и написать ему (как уже сделал со многими современными авторами, они ответили и мы немного пообщались), поблагодарить за творчество и сообщить, что его фильмы я давно уже публиковал в своей группе экспериментального и авангардного кино. Страницу я его нашел и наткнулся на горькую и печальную новость, в августе 2018-го он умер в возрасте 55 лет. Он снимал на мой взгляд одни из самых лучших элегических коротких зарисовок на природные темы, которые были наполнены красотой, нежностью и светом. Это, конечно, поэт кино, а не режиссер. Сидя на траве и прислонившись к дереву около театра юного зрителя, мне совершенно стало ясно, что смерть как и жизнь, тоже несправедлива. А к чему ей быть справедливой? Почему она в этом должна отличаться от жизни?..
Грустно, грустно.
Очень грустно.
Ничего не поделаешь.
Печаль необходимый элемент жизни.
Из каких-то радостных моментов. Может быть, в сентябре слетаю к другу, побываю на Черном море и на Азовском море. Есть такая возможность.
Возможность такая есть.
Всё.
Хватит, хватит. Что-то я совсем разговорился.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.05.2019. Попытка утешить ужас
• 23.05.2019. Лето врезалось ногтем в зрачки
• 20.05.2019. Литература на конец зимы две тысячи девятнадцатого
• 11.05.2019. Ночь в мае или мыслительные кошачьи процессы