Шебутная весна беспричинна, синична.
Во дворе на заре проросла трын-трава.
Город Н-ск, привокзально-базарно-циничный.
Время спит. Полутени свились в кружева.
Утро капает мёдом. Успеть бы согреться,
окунувшись туда, где тебя уже нет.
Где гуляет по крышам беспечное детство.
Небо. Ветер. Каникулы. Новый мопед.
Вислоуха надежда, а счастье усато-
полосато. И можно витать в облаках.
И синяк в пол-лица повышает твой статус,
как петарда в кармане да в гипсе рука.
И с раскрытым зонтом ты стоишь на балконе.
Гомонит под окном детвора со двора.
Можно просто сбежать, и тебя не догонят…
– Ну, давай, десантура! Рискни «на ура»! –
Во дворе пацаны. И куда тебе деться?
Ты летишь в трын-траву, на которой роса…
Так любая судьба начинается с детства,
как родной алфавит начинается с «А».
Ты пока черновик. Ты ещё не дописан,
до конца не обжит, не зачитан до дыр.
Утро тлеет, алея, как ягода тиса.
Ты крупнеешь, но мельче становится мир.
Небо больше не пахнет грозой и рябиной,
подмороженным яблоком, ливнем грибным…
И теперь ты краснеешь за «подвиги» сына.
Время спит. Полутени свиваются в дым.
Где-то бесконечно далеко…
Где-то бесконечно далеко,
где светло и радостно до дрожи,
мы с тобой – чисты и тонкокожи –
шлёпаем по лужам босиком.
И плевать, что двойка в дневнике!
Облака, как сахарная вата.
На стакан воды из автомата
три копейки сжаты в кулаке.
Дома, всем смертям наперекор,
суетятся бабушка и мама.
Краденое счастье из кармана
падает стыдливо на ковёр.
А потом…
не то, чтобы черта,
и не то, чтоб даже и преграда…
Просто миг – и ничего не надо,
просто вдруг не видно ни черта.
Топчешься, не помня о себе,
кулаком в чужие двери лупишь,
в темноте нечаянно наступишь
на ногу растерянной Судьбе…
– Это ты?
А может… это я? –
Все мы так похожи-непохожи.
Как тепло…
и радостно до дрожи,
будто видишь с берега маяк.
Будто «бесконечно далеко»
очень даже близко.
Дома – мама.
Мятный леденец под языком.
Много счастья –
полные карманы.
Дороги меняют русла
Нужно по крупному счёту совсем немного –
был бы попутчик, и век бы вдвоём шагали.
Вьётся тропинка, как будто она дорога –
та, что течёт меж дивными берегами.
В общем, не зная брода, ныряешь в реку –
с ветром в груди да с парусом нараспашку!
...Вдруг человек становится человеку
острой занозой, застрявшей в родной рубашке.
Капля за каплей... Чужая слеза – росинка.
И неизменно чужая малина слаще...
Вьётся дорога, как будто она тропинка –
та, что сбивает с толку в тернистой чаще.
Скачет табун табу... И смешно, и грустно.
Вроде бы всё исхожено многократно.
Но, слава Богу, дороги меняют русла –
тихо, непредсказуемо. Невозвратно.
Сон
Через город незнакомый ты идёшь, не зная броду.
Не поймёшь, что происходит. Неизвестно, чья вина.
Мир похож на субмарину, уходящую под воду –
жуткий образ из дурного и навязчивого сна.
На душе темно, чердачно. По углам скребутся кошки.
Здесь кривое зазеркалье – всё не так, наоборот.
Снится: в гулком переходе ты играешь на гармошке
для невидимых прохожих, что воды набрали в рот.
Всё на первый взгляд нормально. Воздух жареным не пахнет.
...Прилетит к тебе волшебник (извини, без «Эскимо») –
падший ангел – бывший лучник, упорхнувший с гауптвахты.
И расскажет – всё, что видел, всё, что вымолвить не мог...
Бросит, горько усмехнувшись: «Знаешь, сам я олух полный!»
Но обоим вам до боли будет ясно, чья вина.
Он прошепчет: «Там я видел: распускается подсолнух,
а в горячей сердцевине вызревают семена».
У него отбиты крылья. И в зрачках его – руины.
Но во взгляде – не покорность, а готовность лечь костьми...
И тебе всё чаще снится, что всплывает субмарина.
Зреет семя. Будет время. Будет правда. Будет мир.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
