Один лишь способ умереть

Ранее в этом году Уильям Блейк написал аннотацию на новую книгу доктора Роберта Джона Торнтона «Молитва Господня, новое прочтение» (1827),

Отче наш Август , сущий на капитально-заоблачных Небесах! Да святиться имя Твое и титул, слава Тебе за тайны Твои, что сокрыты от нас; да будет воля Твоя и на небе, как на земле. Хлеб наш насущный, за деньги наши приобретенный, но налогом не обремененный, дай нам на сей день от духа Святого, что именуем Природой; и прости нам долги и налоги наши и королевские, и все прочие.

Не введи нас во искушение
трактовать Священную
Библию на усмотрение свое,

но позволь текстам Вергилия и Шекспира стать священными для нас, избавь нас от лукавого.

Ибо Твое есть Царство и НебесноЗемное е,
и сила в войне, и слава в законах
ныне и присно и во веки веков,
поскольку Бог есть олицетворение королей и ничто боле. Аминь.

Довольно едкая пародия, полная негодования,
никоим образом не была предназначена для публикации.

Но и в почтенном возрасте Блейк был не в силах сдержать свое возмущение.
Он оставался непоколебимо верным

себе до последнего дня, который наступил в воскресенье 12 августа 1827 года.
Судьба выбрала для Блейка примечательное место перехода

в мир иной. Его последним земным адресом
стал трехэтажный дом из красного
кирпича на западной стороне глухого переулка,
ведущего к берегам Темзы. Неподалеку располагались здания Бофорта, театра Савой и Сомерсет-хаус. В XVIII веке густонаселенный район церкви Сэнт-Клемент-Дэйнс пользовался дурной славой среди жителей Лондона: там царила нищета, антисанитария и преступность. В народе квартал окрестили «радикальный Вестминстер». Здесь множились работные дома, искали убежища мошенники и злоумышленники, а муниципальные блюстители порядка не отваживались сюда заходить.

Но в 1821 году, когда миссис и мистер Блейк переехали на Фаунтан-Корт, их соседи принадлежали, скорее, к среднему классу. После многочисленных преобразований 1810 года и успешного благоустройства квартала, улица Стрэнд изобиловала старомодными жилыми домиками и прочими разнообразными по архитектуре сооружениями: кирпичные стены и отштукатуренные фасады, большие квадратные окна и высокие арки, причудливые контрфорсы и роскошные карнизы,
пестрые вывески и витрины магазинов,
изящные решетки на окнах лавки «Олд Кьюриосити». Мощеная улица протянулась от здания Королевской академии художеств и вокзала Чаринг-Кросс до церкви святой Марии-ле-Стрэнд (в те времена колонна Нельсона еще не была установлена, да и Трафальгарской площади не существовало).

На тротуарах и во дворах домов толпились люди всевозможных сословий:
торговки в белоснежных чепцах предлагали лаванду,
посыльные в смокингах сновали доставляли заказы.
Чопорные джентльмены в длинных сюртуках и высоких цилиндрах сопровождали своих жен на прогулке, а леди в роскошных шалях, шляпках, оформленных лентами, и платьях с кружевными воротничками фланировали по мостовой.

Многочисленные солидные здания издательств, типографий, редакций газет и журналов обрамляли Флит-Стрит до самого переулка Мидл-Темпл-Лейн. В те времена выпуск утопических статей, реакционных публикаций и радикальных материалов по-прежнему оставался выгодным делом, хотя небольшие книгопечатни все чаще переезжали на Фаунтан-Корт.

И если бы мы с вами поднялись по лестнице, увенчанной балюстрадой королевы Анны, всего на один пролет, то смогли бы увидеть дом №3 на Фаунтан-Корт.

Представьте,
как прямо перед нами

возникают две двери. Тусклый свет льется из окна. За дверью слева находится спальня мистера Блейка,

служащая одновременно кухней и рабочим кабинетом. Вторая же дверь ведет в темную гостиную. Ее стены
украшают гравюры, акварели и темперы Блейка.
Окно этой комнаты выходит во внутренний двор. Но манящий нас sanctum расположен за дверью слева.

Для почитателей творчества Блейка
это и есть та самая святая святых, место,

где случалось волшебство. Стены крохотной комнатки,
облицованы

деревянными панелями. Едва переступив порог, мы оказываемся
слева у изголовья кровати,

занимающей большую часть комнаты. В правом углу расположен камин для приготовления пищи, а рядом — буфет.
Мягкий свет

струиться через приоткрытую створку окна.
виднеются грязные берега

Темзы, а вдали –
живописные холмы Кента и Суррей.

Именно так Фредерик Шилдс (1833-1911), изобразил комнату, в которой умер Уильям Блейк. Иллюстрации этого почти сакрального места,
выполненные Шилдсом в карандаше и акварели,
для книги Александра Гилкриста «Жизнь Уильяма Блейка» (1863), подтолкнули известного художника Данте Габриэля Россетти

на создание лирических произведений: огонек прерафаэлитизма зажегся в литературе. Шилдс невероятно высоко ценил творческое наследие Блейка и своими иллюстрациями отдал ему дань уважения.

Небезынтересно, что на рисунке комнаты в карандаше на панели слева от окна изображены

три души, как ангелы,
восходящие к небесам с распростертыми руками.
это мистическое граффити

принадлежит руке самого Блейка.
Однако на акварели

Шилдса изображение душ отсутствует. Похоже, что сама атмосфера комнаты послужила причиной подобной художественной вольности.

Мистер и миссис Блейк самим своим присутствием сообщали то «ощущение СВОБОДЫ», которое «едва ли можно было уловить в ином месте».

И вот мы уже ступили на волшебную землю преданий:
святые часто вдохновляют

на сложение легенд, но никогда не пишут их сами. В нашем случае письмо студента Королевской академии художеств Джорджа Ричмонда (1809-1896) к «дорогому другу» Сэмюэлю Палмеру положило начало легенде
о смерти Блейка.

Он описывал кончину Блейка так:

В воскресенье около шести часов вечера он почил с честью.
Он сказал, что отправился в Страну, увидеть которую мечтал всю жизнь.
Он надеялся
на спасение

через Иисуса Христа. Перед самой смертью
его лицо, точно, светилось блаженным светом,

и он, словно одержимый,
стал петь о тех вещах, которые он будто бы видел

в Раю. Поистине он умер как Святой. Хоронить его будут в пятницу в полдень. И если вы решите присутствовать на похоронах, то хочу сообщить, что в нашем экипаже есть свободное место.

Адресат письма, сын баптистского пастора двадцатидвухлетний художник Сэмюэль Палмер, был одним из немногих, благодаря кому мы можем познакомиться с личностью Блейка.

Однако тот святой, которого описывают Ричмонд и Палмер, —
это Блейк уже на закате

жизни: Тем не менее, романтические

описания Палмера,
воспоминания

его друзей и знакомых
стали основой

для легенды
о блаженной смерти
Уильяма Блейка.

Спустя год во втором томе книги «Ноллекенс и его времена» (Лондон, 1828) Джона Томаса Смита появилось еще одно упоминание о смерти Блейка. Эта книга была известна своей «злонамеренностью». Хотя Джозеф Ноллекенс (1737-1823) был, возможно, величайшим британским скульптором XVIII века, член Королевской академии художеств Джон Смит постарался обесславить его в своей книге. О Блейке же, напротив, он писал с уважением:

Во время лихорадки, не вставая с постели,
Блейк
он продолжал неустанно работать над иллюстрациями к «Божественной комедии» Данте.

Блейк крайне почитал творчество Данте. Разделяя воззрения Флаксмана и Фюзели в том, что перевод, выполненный Генри Фрэнсиссом Кэри, превосходит все другие варианты, Блейк в возрасте шестидесяти трех лет принялся за изучение итальянского языка, чтобы наслаждаться
подлинной поэзией Данте.

Для задуманной работы Блейк изготовил семь гравированных пластин по формату книжной страницы и написал более ста эскизов в карандаше.

Каждый из его рисунков
свидетельствовал о невероятной проницательности и свободолюбии художника, с упоением взявшего за столь непростой труд, невзирая на бесконечные телесные страдания, которые он переносил с христианской стойкостью.

В день своей смерти
12 августа 1827 года Блейк

написал стихи во славу Творца,
его жена и прочел их вслух. Кэтрин была очарована ими,
но Блейк улыбнулся и добавил: «Милая,

стихи не мои, нет, они не мои».

Спустя 32 года эта сказочная история
была опубликована

в книге «Жизнь Уильяма Блейка: неизвестный художник» Александра Гилкриста.

Но поскольку и вдова Блейка (Кэтрин Блейк)
к тому времени

уже отошла в мир иной, скорее всего, Гилкрист пересказал воспоминания художника Фредерика Тейтема (1805-1878), чья сестра Джулия вышла замуж за Ричмонда и к которому после смерти Кэтрин перешли многие манускрипты Блейка.

В январе 1828 года знаменитый критик и юрист Генри Крабб Робинсон навестил Кэтрин Блейк.
В ходе беседы она обронила фразу:
«мистер Блейк умер как ангел».

С течением времени
легенда

обрастала все новыми подробностями.
допускает неточности

в биографии Блейка.
Даже год смерти художника указан неверно
. Во второе издание Каннингем внес ряд поправок, в том числе убрал предположение о том,
что Блейк с трудом

различал границы реального и воображаемого. Тем не менее, множество неточностей сохранились:

На семьдесят первом году жизни силы стремительно покидали его . Впрочем, он по-прежнему оставался спокойным и жизнерадостным.
«Я торжествую, умирая, —
писал он: — и не печалюсь,

покидая тебя, Кейтрин . С тобою многие годы мы прожили счастливо и вместе, но вскоре я тебя покину. Отчего же мне страшиться смерти?
Я ничуть не боюсь умирать.

Я старался жить по завету Христа и почитал Бога по-настоящему, в доме своем, вдали от любопытных взоров». С каждым днем

он становился все слабее,
уже не вставал с постели

и едва ли мог сидеть. Кроме жены, которая и сама, будучи в преклонных летах, нуждалась в помощи, некому было ухаживать за ним.

«Ветхий днями» был крайне дорог Блейку.
За три дня до своей смерти

он, сидя в кровати с улыбкой на устах, раскрашивал оттиск гравюры своими наилучшими красками и в особенной манере.

Закончив работу,
он воскликнул: «Готово!

Это, пожалуй, лучшая моя гравюра, —
он посмотрел на свою жену, которая, понимая, что эта гравюра – его последняя работа,

была не в состоянии сдержать слез, — О, Кейт, прошу, оставайся недвижима, я нарисую твой портрет. Ты всегда была ангелом для меня».

Она села рядом и умирающий художник принялся рисовать ее портрет .

Радость, с которой этот необычайный человек встречал приближающуюся кончину, оттеняла печаль момента.

Внезапно Блейк принялся распевать стихи и песни,
жалея, что не может запечатлеть сошедшее

на него, как он выразился, вдохновение на бумаге.
«Кейт, — продолжил он, — я на пороге
великого перехода.

Ранее я всякий раз поднимался, чтобы записать свои мысли: в дождь ли, в снег, в жару… Но сейчас ты подойди и присядь со мной рядом, потому что это уже не повториться. — его жена даже не поняла,
в какой момент он перестал дышать.

Он умер 12 августа 1828 года Che Rokee без боли и страданий
И если это трогательное описание

было составлено с очевидной небрежностью, то следующий сентиментальный некролог, принадлежащий перу Фредерика Тейтема, был тщательно продуман, рассчитан и выверен.

Унаследовав большую часть работ Блейка
после смерти Кэтрин,

Тейтем собственноручно отказался от большей части рисунков и стихов, не желая признавать их ценности. Став членом шотландской секты ирвингиан, так называемой «Католической Апостольской Церкви», Тейтем сжег, как он сам утверждал, из религиозных убеждений, многое из наследия Блейка (которое вероятно существовало).

Кроме того, к Тейтему перешли четыре биографии Блейка, составленные его близкими друзьями.

Тейтем, осознавая, что биографические сведения об авторе, изложенные в самой трогательной манере и опубликованные рядом с текстом наиболее амбициозной блейковской поэмы «Иерусалим» совместно с иллюстрациями, выполненными к ней Блейком, могут принести огромную прибыль, принял решение уничтожить все доступные ему свидетельства. Затем он переписал биографию Блейка, подчеркнув центральное место, которое сам занимал в жизни художника и поэта.

Ощутите весь трагизм прозы Тейтема:

Жизнь, однако, подобно угасающему огню, вспыхнула еще раз и дала еще один взрыв воодушевления, во время которого он (Блейк) был весел и свободен
от мучившего его приближения конца. Он знал, чем он хочет заняться, и, решив, что ему стало получше, попросил принести ему работу, прерванную во время последнего приступа.

Это была цветная гравюра,
изображавшая Господа Бога, высекающего первый земной круг, —

Поработав над ней, он воскликнул: «Вот, я сделал все, что мог, это лучшее из всего, что я когда-либо завершил». э

Внезапно он отбросил гравюру и сказал: «Кейт, ты была хорошей женой, я должен нарисовать твой портрет». Она села рядом, и он нарисовал ее портрет, который, хотя и не отличался особенным сходством, был необычайно трогателен и выразителен.

После часа работы над рисунком, он отбросил и это,
и начал петь Аллилуйю, песню радости и торжества, которую миссис Блейк описала как поистине возвышенную в смысле музыки и стихов.

Он пел громко с особенной исступленной силой и, казалось, был счастлив от того, что он прошел свой путь до конца, и уже почти добрался до цели, чтобы получить награду за свое высокое и вечное призвание.

, его душа
оставила его, словно дуновение нежного ветерка,

и он уснул в окружении своих могучих предшественников,
которых когда-то изобразил. Он перешел из смерти в жизнь вечную

12 августа 1827 на шестьдесят девятом году жизни . Такова была сцена последних часов его жизни.

Этот его взлет радости, словно звон колоколов, вновь наполнил комнату. Стены звенели и разносили звук благостной симфонии. Это была прелюдия к гимнам Святых. Это была увертюра к хоралу Небес. Это была песнь, которой вторят Ангелы.

Я полагаю, что читатель с легкостью распознал фальшь в этом неприличном и лицемерном словоблудии. После смерти Блейка, Тейтем хотел извлечь максимальную материальную выгоду из его работ. Ничто не мешало Тейтему завышать цену на унаследованные рисунки и стихи, смерть же автора, с одной стороны, делала произведения уникальным и уже неповторимыми, а с другой, сглаживала все споры о личности Блейка. Очевидно, что Тейтем играл роль классического плакальщика в угоду личной выгоды и корысти. Даже нестандартное написание местоимения «Он» (с заглавной буквы и с подчеркиванием) было заимствовано из дневников Ричмонда, который для акцентирования духовности и почтенности умирающего художника применял данный графический способ. Удивительно то, что триумф лицемерия, столь очевидного, длился так долго. Хотя Джон Линнелл, под покровительством которого Блейк жил последние годы, никогда не доверял высказываниям Тейтема. Да и Палмер в беседах с Гилкристом предпочитал не вспоминать о мистере Тейтеме, боясь быть обвиненным в клевете или опасаясь других неприятностей из-за дурного характера «старого друга».

Представления Тейтема о праведной жизни ограничивались распространенными стереотипами. Сложно поверить, что в последние минуты жизни Блейк принимал решение о благополучии Кэтрин после своей смерти! Кроме того, мы видим аллюзию на библейский сюжет об Иисусе, который просит «ученика, которого любил» позаботиться о матери. (Иоан. 19:27) и «предает дух» тремя стихами позже. Рассказывая о событиях жизни Блейка в такой манере, Тейтем пытался «занять место» его любимого ученика.

Между прочим, дед Тейтема Ральф, в свое время слыл знатным авантюристом; архитектурная карьера его отца (Чарльза Хиткота Тейтема, 1772-1842) была выстроена, скорее, благодаря манипулятивному таланту, а не творческим способностям. Чарльз Тейтем не раз спасался от банкротства, используя важные имена и связи. Старший сын Чарльза, Фредерик, унаследовал предприимчивость своего отца, но, к сожалению, был столь же бесталанным. На момент смерти Блейка ему было 22 года.

Своекорыстное жизнеописание Блейка было создано Тейтемом в качестве маркетингового инструмента: он ловко извлекал прибыль из манускриптов безмолвного художника и поэта. Все то наследие Блейка, что Тейтем не смог продать, он сжег.

И чтобы окончательно развеять сомнения в том, был ли Тейтем свидетелем смерти Блейка, мы обратимся к воспоминаниям Джона Томаса Смита. В 1828 году Смит писал, что Тейтем, будучи болен, проехал 90 миль, чтобы поприсутствовать на похоронах Блейка (которые состоялись 17 августа) на кладбище Банхилл-Филдс. Настолько сильным было его почтение к Блейку; почтение, столь необходимое для выгоды его семьи.

Тейтем получил единоличный контроль над «правами» на творчество Уильяма Блейка еще до того, как Гилкрист начал составлять его биографию. Поэтому Гилкрист главным образом опирается на свидетельства Тейтема и Смита. Биография Уильяма Блейка, написанная Гилкирстом, долгое время пользовалась репутацией наиболее авторитетного источника, потому что, казалось, что через «учеников» и друзей, Гилкрист смог дотянуться до личности гениального поэта и художника.

В своем повествовании о смерти Блейка Гилкрист, развивает мысль Ричмонда из письма Палмеру: «Он умер как святой, как человек, принимающий замысел Божий». Далее Ричмонд добавляет одну деталь: «Соседка, присутствующая при смерти Блейка, сказала: «Я видела смерть не человека, но блаженного Ангела». И хотя данное описание смерти перекликается с репликой центуриона, присутствующего при распятии Христа, из фильма «Величайшая из когда-либо рассказанных историй» (Джордж Стивенс, 1965), оно резко противоречит с предыдущими заметками Гилкриста: «Август 1827 года, он лежит в постели, совершенно ослабленный болезнью. В комнате тишина. За окнами виднеется река, а в нескольких метрах шумит оживленный Стрэнд. У кровати стоит она (Кейт), его единственная сиделка и уходчица, но другой ему и не надобно». И вот статисты собираются у смертного одра. Представьте подобный монолог, произнесенный Питером Куком (например, в комедии Брайана Форбса «Другой ящик», 1966) и вы поймете, как «излагались» факты о смерти и жизни Уильяма Блейка. Духовное зерно всегда лежит в основе легенды. Но поэтизируя реальность, мы уничтожаем ее, и порой теряем все подлинное прежде, чем доходим до языка аллегорий и символов, где вольны трактовать факты, как пожелаем.

Для биографа совершенно очевидно, что люди, окружавшие Блейка в конце жизни: все те, кто обращал его в угоду своим интересам, кто боролся с ним, и кто хорошо его знал, — множили слухи и порождали кривотолки. Так началась легенда о Уильяме Блейке.

Основной причиной значительных искажений в биографии Уильяма Блейка послужила религия. В частности, в 1827 романтизация и сентиментализация Библии представляли собой уже сложившиеся культурные нормы в Англии и Америке: попытки современников описать респектабельность личности в изящной манере неизменно приводили к негласному лицемерию. Описание смерти Блейка подводит нас к следующему:

Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух. А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса.

(Иоан. 19:30, 20:11-12)

Ангелы играли важную роль в жизни Блейка. В те времена главным свидетельством «блаженной кончины», подготовленной предыдущей светлой жизнью, считалось явление ангелов в час смерти. Мирную смерть рассматривали как Божие благословение. Часто к умирающим людям приводили детей, чтобы они могли увидеть, как душа обретает вечный покой, и поверили в Божественную благость и любовь.

Безусловно, не каждому уготована «блаженная» смерть, не все покидают этот мир тихо и безболезненно. Есть и другой способ умереть. Порой, случаются «страшные, мучительные смерти», крайне неудобные для религиозных сообществ.

И чтобы осознать, какой может быть альтернатива «блаженной кончины», нам нужно изучить жизнь матери Блейка, Кэтрин, рассмотреть все те факты, что остались скрыты от Александра Гилкриста и последующих биографов Уильяма Блейка.Детство 1752-1767

Самое время вернуться к Кэтрин и Джеймсу Блейк. Мы оставили их в октябре 1752 года в лондонском районе Сохо, когда после венчания в церкви Сент-Джеймс они возвращались в дом 28 на Брод-стрит. Но если бы в этот день молодожены решили прогуляться по улочкам к северу от площади Пиккадилли, то спустя десять минут они оказались бы на мягком зеленом лугу вблизи фермы Бильсон на Нью-Тернпайк-роуд. А если бы они выбрали данный маршрут веком ранее, их прогулка началась бы в открытом поле у ветряной мельницы.

Во время «великой эпидемии чумы» 1665 года граф Крейвен выкупил поля в окрестностях деревушки Сохо, чтобы хоронить на них бессчетные жертвы болезни. Кроме того, близ Сохо он построил 36 домов для бедняков. Но после Великого лондонского пожара 1666 года район Вест-энд начал принимать свой сегодняшний цветущий облик. Сэр Кристофер Рен разработал проект новой планировки города. Здания и сооружения Рена сочетали в себе красоту и изящность, а также были оснащены всеми удобствами того времени. Несомненно, строители (так называемые «вольные каменщики») блестяще воплотили замысел архитектора в кирпиче и камне. В начале XVIII в. строительство зданий между улицами Брод-стрит и Голден-сквер шло полным ходом, стремительно возводились роскошные дома для аристократов и прочей почтенной публики.

После свадьбы Блейки жили возле рынка Карнаби. Район оставался вполне респектабельным, даже когда аристократы начали переселяться на юго-запад, к Сент-Джеймскому дворцу и Вестминстеру. Для отца Уильяма Блейка, Джеймса, данная локация послужила побуждением ко многим достижениям.

По мнению Г.И. Бентли младшего, Джеймс Блейк, сын Джеймса и Элизабет (в девичестве, должно быть, Бейкер), сочетавшихся браком 30 апреля 1721 года в церкви Сент-Олейв, в квартале Саутворк, родился 12 апреля 1722, крещен Джоном Пьерсоном в церкви Сент-Мэри в графстве Суррей – вероятно, и стал отцом Уильяма Блейка. Рождение Джеймса совпало с приглашением братьев Unitas Fratrum в поместье графа Цинцендорфа в Саксонии.

14 июля 1737 отец Джеймса Блейка заплатил 60 фунтов стерлингов драпировщику Френсису Смиту за обучение своего пятнадцатилетнего сына в мануфактурной компании «Дрейперс-Холл», расположенной на Трогмортон-стрит. Позже, в 1778 году, Френсис Смит возглавит эту широко известную и многоуважаемую компанию.

После семи лет обучения в 1743 году молодой галантерейщик Джеймс Блейк стал хозяином магазинчика трикотажа в доме №5 на Глассхауз-стрит в районе Вестминстера. И когда первый муж Кэтрин, Томас Армитидж в 1751 году писал завещание, Джеймс Блейк делил «дозорный тариф» (оплату работы ночных сторожей) за дом на Глассхауз-стрит с неким мистером Батчером. Последний, надо полагать, приходился ему кузеном – Гилкрист писал, что в 1781 Уильям Блейк, чтобы оправится от несчастной любви, отправился в Баттерси погостить у садовода по фамилии Батчер (Гилкрист отыскал родню Джеймса Блейка в Баттерси).

Когда же в конце 1752 года Сара Адамс арендовала помещение магазина на Глассхауз-стрит за 18 фунтов стерлингов, плата за наем магазина на Брод-стрит составляла 21 фунт. Таким образом, в возрасте 30 лет Джеймс Блейк смог подняться на ступень выше.

15 июля 1753 года родился старший брат Уильяма Блейка, его назвали Джеймсом, в честь деда, и крестили в церкви Сент-Джеймс. Рождение Джеймса совпало с беспорядками в Бэри, вызванными приездом Джона Кея, изобретателя «летающего челнока» (который вскоре был вынужден вернуться во Францию) и со скандалами, сопровождающими серию публикаций противника Моравской церкви (или «гернгутеров», как он сам называл их) Генри Римиуса.

Генри Римиус против моравских братьев

Моравская община в Лондоне переживала серьезный кризис, вызванный внезапной смертью заимодателя, и Генри Римиус решил воспользоваться моментом, описав философию и методы графа Цинцендорфа в книге «Беспристрастный рассказ о восхождении и успехах гернгутеров» (Лондон, А. Линд, 1753). Публикация вылилась в стигматизацию моравской церкви, общественность стала воспринимать братьев как «фанатиков». Выход в том же году «Послания менонитам Фрисландии против фанатизма от мистера Джона Стинстра» (напечатанного книгоиздателем А. Линдом для Его Величества, 1753) лишь усилил эффект.

Стинстра открывает свое послание тезисом: «Фанатизм и стремление к Деспотизму являются опаснейшими Врагами Религии».

В 1742 году фризские власти обвинили проповедника-менонита Йохана Стинстру (1708-1790) в неприятии тринитарного догмата. Защищая свою точку зрения, Стинстра обратился к идеям религиозной свободы и веротерпимости, восходящим к книге Джона Локка «Разумность христианства» (1695) и работам других «просвещенных» английских писателей и богословов. Но Стинстра был убежден, что Бог наделил человека разумом, чтобы каждый мог узреть благость религии, и все страсти должны подчиняться разуму. Поэтому он подверг жесткой критике эмоциональную моравскую религиозность.

Духовенство Германии и Голландии обвиняло моравских братьев в приступах «исступления» и «фанатизма», считая, что члены общины стремятся получить власть, вопреки восхваляемой свободе. Здесь мы впервые обнаруживаем противостояние основополагающих понятий блейковской духовности и философии, заложенное за четыре года до его рождения. Именно борьба Разума и Страсти (являющей собой уловку Воображения) будет влиять на восприятие личности и творчества Блейка на протяжении всей его жизни, после его смерти и вплоть до сегодняшнего дня.

В Англии работа Стинстра была опубликована в переводе Римиуса. В предисловии Римиус обвинил Цинцендорфа в желании подчинить ослабленные голландские общины меннонитов с целью улучшения финансового положения. В грубых выражениях Римиус описывал голландскую секту в Гельдерне, Республике Соединенных провинций Нидерландов, члены которой во время богослужений стонали, бились в конвульсиях и кричали: «Дай мне Иисуса, я хочу Иисуса, Иисуса!» – пока невинные дети «давали изъяснения о Глубокой Испорченности Человека и Тайне Искупления». Затем он перенес свою критику на моравских братьев или «гернгутеров», призывая англичан оставить все «иллюзии» в «этой области».

Рожденный в Германии, Римиус был хорошо осведомлен о девиантной деятельности Кристиана Рената, сына Цинцендорфа, в Саксонии. Отлученный отцом от моравской церкви, Кристиан Ренат умер в Лондоне в 1752 году. Но, невзирая на горе отца потерявшего сына, Римиус продолжил критиковать графа, и в 1754 опубликовал «Торжественное обращение к графу Цинцендорфу». «Торжественное обращение» содержало новые «разоблачения»: Римиус обращал внимание общественности на бесстыдное использование слова pudendaЛейт в моравских гимнах. В действительности, латинский термин «pudenda» обозначает не только женские половые органы, но и «нечто срамное»; Цинцендорф верил, что в духовном, возрожденном христианстве ничего постыдного не существовало.

Пугающие критические книги Римиуса пользовались популярностью, и благодаря хорошему маркетингу, каждый член Палаты Общин ознакомился с ними лично.

В сложившейся ситуации Цинцендорф просил совета у старших должностных лиц, включая спикера Палаты общин сэра Артура Онслоу. Безусловно, влиятельные друзья могли бы легко его защитить. Но во времена Георга II правительство Англии было больше обеспокоено войнами с Францией на континенте и в Америке: 12 декабря 1753 в форте Ле-Беф на берегу озера Эри генерал британской армии Джордж Вашингтон обратился к французским войскам с требованием прекратить вторжение на британские территории в долине реки Огайо, — поэтому все складывалось не лучшим для графа образом.

Некоторое время Цинцендорф сомневался, стоит ли самостоятельно пытаться защитить моравскую церковь. В мае 1754 года он все же написал «Разъяснения или истинное обстояние дел братьев известных как Unitas Fratrum».

В будущем тезисы 68 и 69 данного манифеста причинят немало неприятностей матери Уильяма Блейка:

Ни один брак не может быть заключен без уведомления Старейшин Хоров. И всякое согласие, данное без извещения, признается безрассудным действием, однако ничто не отменяет его силы. 69. Никто из братьев или сестер не может жениться по собственной воле, как советовали Святые Отцы первого века; но если люди на самом деле желают сочетаться браком, то ни в коем случае нельзя им препятствовать. Браки, заключенные против воли, могут встречаться в миру, но не допустимы в общине.

Подробный, грамотно составленный ответ графа Цинцендорфа на обвинения моравской общины в мошенничестве и фанатизме был опубликован только в 1755, когда из-за событий в немецких и голландских общинах граф был вынужден уехать из Лондона. К тому времени, репутация церкви серьезно пострадала. Можно только догадываться, как скандалы вокруг моравской церкви повлияли на Кэтрин, которая, к большому разочарованию епископа Бёлера, заключила брак с иноверцем Джеймсом Блейком. Отражалась ли текущая ситуация на их бизнесе, который во многом зависел от общественного мнения? Задевали ли гордость Джеймса запреты старейшин на брак с Кэтрин? Или может он не считал, что старейшины «деспотично» регулируют брачные вопросы и видел в моравской церкви «свободу» (в терминах текущего дискурса)? Как бы то ни было, о том, что после свадьбы Блейки оставались прихожанами моравской церкви сообщает лишь Мьюр (о котором мы говорили во второй главе) поэтому полностью нельзя полагаться на его слова.

В 1756 было организовано регулярное движение судов между Великобританией и колониями Северной Америки. Тем временем в Лондоне, 1 июня Блейки крестили второго сына, Джона, в церкви Сент-Джеймс на Пикадилли. Годом позже Роберт Клайв разбил войско наваба в битве при Плесси (в 100 милях к северу от Калькутты), впоследствии он стал губернатором Бенгали. Победа в битве – 22 июня 1757 – ознаменовала начало британского владычества в Индии. Через пять месяцев, 28 ноября, на свет появился Уильям Блейк. Родители крестили его в церкви Сент-Джеймс 11 декабря, спустя 5 дней после того как армия во главе с прусским королем Фридрихом II разгромила австрийцев в сражении при Лейтене. Какое из всех этих событий имело большее значение?

Джон умер где-то между 1755 и 1759 годами, поэтому в 1760 году, когда у Блейков родился четвертый сын, 31 марта в церкви на Пикадили его тоже окрестили Джоном – Уильяму было два года. Еще долго малыш Джон будет донимать старшего брата Уила.

Блейку исполнилось четыре года, когда у него появился горячо любимый брат, Роберт. Боба крестили в церкви на Пикадилли 11 июля 1762 года, в том же году в Париже был опубликован трактат «Об общественном договоре» Жана Жака Руссо. Руссо утверждал, что сувереном всякого государства является народ, а не правитель. Подобные идеи могли бы вылиться в революцию, но в те времена немногие желали переворотов.

Младшая сестра Блейка, Кэтрин Элизабет, родилась 7 января 1764, когда Уильяму исполнилось 6 лет – семья Блейков полностью была сформирована. Следует отметить, что фактически Уильям был средним ребенком. Ситуация усугублялась тем, что родители, несправедливо по мнению Уильяма, отдавали предпочтение его младшему брату Джону. Было ли это связано с иллюзией «возвращения» потерянного ребенка, которую подкрепляла общность имени? Или же повышенное внимание родителей к Джону происходило из возможности отождествления с ним? Какой бы не была истинная причина, следует отметить, что средние дети часто озадачены вопросом: «а как же Я?», даже если вслух не задают его родителям. Детская обида, безусловно, влияла на психику взрослого Блейка. Когда мы знакомимся с ним ближе, мы замечаем, что ему были присущи не только привлекательные качества. Кроме того, проанализировав свидетельства, мы можем сделать вывод, что Уильям Блейк был «гиперактивным» ребенком, развитым не по годам, но ранимым и «отличным» от сверстников. Однако какую роль в формировании его личности сыграло образование?

Образование

Образование в моравской общине существенно отличалось от общепринятой системы в Англии конца XVIII века. «Мы считаем, что сын может не подчиняться максиме отца»,- писал Цинцендорф: «нашим детям мы сообщаем величайшую свободу в сердце». Моравские братья создавали закрытые пансионы, полагая, что единение с церковью способствует нахождению духовного предназначения. Целью образования они видели познание гармонии Божественного творения, главным принципом было стремление к духовному благополучию. Разделяя взгляды Яна Коменского, они считали, что правильно интегрированное в религию научное знание поможет детям узреть Божественный разум, присутствие и провидение. И хотя Блейк не посещал моравскую школу, вероятно, его мать разделяла педагогические идеи графа Цинцендорфа.

В 1811 году Генри Крабб Робинсон отметил, что Блейк, «рожденный не в слишком зажиточной семье», в детстве знал «лишь свои наставления», намекая, что родители не могли позволить оплату обучения детей в школе. Неясно, отчего он сделал такое заключение. Робинсон писал данную статью для немецкого журнала и, вероятно, издание требовало некоторого цинизма автора, который лично встретит «безумца» Блейка только через 14 лет.

Однако Кэтрин Блейк умела читать и писать и самостоятельно занималась начальным обучением детей – возможно, от нее Блейк и услышал моравские гимны, молитвы и откровения, которые отложились в его подсознании. Моравские братья разработали огромное количество обучающих детских книг, энциклопедий символов и эмблем и практических пособий в соответствии с рекомендациями чешского педагога Коменского, перечисленными в учебнике «Мир чувственных вещей в картинках» («Orbis sensualium pictus», Нюрнберг, 1658). В Англии книга вышла в 1659 году. Через изумительные рисунки и подписи к ним Коменский показывал детям мир природы и социума, знакомил их с элементами грамматики, риторики и даже спорта. Он был уверен, что энциклопедическое образование приведет к мудрости, пансофии и всезанию. «Я поведу тебя повсюду: покажу тебе весь мир», — обещает Коменский в книге. Он предложил простой для усвоения «визуальный алфавит» — азбуку с изображениями живых существ, издаваемый которыми звук стремится передать та или иная буква.

Здесь стоит обратиться к любопытному замечанию Аллана Каннингема, хотя степень подлинности информации нам неизвестна: «Во всех начинаниях мальчика поддерживала мать». Пренебрегая арифметикой, «он желал стать художником». Юный Блейк «рисовал на магазинных чеках, и делал наброски, стоя за прилавком». Каннингем отмечает, что «найти уединение в своей комнате и рисовать, создавать иллюстрации к стихам и знать, что позже мать повесит их в своей спальне» было наибольшей радостью для Блейка (Каннингем не указывает возраст Блейка). Снова ведущая роль в образовании Блейка отдана его матери. Рисунки Уильяма Блейка к стихам отсылают нас не только к его творчеству в зрелые году, но и к книгам символов и эмблем. Моравский проповедник Джон Кенник неоднократно обсуждал с членами конгрегации пользу таких книг. В частности его привлекала популярная в XVII веке детская книга бельгийского иезуита Германа Гуго (1588-1629) «Pia Desideria» («Благие пожелания»). Она включала чудесные гравюры Боэция ван Больсверта (1580- 1633) с назидательным характером. Поскольку книга была написана на латыни, в Лондоне она вышла в переводе Эдмунда Аруокера в 1690 году («PIA DESIDERIA или Благие Намерения»).

Изучение этой книгой позволит нам погрузиться в формирующиеся сознание юного Блейка. Открывает книгу гравюра, на которой изображены «дерзаньем раскаленные стрелы». На третьей странице мы видим надпись жирным шрифтом:

С ЖЕЛАНЬЕМ обрести жизнь вечную, ИИСУСУ ХРИСТУ,

О ком любопытствуют Ангелы

Ничто не в силах передать загадок тех,

Что на картинах сердца в поисках любви,

Сокрыты глубоко они от взора всех,

Божественною силой сотканы, честны

Слева от стихотворения мы видим гравюру, на которой изображен человек, разрывающий рубаху. Из его сердца вверх устремляются стрелы, они летят к облакам («Разверзнись мрак!»), на небесах изображено всевидящее око и всеслышащие уши. В нижней части гравюры – цитата из Псалма 37:10: «Господи! Пред Тобою все желания мои, и воздыхание мое не сокрыто от тебя». На земле лежит актерская маска (человек отказался от социального), рядом – колчан со стрелами, символизирующий прежние устремления. Стрелы истинных желаний, исходят из сердца, когда человек духовно обнажается перед Богом.

Следующая гравюра отсылает нас к книге пророка Исаии: «Душею моею я стремился к Тебе ночью…» (Ис. 26:9). На гравюре изображена окрыленная голова, блуждающая в звездной ночи. От нее исходят лучи света. Гравюра напоминает зрелые произведения Блейка. В частности, эпизод из книги «Для детей: Райские врата» (1793), когда ребенок, занося ногу на лестницу, ведущую к луне, кричит: «Дай! Дай!». Кроме того, образ странника заслуживает особого внимания – впоследствии он стал одним из наиболее ярких образов в произведениях Блейка.

Я полагаю, что символика гравюр Боэция ван Больсверта оказала значительное влияние на творчество Блейка. В частности, выполняя иллюстрации к книге «Могила» Роберта Блэра или к стихам Уильяма Хейли, где один образ может передавать сюжет всего произведения, Блейк обращался к стилю ван Больсверта. Каждый, кто знаком с акварелями Блейка к поэме «Ночные размышления» Эдварда Юнга, на которых изображены души, привязанные к земле, не способные хоть сколько-нибудь подняться к небу, будет удивлен, открыв гравюру Больсверта с изображением Души, подобной двукрылой птице, что стремиться к небесам. Но если «Благие пожелания» объясняют невозможность вознесения с позиции католицизма: препятствием служат греховность и себялюбие, то Блейк говорит о жестокости Природы. Однако на переднем плане гравюры Боэция ван Больсверта мы видим юношу, запускающего воздушного змея в форме птицы. В руках юноша держит веревку, но он может сам ее отпустить. Заветы Бога требуют завершения земных игр: нужно отпустить мирское, чтобы человек мог исполнить Желание своей души.

Нельзя не отметить, что в книге Гуго-Больсверта кающиеся души изображены в сопровождении ангелов-хранителей в образе юношей или ангелочков-путти. Ангелы как бы наблюдают за происходящим, иногда «помогают» нам, зрителям, взглянуть на ситуацию с Божественной точки зрения. Мы проникаем в них. На гравюре к псалму 69:5: «Боже! Ты знаешь безумие мое…» небесный покровитель закрывает глаза, чтобы не видеть безумия глупца. Ангела-хранителя и души часто изображают в образе детей. Это созвучно уклону моравской церкви к духовным переживаниям любви и чувствительности, свойственных детям, и отсылает нас к ремарке Кольриджа о некоторых Песнях невинности, которые показал ему Робинсон, что «и сами песни, и их автор, должно быть, страдают от недостатка невинности читателя»: пророчество оказалось истинным.

Более того, на размышления наводит тот факт, что крестный отец графа Цинцендорфа, Филипп Якоб Шпенер (1635 – 1705), озаглавил свой, пожалуй, главный в жизни труд Pia Desideria. Книга, опубликованная в 1675 году, предупреждала читателей о духовном разложении в лютеранской церкви. В книге Шпенер предложил при помощи совершенствования проповеди и развития духовного понимания остановить этот процесс. Изначально трактат Шпенера представлял собой предисловие к сборнику проповедей Иоганна Арндта (1555—1621). Родоначальник пиетизма, автор широко известной книги «Об истинном христианстве» и лютеранский богослов Иоганн Валентин Андреа (1586—1654), бывший одним из основателей литературы о розенкрейцерах, придерживались схожих взглядов относительно «благих пожеланий», необходимых для духовного возрождения церкви. Позже «пожелания» вошли в доктрину графа Цинцендорфа, откуда о них узнал Уильям Блейк.

Можно добавить, что вопрос «Что же представляют собой БЛАГИЕ ПОЖЕЛАНИЯ?» станет темой творчества Блейка.

Генри Римиус безжалостно использовал все возможности, чтобы подкосить «гернгутеров». В своей книге «Беспристрастный рассказ о восхождении и успехах гернгутеров»(1753), Римиус, цитируя труды графа Цинцендорфа, изображает его фанатиком, врагом разума, уничтожающим истинную религию. Однако стоит отметить, что Цинцендорфа писал о том, как жесткая логика и рациональность могут отдалить ум человека от интуиции, чувственности и просто здравого смысла. Следующее высказывание Цинцендорфа могло бы быть произнесено Уильямом Блейком на любом этапе его творческого пути: «Опыт определяет чувства, логика вредна, поскольку заставляет нас терять себя».

Сложно представить, что, воспитывая Уильяма, Кэтрин Блейк полностью отказалась от принципов моравской церкви. Цинцендорф считал, что живопись, искусство и музыка открывают дорогу к Богу, позже Блейк выразил эту мысль более возвышенно: поэзия, живопись и музыка — «три средства, заключенные в Человеке, для разговора с Раем, не унесённые Потоком». Подобное утверждение представляло собой передовой подход к образованию в эпоху, когда знание римской и греческой классики часто, если не всегда, считалось важнее, нежели знакомство с Библией, не говоря уже о профессиональных или научных исследованиях. Хотя было достаточно критиков, заявлявших, что система, в которой центральное место в образовании занимает творчество, устарела и пригодна лишь для обучения умственно-отсталых.

К счастью, в детстве Блейк не был подвержен критике. Мы с вами помним рассказ Ричмонда о том, что Блейк с нежностью вспоминал «старую няню», которой мог доверить свои видения — она не ругала его и не сомневалась в правдивости его слов. Кто же была эта чудесная женщина? Вероятно, ей мы обязаны гораздо больше, чем предполагаем.

Примечательно, что когда Блейк в пожилом возрасте описывал людей, оказавших сильное влияние на образ его мышления, он никогда не говорил о наставниках, учителях или советчиках, вхожих в дом его отца. Порой казалось, что его ум развивали некие мистические существа или небесные создания, которых он созидал в своем воображении, вызывая их из глубин внутренних миров. Во время первой встречи у Генри Крабба Робинсона сложилось представление, что Блейк общался с Сократом и Иисусом Христом, смутно, туманно, словно, встречаясь с ними, в другом времени или в иных гранях бытия.

В зрелом возрасте Блейк утверждал, что он выстроил ментальные связи с Парацельсом (1493—1541), Якобом Беме и Эммануилом Сведенборгом (1688—1772) — знаминитые швейцарец, немец и швед — из которых лишь последний ступал на зеленые луга Англии. Тем не менее, неизвестно, когда Блейк впервые познакомился с их произведениями. Религиозные книги Эммануила Сведенборга были доступны на латыни с 1760х, но Блейк не читал на латыни, по крайней мере, в юности. Хотя мы знаем, что в 1784 году Блейк аннотировал книгу «О небе и его чудесностях и об аде» Сведенборга – Блейку было 26 лет.

Справедливо было бы отметить, что Блейк не изучал убеждения Беме, Парацельса или Сведенборга – он высоко ценил их изречения и афоризмы, разделял их взгляды. Доктор Тобиас Гесс из Тюбингена(1558-1614) был сторонником и почитателем Парацельса. Позже о нем писали, что «Гесс слушает Бога, и никого боле». И я полагаю, относительно Блейка, в целом, мы можем сказать то же самое.

В 1852 году Генри Крабб Робинсон завершил написание автобиографических «Воспоминаний». Он переписал дневниковые записи, сделанные в прошлом, и добавил к ним некоторые отрывки и уточнения. Так работая с записью, повествующей о его визите к Уильяму Блейку на Фаунтан-корт 17 декабря 1825, он добавил эпизод, который изначально не включил в дневник:

Не было ни малейшего сомнения в том, что она верит во все его видения. И как-то к случаю, не в этот день, говоря о его видениях, она сказала: «Помнишь, дорогой, в первый раз ты увидел Бога, когда тебе было четыре года, и он приложил голову к окну, а ты закричалМальвина?»

Тетя Джона Леннона, Мими, записала что-то подобное о своем племяннике, когда ему было 8 или 9 лет. Джон пришел к ней на кухню и объявил, только что он видел Бога. Мими уточнила, что же он (Бог) делал, и Джон ответил, что он просто сидел у камина. «Вероятно, он слегка замерз», — кивнула Мими. В 1980 году, уже будучи взрослым, Леннон в одном из интервью скажет, что «психоделическое видение» в детстве было частью его реальной действительности. Именно это позволило ему стать «гением», если такое явление (как гениальность) существует.

Как любой юный поэт, Уильям вслушивался в слова, музыку, кадансы, но в каком возрасте у него развились особые литературные предпочтения доподлинно неизвестно. Мы можем только предполагать. Однако мы знаем, что он восхищался Чосером, его вдохновляли поэты-елизаветинцы, включая Шекспира и Спенсера. Безусловно, нельзя исключать влияние Джона Мильтона, Эндрю Марвелла и любви к британской истории.

Несомненно, любопытные названия и имена, которые мы встречаем в наиболее «пророческих» работах Блейка, обязаны своим происхождением Джеймсу Макферсону, собравшему фрагменты гэльского эпоса и опубликовавшему в 1760 году ряд поэм от лица Оссиана. Блейку было три года, и едва ли тогда произошло его знакомство с поэмой. Однако позже Блейк скажет, что ему совершенно неважно, написал ли Макферсон поэму, опираясь на собственное воображение (т.е. были ли поэмы мистификацией, как это принято считать): поскольку через воображение он смог прикоснуться к древней истине – так чувствовал Блейк. Легендарный кельтский бард по имени «Осссиан» для Блейка был абсолютно реальным. Блейк умел прикасаться к древним мирам, он мог ощущать свою принадлежность к ним. Вся история была для него случаем дежа вю.

Блейк в полной мере разделял идею о том, что когда-то на земле жили народы, которые утратив источник духовного обогащения, спустившись в координаты пространства и времени, продолжали поддерживать связь с небесами. И это делало их несокрушимым идеалом, их черты могли быть распознаны только проникнув во внутренний мир человека, рай Воображения. Народы эти проживали на Британских островах, а вся история могла быть описана одним словом: АЛЬБИОН.

Для Блейка Воображение было не просто умением, неким инструментом творчества или частью головного мозга. Воображение – это не ловушка мышления, хотя порой оно «обнажает» ум. Воображение – это божественная жизнь. Оно поддерживает связь между земным и небесным, между материальным и духовным. К его плодам относят интуицию, поэзию, живопись и музыку. С исключительной смелостью Блейк будет говорить об «Иисусе Творческом», поскольку издревле считалось, что именно Он, спускаюсь на землю и восходя к ангелам, приоткрыл эту связь, сама Его жизнь и была такой связью («Я есмь путь»), той «золотой струной», которую прославлял Блейк в поэме «Иерусалим». Он открыл небеса для видения Человека – не для интеллектуалов, а простых людей, — он говорил: «Царствие Божие внутрь вас есть». И Блейк мог утверждать, что Иисус был сыном Божьим – «как и я, как и вы», — сообщил он ошеломленному Генри Краббу Робинсону в 1826 году. Похоже, что данная идентификация сложилась у Блейка еще в детстве, несмотря на то, что у него не было интеллектуальных или технических средств, чтобы выразить ее. Безусловно, своеобразная красота и фантасмагория свойственна первым стихам Блейка, которые были написаны им в юношестве и изданы как «Поэтические наброски» в 1783 году.

У Тейтема мы находим информацию о воспитании Блейка, но можем ли мы верить ей. Г.И. Бентли младший предупреждал: «Тейтем не слишком заслуживает доверия, но, пожалуй, следует верить ему до тех пор, пока у нас не появятся причины для сомнений». И если ненадежность не являлась достаточной причиной для недоверия, то что же могло ей послужить? Тейтем ошибся в дате рождения Уильяма, а старшего сына Джеймса Блейка называет Джоном.

Тейтем пишет, что Джеймс Блейк был «ласков и мягок». Другие свидетельства подтверждают это за исключением лишь истории с наказанием. Младший брат Уильяма Джон, по словам Тейтема, был «любимцем отца и матери». Он учился печь имбирные пряники поначалу, но в результате плохо кончил. В ответ на замечания Уила (так звали Блейка дома) родители требовали, чтобы он помалкивал, иначе однажды ему придется просить под дверью Джона – подразумевая, что Уил не сможет заработать на жизнь. Джон умер в стесненных обстоятельствах между 1793 и 1802. Блейк оказался хорошим пророком, однако это не слишком ему помогло. Блейк писал своему старшему брату Джеймсу о том, что его лодка вот-вот войдет в финансовое море, в ответ Джеймс, не разделяя артистические интересы брата, предложил ему думать «хлебе с сыром».

Тейтем отмечал безволие Блейка, черту характера, которая в будущем причиняла ему беспокойства в жизни, и которая вызывала раздражение его биографов: «И хотя он легко поддавался убеждениям», — писал Тейтем: «он презирал ограничения настолько, что отец не решился отправить его в школу». «Он ненавидел кнут», — Тейтем раскрывает нам причину, которую Робинсон объяснил недостатком средств. В XVIII веке в Лондоне было достаточно учителей, которые с легкостью могли справиться с непокорностью ученика. Нарушение воли ребенка было особенностью образования: общество оправдывало частые телесные наказания мальчиков в школе – чтоб «падшего Адама прочь изгнать» из непокорной души. Вероятно, родители Блейка не считали, что в душе их сына обитает «падший Адам», которого нужно изгонять. Возможно, они верили в мальчика или знали какую-то его особенность, что требовала бережного обращения с ним. Можем ли мы представить, что родители не любили Уильяма? Думал ли так сам Блейк?

Сохранившиеся рассказы свидетельствуют о возрастающей самостоятельности Уильяма к 10 годам. Малкин, лично знавший Блейка, пишет о мальчике, который появлялся в домах у Кристи, Ланфордов и других аукционистов. По словам Малкина, отец Блейка был «снисходителен» к художественным интересам сына. На деньги отца Блейк купил несколько гравюр и начал собирать коллекцию. Абрахам Лангфорд (1711-74) называл одиннадцатилетнего Блейка «маленьким знатоком» и часто по-дружески снижал для него цены на лоты, другой же аукционист устал от одержимости Блейка Микеланджело, будто других художников и не существовало.

Я полагаю, что развитие острого чувственного познания, в частности направленного на совершенствование мастерства, привело Блейка к некому, возможно, полному, дистанцированию от матери. Примечательно, что отец Блейка поддерживал тягу сына к современному искусству. Я смею предположить, что если бы в то время Кэтрин Блейк по-прежнему придерживалась моравских взглядов или схожих духовных принципов, она бы так или иначе настаивала, что ее сыну следовало бы славить раны Агнца и размышлять о своем спасении ценой пролитой крови Христовой. Она сама «припадала устами к ранам» и обнимала Крест. Но особенно примечательно, что в картинах и гравюрах Блейк не соотносил образ Иисуса с кровью. Иконография Блейка скорее напоминает стиль картины «Святого Иоанна Креста» Дали: художник пишет крест, распростертые руки, но, к сожалению религиозной публики, отказывается от художественного или символического изображения крови Спасителя, отрицая ее значение как валюты искупления. И это не просто досужие домыслы.

7 декабря 1826 года у Блейка состоялся один из последних разговоров с Краббом Робинсоном:

И в тот день он говорил о Ветхом Завете как о чём-то порочном. Он сказал также, что Христос много взял от своей матери и потому был одним из наихудших людейАлиса.

Блейк имел в виду образ Бога, который мы встречаем в некоторых главах Ветхого Завета. Блейк видел чрезмерно требовательного, пугающего Бога. Данная концепция противоречила христианским идеям любви, покаяния и всепрощения. Блейк цинично заметил, что в Ветхом Завете Бог бьет по голове палкой, а в Новом Завете возвращается с бальзамом, чтобы залечить раны.

Наибольший интерес представляет слово «мать», выбранное Блейком, чтобы акцентировать иудейское веру («Ветхий Завет), в которой был воспитан Иисус. Что, по мнению Блейка, Иисус мог поставить в вину матери, послужило бы темой интересной дискуссии. Хотя в Евангелиях Иисус выглядит абсолютно безразличным к членам своей семьи. Он не следует советам матери. Но сложно не заметить коннотацию, которую в данном контексте несет слово «мать». Стремился ли Блейк к дистанцированию от своей матери?

Робинсон уточнил, что Блейк имеет в виду, говоря, что Иисус был «наихудшим из людей». Блейк сослался на изгнание меновщиков из Иерусалимского храма. Он считал, что Иисус не должен был вмешиваться в политические вопросы правительства: этот мир принадлежал не ему. Иисус, объяснил Блейк, не имел права осуждать меновщиков. Он учил: «не судите, да не судимы будете». Отчего же его поступки противоречат учению?

Затем Робинсон сообщает самое главное: «Говоря об Искуплении в обычном кальвинистком смысле, он сказал: «Это ужасное учение; если другой платит чей-то долг, я не прощаю этот долг». Таким образом, он прямо выразил отказ от принятия «юридического» смысла искупления – Бог жаждет крови – как сказано в Послании к Евреям: «да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (9:22). Данный религиозный принцип (описанный в книге Левит 17:11) глубоко противоречил эстетическому и этическому мироощущению Блейка. Следует отметить, что Блейк связал этот принцип с фигурой «Матери». Наверняка мы не знаем, почему Блейк избегал упоминаний о матери, по крайней мере, в сохранившихся до наших дней документах. Но возможно, учитывая этапы его художественного развития, у них возникли разногласия в религиозных вопросах. Ей нужна была искупляющая кровь. Он же был против.

И все же моравская духовность включала гораздо больше, нежели теологию ран Христовых. Разграничение духовного и земного существования, главенство традиции, эмфаза духовно-нравственной ценности искусства – все это несомненно явилось важным для становления внутреннего мира Блейка.

Несмотря на все это, разговор Блейка и Робинсона не оставляет сомнений в том, что Блейку, по крайней мере, в зрелости, был чужд догмат об искуплении, согласно которому Иисус Христос взял наши грехи на себя и заплатил за наше прощение Своей кровью. В этом и заключается сущность искупительной жертвы Христа — Распятия. Бог разгневался на людей, но Иисус уплатил нашу вину. Он преподнес нам поистине бесценный дар, с которым ничто не может сравниться. Человек мог лишь уверовать в искупление Иисуса Христа. Дьявол был обманут Спасителем: он не знал, что распятие-искупление Христа было предопределено заранее. Дьявол совершил ошибку, и она привела его к поражению. Спасенный христианин освободился от Дьявола. Так трактовал Искупление Христово апостол Павел. Это отсылает нас к жертвоприношению ягнят евреями в честь выхода из Египта – так складывалась «модель» освобождения от оков рабства: от рабства греха.

И если мы не осознаем, что же Блейк подразумевал под евангелистским или «кальвинистским», как писал Робинсон, чувством, мы едва ли поймем, что на самом деле представляли собой христианские воззрения Блейка.

Школа рисования Генри Парса

Общество поддержки искусства, производства и торговли (более известное как Королевское общество искусств) было основано в 1754, за три года до рождения Блейка. Бенджамин Франклин был одним из выдающихся членов этого общества, созданного учителем рисования из Нортгемптона Уильямом Шипли (1715—1803).

Шипли начал свою карьеру, открыв школу рисования на углу Стрэнда – в нескольких шагах от дома Блейка на Фаунтан-корт. В школу записались одаренные ученики, среди которых были Ричард Косвей (1742-1821) и Уильям Парс (1742-1782).

В 1764 году Общество дилетантов предложило пейзажисту Уильяму Парсу сопровождать в качестве иллюстратора Ричарда Чендлера и Николаса Реветта во время экспедиции в Грецию. Поездка ознаменовала начало новой эпохи, результаты исследования Малой Азии были изданы в 1769 году четырехтомной публикацией «Ионические древности», с посвящением Георгу III. Незадолго до этого, в декабре 1768, по приказу Георга III была основана Королевская Академия художеств. Многие члены общества дилетантов вошли в состав Академии.

Генри Парс(1734—1806) был старшим братом Уильяма Парса. В 1767 году Генри Парс руководил Школой рисования Шипли, и именно к нему на курс обучения рисованию Джеймс Блейк привел девятилетнего сына. Уильям Блейк обучался в школе рисования как раз в то время, когда младший брат его учителя возвратился из экспедиции в Малую Азию и приступил к написанию картин для «Ионических древностей».

Безусловно, Джеймс Блейк выбрал подходящее место для обучения сына азам искусства. Это доказывает, что Джеймс гордился ребенком и правильно использовал потенциальные возможности. Со слов Малкина, щедрый мистер Блейк покупал для юного Уила клише Геркулеса, Венеры Медицейской, Гладиатора, а также «слепки различных голов, рук и ног». Клише были дорогими. Блейк копировал Рафаэля, Микеланджело, Мартина ван Хемскерка, Альбрехта Дюрера, Джулио Романо и «других старых мастеров такого же класса». И пока молодые товарищи Блейка посмеивались над его «ремесленным вкусом», он продолжал работать с гравюрами художников, которых считали не в моде, но которых он любил всем сердцем.

Там, где сегодня расположен ресторан «Симпмон на Стрэнде», Блейк знакомился с новым поколением молодых художников и производил первое впечатление на мир искусства, которое будет только усиливаться со временем.

И все будет хорошо, пока Блейк не примет худшее решение в жизни.

Лейт Pudenda – половая область (медицинский термин).

Глава 5
Строки и связи

1767-1772

Встану, пойду к отцу моему и скажу ему:

отче! Я согрешил против неба и пред тобою

и уже недостоин называться сыном твоим;

прими меня в число наемников твоих.

Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко,

увидел его отец его и сжалился; и, побежав,

пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему:

отче! Я согрешил против неба и пред тобою,

и уже недостоин называться сыном твоим.

(«Притча о блудном сыне», Лк. 15:18-21)

Искусство – это стремление поведать о своем видении миру. Художник всегда озирает жизнь. Создавая произведение, он делится воззрениями с публикой, что позже заметит или прочтет его. Искусство изображает взгляды. Но соглашался ли Уильям Блейк со взглядами родителей или учителей во время учебы в школе рисования Генри Парса в 1767 году? Может быть, он разделял убеждения братьев? Или друзей? Великих мастеров прошлого? Или же стремился выразить свои собственные представления?

Еще до того как младший брат Генри Парса, Уильям, присоединился к путешествию Ричарда Чандлера и Николаса Реветта по Греции и Малой Азии в 1764 году, призванному развить вкус и воспитать отношение к культуре; архитектор и художник Реветт, происходивший из знатной суффолкской семьи, положил начало тому прогрессирующему явлению, что в 80-х годах XVIII века станет известно как греческое возрождение. И, находясь в эпицентре событий, Блейк погружался в этот процесс.

В 1748 году археолог Джеймс Стюарт (1713—1788), художник Гэвин Гамильтон и архитектор Мэтью Бреттингем Младший присоединились к Николасу Реветту во время поездки в Неаполь. Оттуда через балканский порт Пула они направились в Салоники и Афины, чтобы изучить древние памятники in situ. По возвращении в Лондон, в 1755 году, Стюарт и Реветт опубликовали грандиозный труд «Афинские древности и прочие монументы Греции» (1762), в который вошли многочисленные изящные зарисовки афинских памятников. Данная работа вышла в более чем 500 подписных экземплярах и вскоре стала незаменимым пособием для архитекторов и живописцев, работающих в стиле неоклассицизма.

Изготовлением гравюр с картин и зарисовок Стюарта и Реветта занялся Джеймс БазирЛейт (1730—1802). Его мастерская находилась в доме 31 на Грейт-Куин-Стрит, что в нескольких шагах к северу от Стрэнда. Базир познакомился со Стюартом и Реветтом около 1749 года во время учебы в Италии. Данное знакомство позволило ему получить заказ на изготовление гравюр для «Ионических древностей» (1769) Парса, Чандлера и Реветта. За выполненную работу Общество древностей и Королевское общество платили Базиру достойное жалование. Тем временем Блейк изучал азы рисования в школе Парса.

Примечательно, что отец братьев Парс был мастером гравюры по металлу. В те времена художники прибегали к помощи граверов, чтобы широкая аудитория имела возможность познакомиться с их произведениями. Искусство было неотделимо от антикварианизма; чаще всего культура понималась как накопление и демонстрация жемчужин прошлого с целью создания по аналогии с ними такого же прекрасного настоящего. Новаторство было небезопасно. И следуя моде, Блейк искал вдохновение в прошлом.

Данная тенденция с оттенком романтической ностальгии уравновешивалась интересами тех, кто занимался торговлей и едва ли был вхож в художественные круги. И там, где случалось столкновение двух миров, вершились события, обращающие взгляды в будущее.

Когда Блейку было пять лет, согласно условиям Парижского мирного договора 1763 года, Франция утратила большую часть своей колониальной империи. В Америке началась агитационная компания против Лондона; колонисты не желали платить налоги за военное присутствие Англии для защиты от уже побежденного врага. 24 мая 1764, спустя лишь шестнадцать месяцев после заключения Парижского договора, Джеймс Отис провозгласил: «нет налогов без представительства». Колонисты объявили бойкот английских товаров. По предложению лорда Бьюта правительство Англии в 1765 издало акт о гербовом сборе: акцизами облагались все печатные издания и документы в Америке. Уильям Питт Старший понимал, что такой шаг нанесет ущерб торговле и красноречиво оспаривал принятие акта, призывая английское правительство опираться в вопросах управления колониями на разум, а не властолюбие, но, к сожалению, отмена закона была не в его власти. Бьют же был обеспокоен затратами Англии на войну с Францией и стремился погасить государственный долг за счет колоний. Он ввел в действие акт о постое, согласно которому, американцы должны были обеспечивать жильем и продуктами питания английские войска. Последствиями принятия акта о постое явились июльские протесты в Нью-Йорке, которые проходили, между прочим, как раз в то время, когда согласно биографии Гилкриста, Блейк увидел дерево, «каждую ветвь которого украшали ангелы» в предместье Пекем-Рай.

В 1766 году Уильям Питт вновь возглавил английское правительство. В марте он принял билль об отмене акта о гербовом сборе, однако акт о постое по-прежнему оставался в силе – в декабре английские войска приостановили полномочия ассамблеи штата Нью-Йорк за отказ подчиниться.

И пока в 1767 году юный Уильям Блейк копировал гравюры, поражая учителя рисования художественными вкусом, правительство Великобритании сталкивалось с осуждением и требованием увеличения «свобод» внутри страны и за ее пределами. В мае 1768, когда Джон Уилкс был изгнан из парламента и оказался в тюрьме, в Лондоне начались акции протеста в его защиту. Войска открыли огонь по толпе, скандирующей лозунг: «Нет свободы — нет короля!». Пять человек погибли. За три месяца до этих событий, в районах, которые англичане называли «провинциями», Сэмюэль Адамс высказывался против парламентской власти на территории колоний. Призыв Адамса к совместным действиям стал поводом для введения в Бостон двух английских полков по приказу государственного секретаря по делам колоний лорда Хиллсборо. Колониальные тори, опасаясь возникновения анархии в штатах, приветствовали войско. К сожалению, в октябре Уильям Питт, страдая от подагры и некоторых психических расстройств, не позволяющих ему заниматься серьезными вопросами, подал в отставку.

1768 год завершился созданием первой Уэслианской церкви в Америке (штат Нью-Йорк). В Лондоне была основана Королевская Академия художеств. Член Общества дилетантов Джошуа Рейнольдс, избранный первым президентом Академии, создавал мастерские при Академии в здании Сомерсет-хаус, рядом со школой рисования Парса. Между тем, в Ноттингеме, графстве, откуда родом была мать Блейка, изобретатель и текстильный промышленник Ричард Аркрайт создал прядильную машину, приходящую в движение от воды. Капитан Джеймс Кук на корабле «Индевор» отправился в первое кругосветное плаванье, чтобы исследовать новые земли. Он пригласил в экспедицию ботаника Джозефа Банкса, который с 1761 года был членом Общества поддержки искусства, производства и торговли Шипли.

В 1769 году это общество выставляло знаменитое полотно Джорджа Стаббса «Тигр» на Сомерсет-стрит, неподалеку от школы рисования Парса. Безусловно, двенадцатилетний Блейк видел «Тигра», но нам не доведется узнать наверняка, вдохновила ли его картина Стаббса на написание поэмы «Тигр» двадцать лет спустя. Хотя иллюстрации к поэме, созданные Блейком, разительно отличаются от утонченного стиля Стаббса: изображение животных едва ли было сильной стороной Блейка.

В ноябре 1769 года Северная Каролина присоединилась к Южной, поддержав Виргинское соглашение об отказе от импорта товаров из Великобритании до тех пор, пока канцлер казначейства Чарльз Тауншенд не отменит налоговые пошлины, принятые в 1767 с целью финансирования административного аппарата колоний. Вольнодумный философ Томас Джефферсон, поддерживающий идею освобождения рабов, был избран в Палату представителей Виргинии, в то же время во Франции вышла книга Дени Дидро «Сон д’Аламбера», в которой он описал материалистическую концепцию сотворения и развития Вселенной. Через год друг Дидро, Поль Анри Тири Гольбах, опубликовал атеистическое произведение «Система природы». Он изобразил человека как существо физическое, действующее под влиянием чувственности и собственного разума. И если в 1769 году данная публикация вызвала религиозно-политический скандал, то сегодня она, наверняка, нашла бы немало сторонников.

19 января 1770 ньюйоркцы, называющие себя «сынами свободы», вышли на акцию протеста против акта о постое. Через два месяца во время стычки в Бостоне английские солдаты застрелили пятерых горожан (события известные как «Бостонская бойня»), в Лондоне же общественность осуждала политику короля в Америке, «радикальный» Уилкс был освобожден из тюрьмы. Вскоре он стал шерифом, а затем, в 1774, и мэром Лондона. 12 апреля 1770 администрация лорда Норта отменила законы Тауншенда, сохранив лишь пошлину на чай. Через неделю, капитан Кук подошел к берегу Австралии.

Казалось, что в 1771 волнения в североамериканских колониях стали утихать. В целом, английскому правительству удавалось поддерживать порядок в Америке – лишь локальные мятежи изредка нарушали его. В мае губернатор Северной Каролины Уильям Трайон подавил восстание «регуляторов» (так называли бунтовщиков, которые с 1764 года выступали против фискального контроля над имущественными сделками со стороны правящей элиты). В городке Хилсборо разъяренные «регуляторы» захватили и сожгли дом Эдмонда Фаннинга, секретаря Уильяма Трайона и известного тори. Этот дом ранее принадлежал картографу и геодезисту Уильяму Чертону (который и отметил Хилсборо на карте во время экспедиции в районе Голубого Хребта по заказу епископа Спангенберга и моравской церкви в 1752-53).

Когда Джеймс Кук возвратился из первой экспедиции, объявив Австралию владением Великобритании, шведский ученый и мистик Эммануил Сведенборг прибыл в Лондон из Амстердама, где выходила в печать его книга «Истинная христианская религия». Сведенборг отправил записку Джону Уэсли о том, что мир духов жаждет встречи с ним. В ответ Уэсли написал, что в настоящее время он готовится к путешествию, но по возвращении будет рад посетить Сведенборга. На это Сведенборг ответил, что 29 марта он отправится в мир духов и больше не вернется, поэтому предложенное Уэсли время встречи ему едва ли подойдет. 29 марта 1772 Эммануил Сведенборг скончался от инсульта. Служанка Элизабет Рейнольдс, вспоминая предсказания Сведенборга, говорила, что он всегда отзывался о смерти как о празднике и веселье.

Четырнадцатилетний Уильям Блейк приблизился к важному, поворотному моменту в своей жизни. 4 августа 1772 года в здании канцелярии, недалеко от холма Ландгейт Хилл, на вершине которого возвышается Собор Святого Павла, Уильям наблюдал за офицерами в ливреи, пока его отец, владелец магазина трикотажа, Джеймс Блейк договаривался об обучении сына у модного гравера Джеймса Базира. Блейк заплатил Базиру 50 гиней. На ближайшие семь лет Уильям переезжал в мастерскую к Базиру, что находилась в доме 31 на Грейт-Куин-стрит, при условии, что ученик будет воздерживаться от азартных игр, посещения таверн и театров.

Это был не самый верный способ стать художником.

Джеймс Базир и страшная правда

Сведения о том, как Уильям был отдан на обучение граверу, разнятся. В 1828 году давний друг Блейка, Джон Томас Смит писал, что Уилл «был напрочь лишен ловкости лондонского торговца» и «болвана решили держать подальше от прилавка». Когда Блейк переехал в мастерскую к Базиру, его старший брат Джеймс обучался торговле и галантерейному делу. Может, отец не хотел, чтобы не имеющий склонности к торговле Уилл путался под ногами в магазине? Или же так выглядела ситуация глазами Блейка, хотя его точка зрения и была ошибочна?

Гилкрист записал яркое воспоминание Самюэля Палмера о том, как Блейк в зрелом возрасте с большим волнением читал вслух притчу о блудном сыне, отрывок которой послужил эпиграфом к этой главе. Когда Уильям дошел до строк «и когда он был еще далеко, увидел его отец…», слезы хлынули из его глаз, он не мог произнести ни слова. Как и доктор Джонсон, Блейк испытывал чувство вины перед отцом. Отношения отца и сына, дали трещину, вероятно, когда его Джеймс передал Уильяма на обучение Базиру.

Напротив, Аллан Каннингем писал, что Джеймс Блейк хотел отдать сына в обучение «известному мастеру живописи». Однако художник «попросил столь высокую плату, что скромный торговец стал колебаться» и тогда вмешался Уилл. «Юный Блейк, — пишет Каннингем, «объявил, что предпочел бы стать гравером». Каннингем отмечает, что подобная профессия позволяла «заработать на кусок хлеба» и отчасти была связана с живописью – в действительности совершенно пустое утверждение – хорошие художники получали отличное жалованье. Большинство великих или, по крайней мере, успешных художников времен Блейка происходили из скромных семей (в сравнении с теми лицами или домами, что они писали на своих картинах), но проходили обучение живописи в именитых заведениях. Например, в 1735 году Уильямом Хогатсом была учреждена академия Сент-Мартин-Лейн, среди членов которой были и граверы. В 1767 году по настоянию Джорджа Майкла Мозера и Фрэнсиса Хеймана академия разместилась на улице Пэлл-Мэлл. К сожалению, в 1771 году, когда встал вопрос о продолжении обучения Уильяма Блейка, академия Сент-Мартин-Лейн была уже закрыта. Мозер был назначен хранителем Королевской академии художеств и переехал в здание Олд-Сомерсет-Хаус неподалеку от Стрэнда.

Возникает вопрос: почему же Блейк не продолжил обучение в Королевской Академии, как его друг (они познакомятся позже) Джон Флаксман в 1772 году? Быть может, «известным мастером живописи», к которому обратился отец Блейка, был первый президент Королевской академии, Джошуа Рейнольдс? Блейк утверждал, что ненавидел Рейнольдса за отношение к искусству и роли воображения в нем. Но не было ли унижение, которому подвергся Джеймс Блейк, причиной этой вражды? Блейк мог вспылить, когда произошел накал страстей, и несдержанность обошлась ему дорого. Интересно, что покинув мастерскую Базира, Блейк, словно пытался наверстать упущенное время: он поступает в Королевскую академию, однако сэр Джошуа нелестно отзывается о его стиле. Можно сказать, что Флаксман получил фору в семь лет, в течение которых Блейк ходил в ремесленниках.

В 1832 году Тейтем описал историю, схожую со свидетельством Канингема. Он подчеркнул «огромный гонорар», который запросил за обучение «именитый художник». По словам Тейтема, Блейк «с присущей ему щедростью просил отца не тратить на него большие средства, поскольку это было бы несправедливо в отношении его братьев и сестер ; он предложил отдать его в обучение учителю гравирования, что было не так дорого и в будущем сулило приобретение прибыльной профессии.

И если верить Тейтему, Блейк сам выбрал обучение у гравера. Чтобы исполнить желание сына, Джеймс Блейк начал поиски подходящего учителя. Самюэль Палмер писал, что сперва он привел сына к граверу, чья мастерская располагалась на Брод-стрит, но Блейку не понравилось лицо гравера, и он отказался учиться у него. Далее Палмер, замечая, что Блейка обладал знаниями в области физиогномики, утверждает, что Уилл сказал, что этот человек выглядит так, будто «кончит свою жизнь на виселице».

Неутомимый исследователь творчества и биографии Блейка, Г.И. Бентли-младший выяснил, что в 1772 году на улице Брод-стрит находились всего две гравировальные мастерские: студия члена Королевской академии художеств и «королевского гравировщика» Франческо Бартолоцци (1725-1815) и Пьера Этьена Фальконе (1741-1791). Однако Фальконе, учившийся живописи у близкого друга своего отца Джошуа Рейнольдса, был известен как художник-портретист и редко занимался гравюрой.

Безусловно, Фальконе был «мастером живописи» и он мог попросить у Джеймса Блейка большую плату за обучение сына, но он не был приговорен к повешенью. Учитывая эту деталь, Бентли, подобно Гилкристу, предполагал, что отец привел Уильяма к граверу Уильяму Уинни Райленду, которого позже приговорили к смертной казни. В 1772 году Райленд жил неподалеку от здания Королевской биржи, на улице Корнхилл, а позже переехал на Куин-Роу, а не на Брод-стрит, как писал Палмер.

Я бы хотел поделиться своей гипотезой: Блейк встретился с Райлендом в доме у Фальконе на Брод-стрит, или же Фальконе направил Джеймса Блейка к Райленду. Мое предположение основано на следующем.

В Королевской академии хранится гравюра с картины художника-миниатюриста Озайса Хэмфри (1742-1810; позже он станет другом Блейка), выполненная Д. П. Паризе в карандашной манере. Под гравюрой можно увидеть надпись: «Продано на углу улицы Пантон-стрит П. Фальконе, Гай-Маркет, Райленд и Брайер, Корнхилл» — и дату — 1768 год. По сути, надпись представляет собой важное свидетельство о совместных делах Фальконе, Райленда и Брайера. Фальконе и Райленд, которого позже казнили, имели общий бизнес.

В Национальной портретной галерее мы найдем отпечаток портрета Уильяма Уинни Райленда с гравюры Д.П. Паризе (1768-9), «исполненный с оригинала Пьера Этьена Фальконе». Фальконе написал 34 портрета представителей лондонской культурной верхушки. С этих портретов Паризе (1740- 1783) изготовил гравюры, оттиски которых позже выставлялись на продажу Фальконе, Райлендом и Брайером. На оттиске портрета Джошуа Рейнольдса, выполненном в 1768 году и оцененном в два шиллинга, даже было отмечено место его печати: «Продано П.Фальконе, отпечатано на Брод-стрит, Карнаби-Маркет, Райленд и Брайер, Корнхилл». И если вы искали мастера для обучения живописи, вам непременно следовало бы обратиться к Фальконе, который в свою очередь мог посоветовать учителя гравирования. Кроме того, Фальконе жил по соседству с семьей Блейк.

Уильям Уинни Райленд (1738—1783) стал известен как королевский гравер после того как выполнил серию гравированных портретов короля Георга III и королевы Шарлотты с полотен различных художников. В 1766 году он вступил в Ассоциацию художников и совместно со своим учеником Генри Брайером организовал бизнес по продаже гравюр. Но в декабре 1771 года, за несколько месяцев до того как Джеймс Блейк искал учителя гравирования для сына, этот бизнес прогорел. И поскольку Райленд отчаянно нуждался в средствах, Фальконе порекомендовал его кандидатуру в качестве учителя для Уильяма. Безусловно, юный Блейк не желал учиться у человека, которого, прежде всего, интересовали деньги. Но можно предположить, что Фальконе пригласил бывшего делового партнера Райленда в гости на Брод-стрит, чтобы предложить «возможность» заработка: Джеймс Блейк готов был заплатить за обучение сына приличную сумму.

29 августа 1783 года за подделку денежных документов Ост-Индийской компании на сумму в 714 фунтов стерлингов Райленд был повешен в Тайберне. Провидение оградило Блейка от учителя, исполненного отчаянья и безрассудства, но оказалось бессильно перед волей самого Уильяма.

Несомненно, прохождение ученичества у Джеймса Базира было лучшей альтернативой вовлечению в сомнительный бизнес Фальконе и Райленда. Известно, что работы Базира высоко ценились членами Общества древностей – это означало признание его таланта образованной публикой Лондона. Более того, Базир был вхож в Общество дилетантов и Лондонское королевское общество. Возможно, именно это впечатлило юного Блейка, питавшего особую страсть к истории и древнему миру и желавшему обрести некоторую свободу. Вполне вероятно, что инстинктивно Уильям хотел покинуть родительский дом, чтобы не слышать жалоб брата о том, что он не вносит никакого вклада в семейный бюджет. Джеймс Блейк и его старший сын проходили профессиональное обучение, и ничто не мешало Уильяму последовать их примеру. Но почему он настолько сильно отличался от своей семьи? – вот, что угнетало тонкую душу Блейка. Нельзя не отметить, что некоторые граверы имели членство в Королевской академии, и сам Блейк, несомненно, считал гравюру подлинным искусством. Он восхищался работами Альбрехта Дюрера и, полностью разделял мнение художника относительно поиска вдохновения; он даже приобрел оттиск гравюры Дюрера «Меланхолия».

Смит уверяет нас, что Блейк разделял восторг Базира в отношении мастерства итальянского гравера Маркантонио Раймонди (около 1480-1534), а символические гравюры, составляющие часть обучения, помогали ему визуально представить духовный мир. Однако все же главной причиной выбора Блейком Базира в качестве учителя было его желание, занимаясь искусством, обрести финансовую стабильность в будущем, а также обязательства перед семьей – чтобы они не думали, что он «возгордился».

Любопытно, что сегодня в музее Королевской академии представлены только два произведения Джеймса Базира. Гравюра «Явление Христа двум ученикам на пути в Эммаус» с пометкой «по работам Рафаэля» — горячо любимого художника Блейка – была отпечатана в 1753 году Ричардом Далтоном (примерно1715—1791), когда Базир возвратился из Италии. Вторая гравюра – «Пилад и Орест» с примечанием «по мотивам работ Бенджамина Уэста» (1738—1820) – была отпечатана Джоном Бойделлом в июле 1771 года, когда Блейк был учеником старшего сына знаменитого гравера Исаака Базира (1704—1768).

Но обратите внимание на слова «по работам Рафаэля» и «по мотивам работ Бенджамина Уэста». Гравюры выполнялись с … картин художников. Кого же было принято считать художником? Никак, не гравера! Художник мог иметь многое. Так, Бенджамин Уэст родился в Пенсильвании, был близким другом Бенджамина Франклина, стал президентом Королевской академии в 1792 году – вот пример финансовой стабильности. И пока Блейк обучался гравированию, Георг III назначил Уэста «историческим живописцем при дворе» с жалованьем в 1000 фунтов стерлингов в год – здесь можно говорить о реальной финансовой свободе. И только затем появляется гравер.

Изучение искусства гравюры не входило в программу Королевской академии. Художники-члены академии стремились, прежде всего, обучить студентов «дизайну», а также живописи и скульптуре. Начиналась формализация искусства, и Блейк взошел на художественную сцену Лондона именно в тот момент, когда трансформация носила уже системный характер. В течение предыдущих 50 лет подобный процесс происходил в «зодчестве». В 1632 году, когда родился сэр Кристофер Рен, строительством занимались «вольные каменщики». Они возводили здания из «сырого» камня (легко поддающегося обработке по всем направлениям). После первичного обучения одаренные юные каменщики становились подмастерьями и продолжали учиться: в зависимости от склонностей они начинали бизнес, создавали проекты планировки и контролировали их исполнение, становились мастерами масонами. Королевский архитектор получал степень Королевского мастера масона.

Когда же зодчество было причислено к классическим дисциплинам («Архитектура Витрувия»), расширяющим возможности прикладного применения искусства геометрии, благородные джентльмены стали именовать себя величественно архитекторами, чтобы подчеркнуть отличие от людей, работающих руками. Отныне они руководили работой «вольных каменщиков». Дизайн, полагали они, составляет основу искусства. Вольные каменщики считались простыми ремесленниками. И если они хотели стать «архитекторами», им нужно было разбогатеть, обратиться к новым модным стилям, в частности к классицизму, и держать руки в чистоте.

Страшная правда заключалась в том, что гравюра была вспомогательным инструментом для художников, писателей и издателей. Художник мог прибегнуть к гравюре, чтобы расширить, так сказать, свою «паллету»; но гравер не мог стать Художником. Во многом это было связано с классовыми различиями. Конечно, дворянин не ожидал, что его портрет будет писать человек благородного происхождения, но и не стал бы заказывать картину у ремесленника. Джентльмены не позировали граверам, леди не расстегивали перед ними платьев.

Обучение гравированию в течение семи лет впоследствии негативно отразилось на творчестве Блейка. Можно сказать, что решение, принятое четырнадцатилетним Уиллом самостоятельно или по настоянию семьи, оказалось одним из самых губительных в его жизни. Я приведу лишь один пример, чтобы объяснить, отчего данное решение можно считать таковым: в 1800 году друг Блейка Флаксман написал письмо Уильяму Хейли, его покровителю. В то время Блейк как раз завершил работу в Фельфаме , графство Сассексе. Выпускник Королевской академии Флаксман советовал Хейли не заказывать Блейку больших полотен, для написания которых он «был не приспособлен ни обучением, ни природной склонностью».

Многие замечали гениальность Блейка, но этого было недостаточно, чтобы стать художником.

Ульяна Айтакаева

Лейт Джеймс Базир, также известный как Джеймс Базир-старший, Джеймс Бейсир или Джеймс Бэйзайр, был английским гравером и учителем молодого Уильяма Блейка.

Глава 7

Секс и одинокий гений

1779-1782

И открылись глаза у них обоих,

И узнали они, что наги,

И сшили смоковные листья,

И сделали себе опоясания.

(Бытие 3:7)

Под фартуком подмастерья билось сердце романтика. И сердце это было свободно. Блейку исполнился 21 год, он стоял на краю пропасти.

Сравнивая Берлин 1930-х и Париж 1920-х годов, поэт Алистер Кроули высказал мнение, что, по крайней мере, в Париже получение специального разрешения вовсе не означало обретение свободы. Проблемой Лондона 1780-х годов был полный запрет на сексуальное влечение. Прыжок в свободу мог оказаться губительным. И единственным документом, разрешающим проявление сексуальности, являлось свидетельство о браке. В стихотворении «Лондон», над которым Блейк работал, вероятно, на протяжении десяти лет, он говорит о «катафалках новобрачных»: сильный образ, не требующий пояснений. Церковь, как конформистская, так и нонконформистская, поддерживала надежную, проверенную тысячелетиями доктрину, о том, что всякий, кто желает обрести спасение, должен воздерживаться от чувственных удовольствий или же направить свои сексуальные устремления на продолжение рода, чтобы желание не стало пороком, а Диавол не завладел душой, обрекая ее на вечные муки. В те времена смерть была вездесущей, и, когда новая душа сходила с мирской сцены, Диавол, зная свои права, мог получить ее. Нечистоты текли по сточным трубам, и всякий видел их, и всякий ощущал их запах.

Как следствие, образцовая святость, телесные страдания и широко распространенное лицемерие стали типичными чертами английского общества. Грешники стремились скрыть свои вольности, однако истина непременно выходила за пределы лондонских кварталов. Дело Принца Уэльского получило широкую огласку и послужило источником огорчения для короля, который верил в Церковь и благоприличие и стремился навязать обществу свои взгляды.

Помимо запрещенной литературы, существовали две сферы, в которых выражение идей сексуальности оставалось возможным на законных основаниях. Во-первых, наука, а, во-вторых, искусство. Они оставались прерогативой высших классов, невзирая на изменения, происходившие в обществе, которые не радовали представителей аристократии.

На севере Англии диссентер и ученый Джозеф Пристли (1733-1804), который вырос в семье ткача, перешел от учебников и естественнонаучных исследований о «современном состоянии электричества» к радикальным рассуждениям о правительстве и религии. Его рассуждения можно отыскать в таких работах, как «Институты естественной религии и веры»Лейт (1772-74). Это трехтомное литературное «извержение» впоследствии будет раздражать Блейка, вероятно, даже в большей степени, чем в свое время досаждало правительству.

Когда же Блейк, наконец, вышел из-под опеки Базира, шотландский сексолог доктор Джеймс Грэхем (1745-1794) находился в Европе. Он успел заручиться покровительством леди Спенсер, матери радикальной фокситкиМальвина Джорджианы, герцогини Девонширской. Джеймс Грэхем снискал известность в 1778 году, когда его двадцатиоднолетний брат, Уильям, заключил одиозный брак с вдовой его – Катариной Маколей (1731-1791) – которая была вдвое старше его. Будучи историком, Катарина придерживалась республиканских взглядов и находилась в дружеских отношениях с американским противником рабства Бенджамином Уэстом.

В 1781 году д-р Грэхем вернулся с континента и основал «Храм здоровья» в лондонском квартале Адельфи, который был возведен братьями Адам. В целях демонстрации благотворного влияния «пневматической химии» на здоровье взор посетителей храма услаждали совершенные «богини здоровья». Одной из «богинь» Грэхема была юная Эми, или Эмма Лайон, которая позже стала музой Джорджа Ромни, затем, в 1791 году, вышла замуж за сэра Уильяма Гамильтона, а через несколько лет сделалась любовницей лорда Нельсона: по праву, животворящая богиня здоровья.

Взгляды д-ра Грэхема напоминали устремлённые ввысь колонны классической архитектуры. Изучив в Америке с другом и коллегой Бена Франклина, Франклином Эбенезером Киннерсли, электромагнетизм, впитав философские идеи эманаций так называемого эксперта по гипнозу и «животному магнетизму» Франца Месмера, Грэхем пришел к убеждению, что сперма является главной жизненной силой в организме человека. Прохождение спермы по мужским и женским каналам совершенно необходимо для жизни. Не следует растрачивать сперму на мастурбацию или непотребных женщин. Ее нужно прославлять и возвеличивать в супружеском ложе. Воспринимая буквально метафору «живительная сила», д-р Грэхем в 1781 году в особняке Шомберг-хаус на улице Пэлл-Мэлл установил «небесную кровать». За 5 фунтов стерлингов супружеские пары могли познать неземную ночную радость, а также пройти курс лечения и оздоровления в соответствии с последними достижениями науки, регулируя наклон матраса величайшей механической лодки любви. Для полноты чувств, в такт движениям пары трубы издавали сладострастные звуки, а стеклянная статуя испускала электрические разряды, чтобы разгорячить тела супругов и привести пару в состояние кристально чистой гармонии. Из отверстий, скрытых под куполом, струились восточные ароматы, создавая сладостную и таинственную атмосферу. Библейский стих: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю!» (Бытие 9:1) служил инструкцией по эксплуатации кровати, а также сдерживал возможные нарекания со стороны блюстителей нравов.

Фаворитка Принца Уэльского, Мэри Дарби Робинсон (получившая прозвище «Пердита»), национальный герой Великобритании адмирал Кэппел, политики-либералы Чарльз Джеймс Фокс и Джон «Либерти» Уилкс, а также большинство представителей партии вигов выражали одобрение откровенному искусству Грэхема. Представления во имя сексуального просвещения стали ярчайшим заревом неосуществившейся сексуальной революции, которая зарождалась под пудреными париками, бриджами и юбками жителей Лондона и вожделела «действа».

В июле 1779 года Уильям Блейк представил королевскому академику Джорджу Майклу Мозеру (1706-1783) рисунок и рекомендательное письмо от уважаемого художника и был принят стажером в мастерские Королевской академии, расположенной в здании Сомерсет-хаус неподалеку от Стрэнда. На протяжении трех месяцев он выполнял анатомические эскизы размером не менее двух футов с изображением и прорисовкой всех мышц и сухожилий. Работы Блейка свидетельствуют о том, что он ответственно подходил к учебе. По окончании стажировки Блейк представил еще один рисунок и подал заявление о приеме на обучение. 8 октября 1779 года Блейк вместе с шестью другими юношами был зачислен студентом в Академию. Он получил студенческий входной билет за подписью президента Академии Джошуа Рейнольдса и его секретаря Ф.М. Ньютона. Отныне Блейк мог рисовать в галереях Академии и на протяжении шести лет посещать лекции и выставки. Студентов Академии обучали анатомии, живописи, архитектуре и перспективе. Каждый профессор читал шесть лекций в год. Гравюра не входила в программу обучения.

В детстве короля Георга III обучал рисованию швейцарец Мозер. Джордж Мозер был известным ювелиром, эмальером, гравером и художником. К сожалению, отношение Блейка к нему было обусловлено случаем, который он описал в аннотации к книге «Работы сэра Джошуа Рейнольдса» (под редакцией Эдварда Мелоуна). Обеспокоенный, что молодой Блейк имел исключительное пристрастие к картинам Рафаэля и Микеланджело, которые Мозер называл «Грубые, жесткие, сухие и незаконченные работы», он предложил Блейку для изучения образцы работ Элизабет Виже-Лебрен и Питера Пауля Рубенса. Что и говорить! На изучение картин Рубенса у Блейка не было времени, а Элизабет Виже-Лебрен считалась модной французской портретисткой. И если само по себе рождение во Франции не было преступлением, то написание модных портретов казалось Блейку чем-то сродни предательскому поцелую Иуды ; в контексте духовной эстетики Блейка это был жест лживой угодливости. Особенно Блейка огорчало то, что его собственные работы оставались незамеченными, или же, если о них и вспоминали, то чтобы понасмехаться над ним.

На самом деле Мозер лишь попытался развеять тенденциозность Блейка: весьма непростая задача и в лучшие времена в работе с неуверенными студентами. Мозер хотел показать Блейку что-то совершенно новое.

Королева Мария Антуанетта высоко ценила творчество Элизабет Виже-Лебрен, и в 1783 году художница была избрана в члены французской Королевской академии живописи и скульптуры. В 1779 году, в возрасте 24 лет, Элизабет Виже-Лебрен, вдохновляемая полотнами Рубенса, развила собственный стиль рисования. Возможно, Мозер, считал, что предложенные им образцы работ воодушевят молодого Блейка. Но как реагировал Блейк? Он «тайно бушевал», а затем открыто высказал свое недовольство. И каковы бы ни были истинные чувства Блейка в отношении этого вопроса, в аннотации к «Работам сэра Джошуа Рейнольдса» он, обращаясь к своему учителю, сделал весьма жесткое заявление: «Те работы, которые вы называете законченными, еще и не начаты, как же тогда они могут считаться завершенными? Не ведающий начал искусства, не может знать его конца». Интересно, сказал ли Блейк это учителю в лицо. Во всяком случае, после подобного замечания студента, Мозер, скорее всего, потерял к нему уважение. Едва ли такие рассуждения были в интересах Блейка, однако он не молчал. Он продолжал свою мысль: советовали бы вы пророку Божьему быть осмотрительнее в высказываниях? Подобно вольнодумствующему мистеру Эмерсону, герою книги Эдварда Моргана Форстера «Комната с видом», Блейк верил, что всему приходит время: время быть вежливым и «время говорить».

И если Тейтем был прав, утверждая, что Блейк «не выносил взбучек», тогда неудивительно, что всякий раз, когда он слышал упрек или критику в свой адрес, его сердце сжималось: он вспоминал, как отец порол его в детстве, и изо всех сил старался сохранить самообладание, он тосковал по няне, которая всегда понимала его и могла успокоить.

В то время, когда возрастной студент Блейк самоотчужденно поклонялся Кватроченто, пренебрегая вкусами общества и модными течениями, другие интересы омывали берега Королевской академии. И вероятно, Блейк все же не был к ним столь глух, как сам описывал свое отношение к полотнам Рубенса и портретам Элизабет Виже-Лебрен.

Королевская академия художеств не была изолированным учреждением. Своим основанием она была обязана усилиям Общества дилетантов, многие члены общества внесли значимый вклад в работу Академии, например, Джошуа Рейнольдс. Некоторые дилетанты состояли в клубе «Брукс», который недавно переехал в роскошный особняк на Сент-Джеймс-стрит с улицы Пэлл-Мэлл. В 1782 году клуб «Будлз», основанный графом Шелберном (занимающим пост премьер-министра в 1782-3 годах), также обосновался на Сент-Джеймс-стрит в здании через дорогу.

Когда в 1780 году Блейк поступил в Академию, член Общества дилетантов Ричард Пейн Найт (1750 ; 1824) получил место в Палате общин. Наблюдая за происходящим и предпочитая не подливать масло в огонь парламентских дебатов, Пейн Найт никак не ожидал, что его увлечения получат широкое народное признание. Он собирал античные изделия из бронзы, монеты, рисунки и гравюры, в частности связанные с предметом его величайшего интереса: с культом Приапа. В 1786 году была опубликована работа Найта «Сообщение об остатках культа Приапа», в нее вошли гравюры с изображением сцен поклонения Приапу.

Приап был богом садов и полей, традиционно его изображали с гипертрофированным пенисом. Найт рассматривал фаллические образы в качестве универсальных символов божественного творения и полового гения. Другими словами, образы, которые христианская церковь считала срамными, Найт превратил в религиозные символы – он верил, что в прошлом они играли именно такую роль. Тем самым, он обнаружил, что физические ощущения могли стимулировать художественную чувствительность и эстетическую восприимчивость, возвышая сознание человека, а не развращая его. Невольно Пейн Найт сформулировал основной принцип неоязычества. И эту идею услышал Блейк.

Мы часто не замечаем очевидное. Художественная галерея была тем местом, где изображение половых органов оставалось частью мира искусства и красоты (хотя обнаженная натура всегда вызывала смешки школьников). Идея «божественности тела человека» превратилась в клише искусства того времени, и в данном контексте, в отличие от доктрины моравских братьев, эта идея не была связана с Сыном Божьим. Искусство являлось стимулятором сексуальной чувствительности, подобный эротический опыт можно было также получить в борделях или любовных интригах. Именно Искусство служило установкой и обстановкой для интриг аристократии и любовных приключений романтиков – когда сексуальной Природы казалось не достаточно. Но возможен ли классический пейзаж без статуй, мифических фигур или руин храмов? Конечно, в скором времени идеи бескомпромиссных «новых романтиков» о храме сексуальности природы и о человеке, о фаллосе, как предмете поклонения, и о вселенной, вытеснят с картин художников старинную садовую мебель.

Плавный переход от искусства к качественной порнографии наиболее явно заметен в работах французского арт-дилера Пьера-Франсуа Хьюг, самовольно добавившего к своему имени титул «Барон д’Анкарвиль» (1719-1805), в частности, в его знаменитом произведении «Monumens de la vie prive;e des XII Ce;sars d’apre;s une suite de pierres et me;dailles, grave;es sous leur re;gneАлиса» («Капри у Сабель», Рим, 1785). Книга «Памятники из частной жизни 12 королей» фактически породила новый жанр «исключительной» литературы, которая выполняла функцию физиологического раздражителя. Д’Анкарвиль остро чувствовал спрос. В 1780 году он представил британского дипломата при Неаполитанском дворе, сэра Уильяма Гамильтона, чете Порчинари, у которых Гамильтон приобрел значительную коллекцию антиков, интересовавшую Королевскую академию. Гамильтон и Хьюг решили извлечь выгоду из приобретения и выпустили одно из наиболее разительных художественных изданий своего времени: «Коллекция этрусских, греческих и римских древностей из собрания Уильяма Гамильтона» («Antiquit;s ;trusques, grecques et romaines tir;es du cabinet de M. Hamilton», в четырех томах, Неаполь, 1766-7).

Однако издание книги д’Анкарвиля «Recherches sur l’origine, l’esprit et les progr;s des arts de la Greece; sur leur connections avec les arts et la r;ligion des plus anciens peuples connus» (в трех томах, Лондон, 1785) не окупилось. Откровенные иллюстрации книги, изображающие гениталии и половые сношения, вызвали такой скандал, что арт-дилер был вынужден бежать из Англии во Францию. Несмотря на этот провал, первая публикация д’Анкарвиля и Гамильтона имела большое значение. На гончарном заводе в городке Этрурия, графство Стаффордшир Джозайа Уэджвуд начал копировать изображения декоративных ваз, его керамика пользовалась огромным спросом. Тем временем греческие и этрусские орнаментальные мотивы оказали влияние на творчество Джона Флаксмана (1755-1826), с которым Блейк уже был в приятельских отношениях. С 1775 года Флаксман, сотрудничая с Уэджвудом, создал фризы для декорирования яшмового и базальтового фаянса. В скором времени он предложил и Блейку поработать с керамикой Уэджвуда.

Сам Блейк был неравнодушен к книгам д’Анкарвиля. Он изготовил копии двух иллюстраций из второго и третьего тома каталога, составленного д’Анкарвилем и Гамильтоном в 1766-7. Тейтем ошибочно отмечает, что эти рисунки Блейка представляли собой копии работ художника и коллекционера античных гравюр Джорджа Камберленда (Камберленд питал страсть к «приапическому» классицизму). На первом рисунке, выполненном карандашом и акварелью, изображена сцена «апофеоза» Вакха: Ариадна держит в руках рог изобилия, Ирида, в развивающихся прозрачных одеждах, преподносит ему амброзию, а Силен играет на лире. Второй рисунок выполнен карандашом и тушью, на нем изображен разгневанный Вакх в образе быка, которого крылатый Гений (возможно, Ариадна) ведет к алтарю. Рядом в неистовом танце скачут вакханы, в руках у некоторых из них – зажженные факелы. Невысокий треножник наводит на мысль, что здесь вещает оракул (другими словами, это место боговдохновления), а череп, у ног одного из вакханов, говорит о том, что здесь проводятся обряды жертвоприношения. Блейку импонировали темы вакханальных мистерий. Скорее всего, Блейк изготовил эти копии во время учебы в Академии. Все мужские половые органы на рисунках изображены в неэрегированном состоянии. Лишь через десять лет эрегированный фаллос появится в работах Блейка.

Другой значимой для Академии фигурой был Чарльз Таунли (1737—1805). Таунли присоединился к Обществу дилетантов в 1786 году, в молодости он путешествовал по Италии, собирая предметы античного искусства. Его друг, шотландский художник и торговец картинами, Гэвин Гамильтон, в 1748 году присоединился к Джеймсу Стюарту, Мэтью Бреттингему и Николасу Реветту во время экспедиции в Италию, которая побудила Общество дилетантов профинансировать поездку в Грецию и Малую Азию.

На картине «Чарльз Таунли в своей галерее искусств», написанной Иоганном Цоффани в 1782 году, мы видим, как Таунли, в окружении мраморных скульптур и римских и греческих ваз, беседует с бароном д’Анкарвилем. В следующем столетии коллекция Таунли пополнит собрание античных древностей Британского музея, позже ее затмит коллекция мраморов Элгина. И если Элгинские мраморы когда-нибудь возвратятся в Афины, Британская библиотека, будет вынуждена произвести переоценку экспонатов коллекции Таунли, которыми, с 1778 года, во время учебы Блейка в Академии, можно было любоваться в галерее на Парк-стрит, построенной специально для этой коллекции.

Ричард Косвей (1742-1821) окончил школу рисования Шипли, что располагалась на Стрэнде, еще до начала обучения Блейка. Когда Блейк копировал работы мастеров в Академии, Косвей зарабатывал на жизнь как художник-миниатюрист. Избранный почетным членом Королевской академии в 1771 году, он написал портрет принца Уэльского в 1780 году и зарекомендовал себя. В январе 1781 года Косвей женился на английской художнице и композиторе итальянского происхождения Марии Хэдвилд. В 1784 году супруги переехали в Шомберг-хаус на улице Пэлл-Мэлл, где Мария открыла модный салон – небесная кровать была демонтирована, ее заменил более традиционный будуар. Через два года Томас Джефферсон, находясь с американской дипломатической миссией во Франции, влюбился в Марию Косвей. До конца жизни он хранил портрет Марии, написанный ее мужем. Ричард Косвей вел распутную жизнь: он желал испробовать все многообразие, что предлагал Лондон 1780-х годов. Месмеризм, магнетическое лечение, мистическая каббала и мессианский иудаизм, фантастические театральные представления, масонские посвящения и белая магия Калиостро могли усладить чувства и душу любого, кто не располагал средствами для безумного путешествия в другие страны. Со временем небесная кровать будет казаться чем-то обыденным.

Был ли юный Уильям Блейк соблазнен? Стал ли он мужчиной?

Ранние работы

Классическое искусство вызывало у Блейка отвращение, он продолжал игнорировать большинство произведений искусства своего времени, однако не все. Мы знаем, что примерно в 1820 году, когда Блейку было более 60 лет, на гравюре «О поэзии Гомера и Вергилия» он вырезал текст: «Греческая форма есть форма Математическая, Готическая форма – форма Живая. Математическая форма постоянна для Рассудительной Памяти, Живая форма служит для Вечного Существования». Бытие побеждает Разум. Жизнь побеждает Память. Чувства побеждают Геометрию. Природа побеждает Числа и Цифры. Отношения Блейка с Флаксманом были подобны этой дихотомии, как и с античном искусством, в них постоянно присутствовали любовь и ненависть. Для Уэджвуда Флаксман создал модель «Апофеоз Гомера» (1778), сюжет оказался очень популярен. Вместе с ним славу обрел и сам Флаксман. Блейк же хотел «апофеоза» того, во что он верил. Подражание классическому искусству, считал он, лишает христианство жизни. Новые церкви, возводимые в стиле древнеримских храмов (например, собор Святого Павла) казались ему неприглядными. Блейк хотел, чтобы все вокруг было живым, естественным, сердечным и непосредственным (можно сказать, «органичным»). Для многих его искусство будет слишком «кричащим». Часто откровенность вызывает смущение.

В общем, классика была холодной, а Готика – так же горяча, как кипящая поэзия Библии, происходящая из духа. В противостоянии разума и сердца Блейк (возможно, бессознательно) оставался истинным приверженцем моравских ценностей: сердце сближает с Богом. История Англии была для Блейка продолжением Библии, но ее писали историки, не ведающие духовной преемственности.

В этом случае неудивительно, что на самых ранних известных нам рисунках Блейка, как правило, выполненных карандашом и акварелью, преобладают исторические сюжеты. Основные сюжеты его произведений в период обучения в Академии – «Лир и Корделия в тюрьме», «Святой Августин, обращающий короля Этельберта, правителя Кента», «Составление Великой хартии вольностей», «Ключи Калаида», «Покаяние Джейн Шор», «Иосиф Аримафейский проповедует жителям Британии». Кроме того, Блейк рисовал виньетки для книг Шекспира: «Корделия и спящий Лир», «Джульетта, уснувшая», «Фальстаф и принц Хэл», «Просперо и Миранда», «Лир, сжимающий меч», «Макбет и леди Макбет», «Отелло и Дездемона». В 1790-х годах он возвратится к некоторым из этих сюжетов и доработает их.

Один из ранних рисунков, который впоследствии станет известен под названиями «Радостный день», «Альбион восстал», Джеффри Кейнс назовет его «Танец Альбиона», Блейк доработал значительно позже. На рисунке (1794) изображен мужчина, окруженный цветными – в основном, красными и золотистыми – лучами, он стоит на вершине горы, его руки распростерты, словно он поражен электрическим током, одна нога отведена вправо. Картина обрела невероятную популярность, а ее название «Радостный день» было изменено на «Радостный день, любовь и долг» и послужило девизом школы «Абботсхолм» в графстве Стаффордшир (основанной в 1889 году). Школа была создана приверженцем теории нового воспитания Сесил Редди, она входила в состав международной ассоциации «Круглая площадь» наряду с другими школами, обучение в которых строилось в соответствии с идеями немецкого педагога Курта Хана, например, со школой-интернатом Гордонстоун в Шотландии.

На двух сохранившихся эскизах, выполненных приблизительно в 1780 году, изображены различные варианты положения фигуры. Один из них свидетельствует о сомнениях Блейка насчет, позиции ног фигуры на портрете. Можно заметить тонкие линии, изображающие разведенные в стороны ноги фигуры, это напоминает позицию мага на иллюстрации «Третьей книги сокрытой философии»Нэт Корнелия Агриппа (опубликованной на английском в 1651 г.): фигура «Витрувианского человека» с раскинутыми в стороны руками и ногами вписана в квадрат (другая фигура вписана в пентаграмму). Однако более толстыми линиями Блейк сводит ноги фигуры вместе, возможно (эскиз не совсем четкий), перекрещивает их, словно Альбион склонился в поклоне или присел в реверансе. На другом эскизе представлено зеркальное изображение фигуры: в сторону отведена левая нога; это напоминает позу Альбиона, преклоняющегося перед распятым Христом, на иллюстрации Блейка к блистательной поэме «Иерусалим» (закончена в 1815-1820, однако Блейк начал работу над ней в 1804 году). Я полагаю, что геометрическая вычурность «Витрувианского человека», являющегося архитектурной мерой (квадраты, окружности, прямые углы), пропорции которого определяют пропорции всякого творения – «по образу и подобию Божьему» – не вполне соответствовали вкусам Блейка.

Блейк восхищался идеями Парацельса о человеке как микрокосме или маленькой Вселенной, едва ли ему бы понравилось «возведение в квадрат» «святого образа». Его Альбион – настоящий Человек, он – форма живая, а не математическая. И Альбион, как и Блейк, не со-образуем. Стоит также отметить, что на знаменитой раскрашенной версии гравюры человек изображен смотрящим вперёд, его глаза широко раскрыты, наполнены невинностью и излучают осознанную радость. В более ранних версиях гравюры взгляд человека направлен вверх, к предмету его желания, а голова слегка запрокинута. Поза исполнена жертвенностью и откровением: Человек такой, каким Бог хочет его видеть, каким Он-видит-Себя: руки его распростёрты, он ничего не скрывает, обнаженный, честный, настоящий. Я думаю, это есть не что иное, как «Апофеоз» Уильяма Блейка: душа, «одеяние» (тело) которой полностью преобразилось, когда она ступила в пространство и время настоящего Человека, возрожденного и сияющего, светящего подобно звезде. Как и все самое лучшее, личное искусство, становится универсальным. Блейк утверждал: мы все члены тела Бога.

Блейк обращался к классическому искусству, хотя он не был привязан к нему; он мечтал создать нечто новое, но очевидно, что еще не был готов.

Между тем, в реальном времени и пространстве, Британия оказалась неспособна одержать окончательную победу над армией генерала Вашингтона. «Враг» не вызывал ненависти: едва ли возникало желание убивать, и то лишь c целью покарать. Однако теперь, когда Франция стала на сторону повстанцев, Испания и Франция заключили союз с американцами, а ведение войны оказалось уж слишком дорогостоящим мероприятием, возникло естественное желание победить. Традиционные враги атаковали Англию чужими руками.

В начале 1780 года управление британскими колониями, делами которых ранее занималось Министерство по делам колоний, было передано Военному министерству. Это означало, что орган военной администрации сменил гражданскую и торгово-ориентированную структуру. Новости о победе пришли 12 мая. Около 5000 американских военнослужащих под командованием майора Бенджамина Линкольна сдались генерал-лейтенанту Генри Клинтону. В то же время, в Лондоне, Блейк принял участие в двенадцатой выставке Королевской академии, представив акварель «Смерть графа Гудвина». Традиционный исторический сюжет и эффективная композиция произвели сильное и глубокое впечатление. 27 мая газеты «Морнинг хроникл» и «Лондон эдвертайзер» опубликовали отрывок интервью Джорджа Камберленда, в котором он хвалил Блейка: «едва ли можно говорить об использовании цвета» ; рисунок не изобиловал цветами ; «однако прекрасная композиция и ярчайшие образы».

Джордж Камберленд (1754-1848) также был художником. В 1772 году он учился в Королевской академии, но позже оставил ее. Камберленд подружился с Блейком. Позже они, Томас Стотард (1755-1834), Флаксман, а иногда гравер Уильям Шарп (1749-1824) начнут собираться вместе, делиться идеями и творческими замыслами. Камберленд и Шарп придерживались радикальных взглядов в вопросах общества и сексуальности, некоторые из которых разделял и Блейк. В конце 1780-х Флаксман и Шарп сообщат Блейку свое восхищение учением Сведенборга.

Более консервативный по своей природе Стотард поступил в Академию в 1778 году. В 1792 году он стал членом-корреспондентом Академии, в 1794, представив портфолио эскизов для публикаций, был избран полноправным ее членом.

Блейк и мятеж лорда Гордона

В июне Блейк впервые почувствовал, что означают радикальные идеи на улицах. В 1778 году лорд Джордж Гордон, двадцатидевятилетний крестник короля Георга II, был возмущен решением правительства об отмене дискриминации католиков. Лорд Гордон уверял, что такой шаг ; лишь политическая уловка, чтобы увеличить количество призывников в армию: католики отправятся в Америку и станут убивать протестантов, братьев Гордона. Для агитации толпы он использовал старый известный лозунг «Нет папства, нет рабства!» и создал «Общество протестантов» в Лондоне. В действительности, эта организация состояла из пьяных бедняков и экстремистских речей.

6 июня Уильям Блейк был подхвачен бесчинствующей толпой мятежников. Католические церкви были уже сожжены, толпа разгромила дом лорда-судьи Хайда на площади Лестер-филдс, а затем устремилась, таща Блейка за собой по Грейт-Куин-стрит мимо тихого дома Базира, к стенам Ньюгейтской тюрьмы. Освободив 300 заключенных, мятежники начали угрожать прохожим, упиваясь пьяным разгулом, насилием и безосновательной эйфорией. Было убито более 300 человек, а Лондон пережил второй самый крупный пожар после великого пожара 1666 года.

Городские власти были скованы нерешительностью, бездействовал и лорд-канцлер. Король взял ситуацию в свои руки: провел совещание с Тайным советом и генеральным прокурором и получил разрешение применять оружие без зачитывания мятежникам закона об охране общественного спокойствия и порядка. Георг вызвался самостоятельно возглавить гвардию: «Я глубоко опечален поведением магистратов, но я отвечаю лишь за одного из них, и он исполнит свой долг,» ; произнес король, и каждое его слово было правдой. Действия короля предотвратили нанесение еще большего ущерба столице. Мятежники сходили с ума: они начали прямое наступление на военных на Флит-стрит.

Д-р Марша Шухард в книге «Сексуальный путь Уильяма Блейка к духовному видению» (2008) предположила, что мятеж лорда Гордона ознаменовал время, когда Блейк был вдохновлен на создание гравюры «Радостный день». Провидца, скорее, захватила не толпа мятежников, а видение Альбиона, восстающего против монархического угнетения и недобросовестного правительства. Даже если опустить тот факт, что гравюра «Радостный день» или ее эскизы еще не существовали, сложно представить, что Блейк, будучи представителем низшего среднего класса, разделял исполненные ненавистью анархичные идеи обитателей беднейших районов Лондона. Блейк был не похож на политически радикального протестанта: напротив, все свидетельствует о его толерантном, экуменическом отношении к католицизму. Мы не знаем, мыслей Блейка об ужасающем зрелище, свидетелем которого он стал, но мы знаем, что об этом думал его друг Джордж Камберленд, ; и политические воззрения Камберленда были более радикальными:

… в прошлое воскресенье большую часть ночи у стен католической часовни на Мур-филдс, я наблюдал сцены, что заставили мое сердце кровоточить, ибо я не в состоянии был воспрепятствовать им ; редчайшее и наипечальнейшее зрелище в мире ; толпа, которой благоприятствуют магистраты, которую защищают войска ; с благочинной несправедливостью разрушала дома невинных людей. Вместе с лордом Гордоном, любое наказание которому будет недостаточным, магистраты нашего города заслужили обильного возмездия от бесчестно покинутых ими людей попустительство наделило их смелостью, вчера они уничтожили дом сэра Д. Сэвилла и жилище мелкого торговца, на которое указал один из них, а вместе с тем сожгли две школы и многие церкви. Сегодня была сожжена омеблировка лорда Питерса и судьи Хайда, и толпа, вооруженная дубинками, в количестве, как мне сообщили, 5000, в этот момент движется к домам герцога Ричмонда и лорда Шелберна. Ньюгейт разрушен, и заключенные на свободе, и все вокруг в огне Говорят, солдаты сложили сегодня оружие, получив приказ стрелять…

Спустя примерно 70 лет невестка Стотарда, миссис А.Э. Брэй, опишет любопытное событие, которое, как полагают, имело место в сентябре 1780 года и вновь указывает на связь Блейка с радикализмом. Однако в очередной раз такая связь проистекает лишь из ошибочных ассоциаций. В своей биографии Стотарда миссис Брэй описала, как во время работы над эскизами на набережной Медуэй Блейк, Стотард и их общий друг, мистер Оглби, были задержаны военными по подозрению в шпионаже. После того, как Королевская академия подтвердила невинные намерения арестантов, командир замка Апнор прекрасно провел время в компании молодых людей. Позже Оглби говорил, что этот опыт он никогда не хотел бы повторять.

Должно быть, описанные события произошли именно там. Возведенный в елизаветинские времена замок году был перестроен в 1718 и использовался в качестве пункта для размещения артиллерии и как казарма для 64 солдат и двух офицеров. Для молодых, чувствительных художников, вооруженных только карандашами и кистями, обстоятельства сложились благотворно. Возможно, им пришлось выпить больше обычного. После событий 1780 года, скорее всего, Блейк ощущал, что ему хватило общения с солдатами на всю оставшуюся жизнь. Однако судьба распорядилась иначе.

20 ноября Британия объявила войну Голландии после того, как голландцы присоединились к Лиге вооруженного нейтралитета императрицы Екатерины II. Нейтралитет заключался в предоставлении оружия североамериканским колониям через голландскую базу в Вест-Индии. Тем временем Вашингтон отдал приказ о вторжении на земли ирокезов в долине реки Мохок, а его друг маркиз Лафайет возвратился в Америку, достигнув договоренности с Людовиком XVI об отправке войск и флота на помощь Вашингтону.

Британия продолжала наступление. 3 февраля 1781 года был захвачен Вест-Индийский остров Синт-Эустаций, а в Париже маркиз де Кондорсе, подогревая острые споры, выпустил брошюру «Размышления о рабстве негров». Ежегодно примерно 100.000 рабов вывозили из Африки в Индию и Америку.

В Кенигсберге философ Иммануил Кант (1724-1804) утверждал, что воля, интуиция и чувственное созерцание предшествуют разуму. Хотя на первый взгляд такая философия соответствовала воззрениям Блейка, из рассуждений Канта следовал неожиданный вывод: убеждения, основанные на интуиции и ощущениях, лишены рационального содержания. Религия, не апеллирующая к разуму, должна быть отвергнута как продукт воображения. Открытым остается вопрос: что же обладает большим влиянием? Этот вопрос глубоко беспокоил Блейка в 1790-х годах, в значительной степени из-за того, что он имел прямое отношение к созданию произведений изобразительного искусства.

Словно вникнув в самую суть, в 1782 году знакомый Блейка Генри Фюзели (1741-1825), рожденный в Цюрихе и вернувшийся в 1779 году в Лондон с континента, представил неизгладимый «готический ужас», картину «Ночной кошмар». Картина изображает спящую или лежащую без сознания на постели женщину, ее голова бессильно свешена вниз. Вымышленная сущность, небольшое демоническое существо сидит на груди несчастной молодой женщины. Темные глаза демона смотрят на зрителя. Реально ли это? Безусловно, нет: как следует из названия картины, на ней изображено сновидение. Какие выводы из этого мы можем сделать? Существует причина возникновения сновидения? Или же нет? Почему нам снятся кошмары? Что они означают? Чего мы боимся? Сюжет картины, бесспорно, имеет сексуальный, эротический подтекст, он пугает нас, но все же кажется немного комичным, напоминая «Сон в летнюю ночь» (Фюзели работал в Шекспировской галерее Бойделла в то время). Рационалисты не относились к картине всерьез, так как не могли придумать лучшей стратегии поведения – и совершенно не желали наслаждаться ей.

Не философия, а экономика, определяла ход событий в Америке. 27 февраля 1782 года парламент проголосовал против продолжения войны и тем самым нанес сокрушительный удар по политической карьере лорда Норта. Лорд Рокингем был избран премьер-министром: виги праздновали временный триумф. Бывший радикал и либерал Чарльз Джеймс Фокс вошел в правительство в качестве министра иностранных дел и стал проводить политику прекращения войны в Америке. Правительство вносило поправки в «Закон о бедных», согласно которому были созданы работные дома: как оказалось, обстоятельства складывались благоприятным образом для отца Блейка, его бизнес процветал, предоставляя одежду для бедняков.

В то время Уильям Блейк, скорее, был больше озадачен предстоящей свадьбой с Кэтрин Софи Буше (или «Баучер»), чем обеспокоен будущем Великобритании. Он снова был влюблен. Вероятно, за год до этого, в 1781 году, девушка по имени Клара разбила его романтическое сердце, похоже, это было кульминацией романтических разочарований. Уилл был настолько расстроен, что семья отправила его в Баттерси к кузену Джеймса Блейка, который выращивал овощи и фрукты для продажи на рынке. Был ли Блейк готов сыграть Приапа в тех зеленых лесах? Во время пребывания Блейк познакомился с Кэтрин, младшей дочерью Уильяма Бутчера (написание фамилии варьируется) и Мэри Дэвис из Уондсуэрта, заключивших брак в 1738 году. Кэтрин «Буше» родилась 25 апреля 1762 года, 16 мая родители крестили ее в церкви Сент-Мэри в Баттерси.

Кэтрин влюбилась в Блейка, едва увидев его: сердце ее запылало, она поняла, что он предназначен ей судьбой. Она ждала случая. И он представился, когда Блейк поведал ей печальную историю своей неразделенной любви. Кэтрин, должно быть, воскликнула: «Мне Вас так жаль!», а Блейк переспросил: «Вы меня жалеете? Ах, я люблю Вас за это». Ну что ж, любовь оказалась взаимной.

Существует портрет молодого Блейка в профиль, который, как считают, нарисовала Кэтрин после его смерти. Она изобразила Блейка, каким его запомнила, с большими глазами, высоким, благородным лбом, увенчанным копной вьющихся огненно-рыжих волос. Он словно пришел из другого мира.

18 августа 1782 года преподобный Д. Гарднор в присутствии Томаса Монгера, Джеймса Блейка (по-видимому, отца Уилла) и приходского клерка Роберта Мандей обвенчал Уилла и Кейт. Гилкрист и Тейтем отмечают, что отец Блейка был против брака. Возможно, это было правдой, однако в церкви он все же появился. В свое время Джеймс Блейк сам прошел через неудобства и неприятности, связанные с заключением, по мнению многих, неприемлемого брака, однако в случае с сыном, он, вероятно, считал, что имеет достаточно причин, чтобы не одобрять женитьбу. Мог ли юноша на самом деле позволить себе семью? Почему мисс Буше согласилась выйти замуж? Ответы на эти вопросы оставались неясны, но брак мог успокоить сердце и разум Уилла, побуждая его зарабатывать на жизнь. В любом случае, Уилл не желал отпускать прелестную Кейт: он был совершеннолетним и мог позаботиться о себе. В регистрационной книге Кэтрин поставила крестик вместо подписи: то ли не умела писать, то ли не хотела. Блейк указал, что он и его супруга будут относиться к приходу Баттерси. Возможно, отец настаивал, чтобы молодая семья не возвращалась на Брод-стрит, или же Блейк сам сказал об этом отцу.

Молодожены поселились в доме 23 на Грин-стрит, неподалеку от Лестер-филдс (сейчас Лестер-сквер). Ранее на Лестер-филдс располагалась резиденция принца Уэльского. И хотя принц, в поисках поддержки вигов, перебрался в Карлтон-хаус на Пикадилли, район по-прежнему оставался вполне благопристойным.

Блейк зарабатывал на жизнь изготовлением коммерческих гравюр. Ему требовался издатель. Вероятно, именно тогда он познакомился с Джозефом Джонсоном. Джонсон держал книжную лавку и еженедельно устраивал в доме 72 на Сент-Пол-Черч-ярд скромные литературные вечера. Джонсон был известным издателем радикальной литературы, иногда он сотрудничал с наемными граверами, такими как Блейк. Джонсон был знаком с Уильямом Годуином, Эразмом Дарвином, Генри Фюзели и Джозефом Пристли.

Помимо заказов, от Джонсона Блейк получил знания о гностицизме (доктрине «познающих»), об эзотерике и теософии, противостоящих догматам раннего христианства, философские принципы и литературные мифы которого повлекли за собой разделение мнений о христианской церкви во II и III веках.

Джонсон опубликовал новую книгу популярного унитарианского проповедника Джозефа Пристли «История коррупции христианства» (в 2 томах, Бирменгем). На девятой странице данной книги Пристли употребляет слово «эманация», возможно, именно здесь Блейк впервые увидел его. Контекст таков: душа Христа является эманацией Божественной Мысли. Аналогично в философско-теософической системе Блейка слово «эманация» относится к архетипическим фигурам. Оно означает «рожденный мыслью»: изначально любое создание имеет связь, духовную или психологическую, со своим источником. В гностических системах эманации обладали двойственным характером: «мужчину и женщину сотворил их».

В своей книге Пристли привел цитаты из работ Исаака Бозобра по истории манихейства (религиозном учении, возникшем в III веке на территории Ирана), сочинений Иринея (анти-гностической коллекции одного из первых Отцов Церкви, около 180 год н.э.), из шеститомника И.Л. Мосхайма «История духовенства, античного и современного», в переводе пресвитерианца Арчибальда Маклейна (Лондон, Т. Кэделл, 1782), а также из трактата пресвитерианского священника Натаниэля Ларднера «История ереси второго века от Рождества Христова» (опубликованной в 1780 г. В Лондоне, Ларднер, 684-1768). В начале 1780-х литература о гностицизме пользовалась огромным спросом. Поэтому, чтобы познакомиться с гностической доктриной, Блейку не обязательно было искать в Британском музее тексты Кодекса Джеймса Брюса, переписанные Уойдом.

«Коррупции христианства» Пристли была четвертой частью трактата «Институты естественной религии и веры». Первым крупным философским произведением, опубликованным Блейком, было «Естественной религии не существует» (1788): возражение Пристли и прочим авторам «естественных религиозных учений», уходящих корнями в концепции прошлого столетия.

Томас Джефферсон опирался на принципы «Институтов» Пристли, он говорил «это основа моей собственной веры», считая, что единственными признаваемыми религиозными истинами являются те, что соответствуют миру природы. То, что для Джефферсона было верой, для Блейка казалось чертовской ошибкой. В 1803 году Джефферсон компилировал деистскую версию Нового Завета и вел переписку с Пристли. Он удалил из текста все ссылки на чудеса и сверхъестественное. Назвав свой труд «Нравственное учение Иисуса Христа», Джефферсон просил Пристли завершить его (Пристли решил покинуть Бирмингем в 1791 году и переехал в Пенсильванию).

Совершенно очевидно, что спорным у Пристли являлось положение, что первобытная христианская церковь была унитарианской: те, кто шел за Иисусом, скорее всего, пошел бы и за Пристли. Все эти круги были связаны очень тесно, заметьте, портрет Пристли написал Генри Фюзели по заказу Джозефа Джонсона.

19 октября 1782 года, генерал Корнуоллис вместе с армией сдался Вашингтону в Йорктауне, штат Вирджиния. Война завершилась. Король Георг горевал: «Америка потеряна». Живописные холмы и реки, и равнины, фермы, леса и усадьбы – все было ПОТЕРЯНО! Томаc Джефферсон преждевременно торжествовал в «Заметках о штате Вирджиния относительно Британской империи»: «Солнце ее славы уже садиться за горизонт». Многие списывали старую добрую Англию со счетов. Однако 174 линкора и 294 небольших кораблей оставались в распоряжении Великобритании. И у нее был Уильям Блейк. С ней все еще не было покончено.

Впереди были другие победы. Фредерик Уильям Гершель открыл Уран (назвав первоначально новую планету «Звезда Георга», но название не прижилось, т.к. французы были против отсылки к Георгу III) и был назначен Королевским астрономом. «Лукавый род» ищет знамения, взирая на небеса, предупреждал Иисус. И знамения указывали на события сугубо личного характера. В ноябре войска США отомстили индейцам шауни, поддерживавших в войне Британию. Тысячи «Кентукских винтовок» неустанно обстреливали индейцам и уничтожали их запасы продовольствия. Где они похоронили свои сердца?

Лейт Institutes of Natural and Revealed Religion

Мальвина Фокситы – парламентские сторонники Чарльза Джеймса Фокса.

Алиса «Памятники из частной жизни двенадцати королей, выгравированные на драгоценных камнях и медалях во времена их правления».

«Исследования происхождения, значения и развития искусства Греции, а также его связи с искусством и религией древнейших известных народов».

Нэт Трактат Корнелия Агриппы «De Occulta Philosophia Libri III» (переводится как « Оккультная философия», «О сокровенной философии», «О тайной философии») был опубликован в 1531 г.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 14.07.2025. Видения дочерей Альбиона
• 13.07.2025. ***
• 12.07.2025. ***
• 11.07.2025. Один лишь способ умереть
• 09.07.2025. Лавкрафт
• 08.07.2025. ***
• 05.07.2025. ***
• 04.07.2025. ***
• 02.07.2025. ***