Резная Свирель
Вот рассказывал ночью стареющий лепрекон (после третьего эля мы с ним перешли на "ты"): далеко за морями в пещере сидит дракон. Охраняет крылатый несбывшиеся мечты. Он, конечно, за то, чтобы сразу они сбылись, только адресно, в строгом порядке, не кое-как. Навещают дракона медведь, горностай и лис. Залетает орёл. Иногда забегает маг, иногда королева (особенно если дождь). Все из разных легенд. Всех терзает один вопрос: и какого ты, собственно, лешего, не даешь исполняться мечтам. Самый главный дракон непрост. Даже слишком непрост, не по статусу быть простым. Он следит за порядком, полезный редис жуя.
У дракона двоюродный дед на горе простыл, у кузена по осени выпала чешуя. Есть причина — привычка надеяться на авось, оставаться никчёмным болваном, теряя нить.
Самозванцев, естественно, видит дракон насквозь. Ошибаться дракону не нравится, что таить:
заявились к нему волосатые господа в железяках, косухах и бороды до колен. Замотался хранитель, не ту им мечту отдал, лучше б он вышивал себе крестиком гобелен. Спохватился, а поздно. Казнился, пустил слезу. Получилась слеза изумрудная как лоза. Волосатые люди играют теперь попсу, называется группа "Ванильные голоса".
По законам драконы должны соблюдать баланс, из драконов иначе погонят — туси с людьми. Ждёт в Германии сказку какой-нибудь грустный Ганс, а она отправляется к Федору из Перми. Федор водит КАМАЗ. Дальнобольщик, фантазий чужд. Верно, знаешь его, он вчера во дворе гудел.
Вот поэтому, может, творится такая чушь, вот поэтому чудищ нельзя отрывать от дел.
Написал на заборе свихнувшийся самурай, что дракон уверял: идеальный порядок чту. Канцелярский учёт: цифры, карточки, номера. Никому без расписки дракон не отдаст мечту. Вудеркинда растили ученым — живёт шутом, доходяга бы горы свернул — не хватает сил.
Мы лежим в одеяле, пытаясь понять: за что, где ошибся дракон, кто вообще о войне просил
Резная Свирель.
"Не нервничай.
Просто представь, что она вернётся.
Она же всегда возвращается ровно в восемь.
Она будет пахнуть зелёным болотным солнцем,
и чем-то далёким, щемящим,
как будто вовсе
и нет в этом мире вообще ничего прекрасней,
чем тонкие пальцы терзающая осока,
блуждающих ярких огней карнавальный праздник,
кудрявые мхи и заросшие мхами сопки".
И шёл человек на конфорку поставить чайник,
а руки его всё никак не могли согреться,
и чай пах не хрусткими травами, а печалью,
как пахнет несбывшийся путь отменённых рейсов —
прогорклым железом,
бумажных клочков метелью, включившимся автоответчиковым моллюском.
И чай с этим запахом пить уже не хотелось,
хотелось отмыть себя содой и "Пемолюксом".
"Давай успокойся. Представь, что она в дороге.
И в этот момент дорогая подходит к дому,
и скоро затянется в нежной груди воронка,
поскольку ужасно неправильно по-другому,
а значит, уже по-другому и быть не может.
Она поиграет в дорогу, как в прятки-салки,
и скоро появится, с бледной прозрачной кожей,
с глазами как блюдца, похожая на русалку.
Как чувство сакральное,
близкое до озноба.
И в мире не будет вообще никого чудесней.
В трепещущем небе пролягут лесные тропы, за ведьминым кругом затянут дриады песни".
И шёл человек посмотреть новостную ленту,
тянулся как глупый младенчик к заветной кнопке,
и даже пытался окуклиться мягким пледом,
читая рассказы о страшных болотах топких.
Где что-то внутри копошится как жидкий студень,
клокочет, бурлит заманухой и просит пищу.
Как в них с лиходавних времен пропадают люди,
сначала их помнят и ищут,
потом не ищут.
Он снова и снова о жутких читал находках
с коричневым телом
и рыжими волосами.
И только бубнил тихим шёпотом, как экзамен:
"Не думай,
не думай,
не жди ничего плохого.
Расслабься, попробуй расслабиться, медитируй.
Ты море, ты в море, и волны тебя колышут.
Представь, как ключом открывает она квартиру,
и ключ заедает,
и сломанный зонт под мышкой.
В сердцах говорит, говорит, тяжело и гневно.
Он слышит слова, но не может понять их смысл,
поскольку слова — это бабочки-однодневки,
трескучие птицы с пиратских скалистых мысов.
И нет в этом мире вообще ничего бредовей, чем верить их крыльям,
и им придавать значение. Они существуют, пока есть старик-садовник,
и свет, и земля, и роса, и воды течение".
Она появилась,
когда он на грани срыва,
качаясь как будто пластмассовая болванка,
сидел и рассказывал скользким лупастым рыбам,
которых они завели в трехлитровой банке,
как в зыбких болотах немецких, английских, датских
седые и очень усатые полисмены черкают в казенных блокнотах координаты, и думают:
"Боже, да что за дурная смена",
и тащат в участок одну из болотных мумий,
и долго детей поучают, для их же блага:
"Вот дядя не слушался,
дядя упал и умер".
А дети пугаются и начинают плакать.
И умный учёный, который был чьим-то мужем,
отцом или братом,
но точно был чьим-то сыном —
в желудке потом изучает последний ужин: похлёбка и овощи, зерна и ломтик сыра.
Люби,
оставайся внутри молодым и летним.
И в мире не будет вообще ничего такого.
Любой из боёв для тебя может стать последним,
но если тебя кто-то ждёт, то всегда есть повод
вернуться,
остаться и тьму озарить свечами,
найти долгожданный покой, как находят клевер.
Он молча уходит на кухню и ставит чайник,
она берет чашку,
и руки его теплеют.
Автор - Резная Свирель.
Наталья Захарцева
Другие статьи в литературном дневнике:
