23. 07. 11г.

23.07.11г.

Выписки из "Исповеди" Аврелия Августина.
***
10. Исповедую Тебя, Господи неба и земли, воздавая Тебе хвалу за начало жизни своей и за свое младенчество, о которых я не помню. Ты позволил человеку догадываться о себе по другим, многому о себе верить, полагаясь даже на свидетельство простых женщин. Да, я был и жил тогда и уже в конце младенчества искал знаков, которыми мог бы сообщить другим о том, что чувствовал. Откуда такое существо, как не от Тебя, Господи?5) Разве есть мастер, который создает себя сам? в другом ли месте течет источник, откуда струится к нам бытие и жизнь? Нет, Ты создаешь нас, Господи, Ты, для Которого нет разницы между бытием и жизнью, ибо Ты есть совершенное Бытие и совершенная Жизнь. Ты совершен и Ты не изменяешься: у Тебя не проходит сегодняшний день, и, однако, он у Тебя проходит, потому что у Тебя всё; ничто не могло бы пройти, если бы Ты не содержал всего. И так как «годы Твои не иссякают», то годы Твои – сегодняшний день.6) Сколько наших дней и дней отцов наших прошло через Твое сегодня; от него получили они облик свой и как-то возникли, и пройдут еще и другие, получат свой облик и как-то возникнут. «Ты же всегда один и тот же»: всё завтрашнее и то, что идет за ним, всё вчерашнее и то, что позади него, Ты превратишь в сегодня, Ты превратил в сегодня. Что мне, если кто-то не понимает этого? Пусть и он радуется, говоря: «Что же это?» Пусть радуется и предпочитает найти Тебя, не находя, чем находя, не найти Тебя7).
1) Быт.18:27–28: так называет себя Авраам, беседуя с Богом о том, ради скольких праведников пощадит Он город Содом.
2) «Откуда я пришел сюда...»; «Наступило ли младенчество мое вслед за каким-то другим умершим возрастом моим?»; «Был я где-нибудь, был кем-нибудь?» – вопрос о происхождении души волновал бл. Августина до конца жизни.
3) Платон в «Георгии» (493 Е) цитирует стихи из утерянной трагедии Еврипида «Полинд»:
Кто знает: наша жизнь не есть ли это смерть,
А смерть не есть ли жизнь? (frg. 638).
Бл. Августин остро чувствовал, что человеческая жизнь представляет собой непрестанное умирание. «Человек начинает умирать с момента рождения... вернее, он живет и умирает одновременно» (Бл. Августин. «О граде Божием», 13,10). Блестящему ученику риторской школы, мастеру антитез, горький оксюморон о жизни, которая есть смерть, естественно приходил на ум.
4) Бл. Августин отвергал теорию Платона о переселении душ, но с явным одобрением обсуждал другую: все души были созданы вначале и по какому-то собственному устремлению нашли путь телесного воплощения («На кн. Иова», 7, 24, 25, «Письма», 166, 26).
5) Бл. Августин был неизменно убежден в высоком достоинстве человека и в том, что его жизнь от Бога. Поэтому, при глубоком сознании человеческой греховности, он никогда не терял надежды на спасение человека.
6) Время получает свой характер и «свою меру» от вечного Божественного «сегодня». «Сегодня» Бога – это вечность, в которой Он действует и которая охватывает три человеческие категории времени: настоящее, прошедшее и будущее. (Пс.101:28).
7) Человек смиренно говорит, что он не в силах понять все эти рассуждения, и в этом смирении скорее находит Бога, чем тот, кто горделиво воображает, что он смог понять сущность Божества, «нашел Бога».
***
12. Господи Боже мой, это Ты дал младенцу жизнь и тело, которое снабдил, как мы видим, чувствами, крепко соединил его члены, украсил его и вложил присущее всякому живому существу стремление к полноте и сохранности жизни. Ты велишь мне восхвалять Тебя за это, «исповедовать Тебя и воспевать имя Твое, Всевышний»4), ибо Ты был бы всемогущим и благим, если бы сделал только это, чего не мог сделать никто, кроме Тебя; Единственный, от Которого всякая мера, Прекраснейший, Который всё делаешь прекрасным и всё упорядочиваешь по закону Своему. Этот возраст, Господи, о котором я не помню, что я жил, относительно которого полагаюсь на других, и в котором, как я догадываюсь по другим младенцам, я как-то действовал, мне не хочется, несмотря на весьма справедливые догадки мои, причислять к этой моей жизни, которой я живу в этом мире. В том, что касается полноты моего забвения, период этот равен тому, который я провел в материнском чреве. И если «я зачат в беззаконии, и во грехах питала меня мать моя во чреве»5), то где, Боже мой, где. Господи, я, раб Твой, где или когда был невинным? Нет, я пропускаю это время; и что мне до него, когда я не могу отыскать никаких следов его?
1) Ср. Ин.15:2: «всякую ветвь,... приносящую плод, очищает...».
2) Такое поведение ребенка рассматривалось, может быть, как злое предзнаменование, и мать и кормилица, стремясь отвратить грядущую беду, старались «искупить» ребяческую злобность с помощью каких-либо чар.
3) Бл. Августин очень интересовался психологией младенческого возраста, может быть, в связи с волновавшим его вопросом о происхождении души. Он расспрашивал «простых женщин» о грудных детях и сам наблюдал за ними. Эти наблюдения привели его к печальному выводу: «Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей». Проявления злобы в ребенке вовсе не так незначительны сами по себе; ведь в дальнейшем они нетерпимы. Бл. Августин часто указывал, что ребенок не знает, что такое добро, и не способен на него (см. «О граде Божием», 22, 22).
Ребенок стремится удовлетворить свои желания – и наталкивается на непонимание и сопротивление взрослых, вызывающее в нем досаду, горечь и желание отомстить. Первая его реакция на этот мир – это память о нанесенных обидах и озлобление. Он воспринимает окружающую его среду как нечто враждебное: он уже в раздоре с миром и с самим собой. Этот нравственный беспорядок предрасполагает и к дальнейшим ошибкам. Поведение ребенка в будущем уже испорчено: оно обусловлено характером его первоначальных столкновений с миром и его темпераметом, а эта обусловленность ведет скорее ко злу, чем к добру. «Грехи» ребенка, по мнению бл. Августина, действительно грехи. Они исходят из первородного греха, испортившего человеческую природу, но, проявляясь в окружающем грешном мире, вносят свою долю в стихию зла, созданную и создаваемую человеком, сознательно и бессознательно. См. бл. Августин. «De peccatorum meritis et remissione», 1, 35, 66.
***14. Боже мой, Боже, какие несчастья и издевательства испытал я тогда. Мне, мальчику, предлагалось вести себя как следует: слушаться тех, кто убеждал меня искать в этом мир успеха и совершенствоваться в краснобайстве, которым выслужи вают людской почет и обманчивое богатство. Меня и отдали в школу учиться грамоте. На беду свою я не понимал, какая в ней польза, но если был ленив к учению, то меня били; старшие одобряли этот обычай. Много людей, живших до нас, проложили эти скорбные пути, по которым нас заставляли проходить; умножены были труд и печаль для сыновей Адама. Я встретил Господи, людей, молившихся Тебе, и от них узнал, постигая Тебя в меру сил своих, что Ты Кто-то Большой и можешь, даже оставаясь скрытым для наших чувств, услышать нас и помочь нам. И я начал молиться Тебе, «Помощь моя и Прибежище мое»1), и, взывая к Тебе, одолел косноязычие свое. Маленький, но с жаром немалым, молился я, чтобы меня не били в школе. И так как Ты не услышал меня – что было не во вред мне2), – то взрослые, включая родителей моих, которые ни за что не хотели, чтобы со мной приключалось хоть что-нибудь плохое, продолжали смеяться над этими побоями, великим и тяжким тогдашним моим несчастьем.
15. Есть ли, Господи, человек, столь великий духом, прилепившийся к Тебе такой великой любовью, есть ли, говорю я, человек, который в благочестивой любви своей так высоко настроен, что дыба, кошки и тому подобные мучения, об избавлении от которых повсеместно с великим трепетом умоляют Тебя, были бы для него нипочем? (Иногда так бывает от некоторой тупости.) Могли бы он смеяться над теми, кто жестоко трусил этого, как смеялись наши родители над мучениями, которым нас, мальчиков, подвергали наши учителя? Я и не переставал их бояться и не переставал просить Тебя об избавлении от них3), и продолжал грешить, меньше упражняясь в письме, в чтении и в обдумывании уроков, чем это от меня требовали. У меня, Господи, не было недостатка ни в памяти, ни в способностях, которыми Ты пожелал в достаточной мере наделить меня, но я любил играть, и за это меня наказывали те, кто сами занимались, разумеется, тем же самым. Забавы взрослых называются делом, у детей они тоже дело4), но взрослые за них наказывают, и никто не жалеет ни детей, ни взрослых. Одобрит ли справедливый судья побои, которые я терпел за то, что играл в мяч и за этой игрой забывал учить буквы, которыми я, взрослый, играл в игру более безобразную? Наставник, бивший меня, занимался не тем же, чем я? Если его в каком-нибудь вопросике побеждал ученый собрат, разве его меньше душила желчь и зависть, чем меня, когда на состязаниях в мяч верх надо мною брал товарищ по игре?
1) Пс.93:22.
2) Пс.21:3 по переводу 70-ти: ;;; ;;; ;;;;;; ;;;; – «мне не на глупое», «чтобы я не стал глупее». («не в безумие мне». – Редакция «Азбуки Веры»)
3) Уже в старости бл. Августин писал, что если человеку предоставить выбор между смертью и возвращением в детство и школу, то он предпочтет смерть («О граде Божием», 21, 14).
4) Сенека считал, что между играми детей и занятиями взрослых нет, по существу, разницы (Диалоги, 2, 12, 1–2).
***
17. Я слышал еще мальчиком о вечной жизни, обещанной нам через уничижение Господа нашего, нисшедшего к гордости нашей. Я был ознаменован Его крестным знамением и осолен Его солью по выходе из чрева матери моей1), много на Тебя уповавшей. Ты видел, Господи, когда я был еще мальчиком, то однажды я так расхворался от внезапных схваток в животе, что был почти при смерти; Ты видел. Боже мой, ибо уже тогда был Ты хранителем моим, с каким душевным порывом и с какой верой требовал я от благочестивой матери моей и от общей нашей матери Церкви, чтобы меня окрестили во имя Христа Твоего, моего Бога и Господа. И моя мать по плоти, с верой в Тебя бережно вынашивавшая в чистом сердце своем вечное спасение мое, в смятении торопилась омыть меня и приобщить к Святым Твоим Таинствам, Господи Иисусе, ради отпущения грехов моих, как вдруг я выздоровел. Таким образом, очищение мое отложили, как будто необходимо было, чтобы, оставшись жить, я еще больше вывалялся в грязи; по-видимому, грязь преступлений, совершенных после этого омовения, вменялась в большую и более страшную вину. Итак, я уже верил, верила моя мать и весь дом, кроме отца, который не одолел, однако, во мне уроков материнского благочестия и не удержал от веры в Христа, в Которого сам еще не верил. Мать постаралась, чтобы отцом моим был скорее Ты, Господи, чем он, и Ты помог ей взять в этом верх над мужем, которому она, превосходя его, подчинялась, ибо и в этом подчинялась, конечно. Тебе и Твоему повелению.
18. Господи, я хочу узнать, если Тебе угодно, с каким намерением отложено было тогда мое Крещение: во благо ли отпущены мне были вожжи моим греховным склонностям? или они не были отпущены? Почему и до сих пор в ушах у меня со всех сторон звенит от слова, то об одном человеке, то о другом: «оставь его, пусть делает: ведь он еще не крещен». Когда дело идет о телесном здоровье, мы ведь не говорим: «оставь, пусть его еще ранят: он еще не излечился». Насколько лучше и скорее излечился бы я, заботясь об этом и сам, и вместе со своими близкими, дабы сенью Твоей осенено было душевное спасение, дарованное Тобой. Было бы, конечно, лучше. Какая, однако, буря искушений нависает над человеком по выходе из детства, мать моя это знала и предпочитала, чтобы она разразилась лучше над прахом земным, который потом преобразится, чем над самим образом Божиим2).
1) Это так называемые «обряды, предваряющие Крещение»: ребенка или взрослого осеняли крестным знамением и давали ему крупицу освященной соли. Тот, над кем эти обряды были совершены, причислялся к катехуменам, «оглашенным», т. е. к лицам, которые могли уже приступить к таинству Крещения. Оно обычно откладывалось до зрелого возраста: считалось, что Крещение смывает все грехи, совершенные до его принятия, и с ним поэтому не торопились. Отцы Церкви IV в. настаивали, однако, на Крещении детей, и в V в. уже вошло в обычай крестить детей.
2) «Создал Бог человека из праха земного» (Быт.2:7); бл. Августин разумеет под этими словами человека, отягощенного грехами, безблагодатного; получив благодать в таинстве Крещения, человек становится образом Божиим. См. «Исповедь», XIII, 12.
***
«Любовь к временному можно изгнать, только почувствовав сладость вечного» (Бл. Августин. «О музыке»)
***
Отбросив всё внешнее, следует обратиться к внутреннему.(Плотин)
***
Вот на пороге какой жизни находился я, несчастный, и вот на какой арене я упражнялся. Мне страшнее было допустить варваризм, чем остеречься от зависти к тем, кто его не допустил, когда допустил я. Говорю Тебе об этом, Господи, и исповедую пред Тобой, за что хвалили меня люди, одобрение которых определяло для меня тогда пристойную жизнь. Я не видел пучины мерзостей, в которую «был брошен прочь от очей Твоих»1). Как я был мерзок тогда, если даже этим людям доставлял неудовольствие, без конца обманывая и воспитателя, и учителей, и родителей из любви к забавам, из желания посмотреть пустое зрелище, из веселого и беспокойного обезьянничанья. Я воровал из родительской кладовой и со стола от обжорства или чтобы иметь чем заплатить мальчикам, продававшим мне свои игрушки, хотя и для них они были такою же радостью, как и для меня. В игре я часто обманом ловил победу, сам побежденный пустой жаждой превосходства. Разве я не делал другим того, чего сам испытать ни в коем случае не хотел, уличенных в чем жестоко бранил? А если меня уличали и бранили, я свирепел, а не уступал.
И это детская невинность? Нет, Господи, нет! позволь мне сказать это, Боже мой. Всё это одинаково: в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы, – в сущности, всё это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания. Когда Ты сказал, Царь наш: «Таковых есть Царство Небесное»2), Ты одобрил смирение, символ которого – маленькая фигурка ребенка.
***
«Поскольку что-то стремится к единству, постольку оно существует. Единство создает согласованность и единодушие... Простое существует само по себе, будучи единым; то, что сложно, стремится к единству согласованием частей и существует в той мере, в какой это ему удается» (Бл. Августин. «О нравах манихеев», 6). «Все существующее существует в силу единства... здоровье заключается в подчинении тела одному, красота – в объединении членов в одно» (Плотин. Эннеады, 6, 9, 1).
***
«Увидя прекрасное в телах, не следует к ним устремляться, но знать, что они подобия, следы и тени: надо бежать к тому, подобием кого они являются» (Плотин. Эннеады. 1, 6, 8).
***

В шестнадцатилетнем возрасте своем, прервав по домашним обстоятельствам школьные занятия, жил я вместе с родителями на досуге, ничего не делая, и колючая чаща моих похотей разрослась выше головы моей; не было руки выкорчевать ее. Наоборот, когда отец мой увидел в бане, что я мужаю, что я уже в одежде юношеской тревоги, он радостно сообщил об этом матери, словно уже мечтал о будущих внуках, радуясь опьянению, в котором этот мир забывает Тебя, Создателя своего, и вместо Тебя любит творение Твое, упиваясь невидимым вином извращенной, клонящейся вниз воли. В сердце матери моей, однако, Ты основал храм Свой и положил основание снятой обители Твоей; отец мой был только оглашенным, и то с недавних пор. Она же была вне себя от благочестивого волнения и страха: хотя я еще не был окрещен, но она боялась для меня кривых путей, по которым ходят те, кто поворачивается к Тебе спиной, а не лицом.
***

И та, которая уже «бежала из середины Вавилона»5) и медленно шла по окраинам его, моя мать по плоти, уговаривавшая меня соблюдать чистоту, не позаботилась, однако, обуздать супружеской привязанностью то, о чем услышала от мужа, если уж нельзя было вырезать это до живого мяса. А губительность этого в те дни и опасность в дальнейшем она понимала. Она не позаботилась о моей женитьбе из боязни, как бы брачные колодки не помешали осуществиться надеждам, – не тем надеждам на будущую жизнь, возлагаемым на Тебя матерью, – но надеждам на успехи в науках, изучить которые я должен был по горячему «желанию и отца, и матери: отец хотел этого потому, что о Тебе у него почти не было мыслей, а обо мне были пустые; мать же считала, что эти занятия в будущем не только не принесут мне вреда, но до некоторой степени и помогут найти Тебя. Так я догадываюсь, раздумывая по мере сил над характером моих родителей. Мне даже предоставили в моих забавах большую свободу, чем это требовалось разумной строгостью, и я без удержу предался различным страстям, которые мглою своею закрывали от меня, Господи, сияние истины Твоей, и возросла, словно на тучной земле, неправда моя6).
***
Я прибыл в Карфаген; кругом меня котлом кипела позорная любовь1). Я еще не любил, но жаждал любить и в тайной нужде своей ненавидел себя за то, что еще не так нуждаюсь. Я искал, что бы мне полюбить, любя любовь: я ненавидел спокойствие и дорогу без ловушек2). Внутри у меня был голод по внутренней пище, по Тебе Самом, Боже мой, но не этим голодом я томился, у меня не было желания нетленной пищи не потому, что я был сыт ею: чем больше я голодал, тем больше ею брезгал.
Поэтому не было здоровья в душе моей: вся в язвах, бросилась она во внешнее, жадно стремясь почесаться, жалкая, о существа чувственные. Но если бы в них не было души, их, конечно, нельзя было бы полюбить.
Любить и быть любимым мне сладостнее, если я мог овладеть возлюбленной. Я мутил источник дружбы грязью похоти; я туманил ее блеск адским дыханием желания. Гадкий и бесчестный, в безмерной суетности своей я жадно хотел быть изысканным и светским. Я ринулся в любовь, я жаждал ей отдаться. Боже мой милостивый, какой желчью поливал Ты мне, в благости Твоей, эту сладость. Я был любим, я тайком пробирался в тюрьму наслаждения, весело надевал на себя путы горестей, чтобы секли меня своими раскаленными железными розгами ревность, подозрения, страхи, гнев и ссоры.
***

Итак, я решил внимательно заняться Священным Писанием и посмотреть, что это такое. И вот я вижу нечто для гордецов непонятное, для детей темное; здание, окутанное тайной, с низким входом; оно становится тем выше, чем дальше ты продвигаешься. Я не был в состоянии ни войти в него, ни наклонить голову, чтобы продвигаться дальше. Эти слова мои не соответствуют тому чувству, которое я испытал, взявшись за Писание: оно показалось мне недостойным даже сравнения с достоинством цицеронова стиля1). Моя кичливость не мирилась с его простотой; мое остроумие не проникало в его сердцевину. Оно обладает как раз свойством раскрываться по мере того, как растет ребенок-читатель, но я презирал ребяческое состояние, и надутый спесью, казался себе взрослым.
***
1) «Сети дьявольские» (1Тим.3:7; 2Тим.2:26). Бл. Августин говорит о манихеях. Обозначение всякого соблазна «птичьим клеем» – метафора весьма обычная у христианских писателей. Августин часто ею пользуется и в «Исповеди» и в других сочинениях (P. Courcelle. La colle et le clou de l';me. Revue Belge de Philologie et d'histoire, 1958, № 1, р.72–95). Августин так объяснял причину своего присоединения к манихеям: «Ты знаешь, Гонарат, что я попал к этим людям, потому что они обещали всякого, кто пожелает их слушать, привести к Богу и освободить от всех заблуждений, ибо они руководствуются простым, чистым разумом, отказавшись от грозного авторитета (Церкви). Что иное заставляло меня, презрев религию, внушенную мне с детства родителями, почти девять лет идти за этими людьми и внимательно их слушать, как не их утверждения: мы (т. е. христиане) запуганы суевериями, нам приказывают верить, а не рассуждать, они же никого не принуждают к вере, не объяснив предварительно истины. Кого не соблазнили бы подобные обещания? а тем более юношу, жаждавшего истины, болтливого гордеца, каким я тогда был». – «О пользе веры», 1, 2; «Я убедил себя, что следует больше доверять тем, кто учит, а не тем, кто приказывает». – «О блаженной жизни», 1, 4.
2) Лица манихейской троицы не равны между собой. Вот как характеризует ее один из манихейских главарей: «Отец обитает в первозданной высшей обители света, который Павел иначе называет «неприступным»; Сын – во второй, зримой нами; природа его двойная, и это знал апостол, который называет Христа силой Божией и премудростью Божией (1Кор.1:24); мы верим, что сила его пребывает на солнце, а премудрость на луне; мы говорим, что Дух Святой, третий по своему достоинству, имеет пребывание свое повсюду в воздухе; от его силы и духовного излияния земля зачала и родила Христа страждущего (patibilem lesum): он есть жизнь и спасение людей и висит он на каждом дереве» («Против Фавста», 20, 1 – 2).
3) «Все прекрасное ниже Его, но от Него, как дневной свет от солнца» (Плотин. Эннеады, 6, 9, 4).
4) Солнце и луна играли важную роль в учении манихеев. Это были небесные корабли, доставлявшие в царство света божественные частицы, освободившиеся из плена материи. И сами эти светила считались божественными. «Они говорят, что эти корабли сделаны из чистой божественной субстанции» («О ереси», 46). «Я натолкнулся на людей, которые этот свет, зримый нашими глазами, причисляют к высшим божествам» («О блаженной жизни», 4).
5) Иак.1:17.
***
Я не знал другого – того, что есть воистину, и меня словно толкало считать остроумием поддакиванье глупым обманщикам, когда они спрашивали меня, откуда зло1), ограничен ли Бог телесной формой и есть ли у Него волосы и ногти, можно ли считать праведными тех, которые имели одновременно по нескольку жен, убивали людей и приносили в жертву животных2). В своем невежестве я приходил от таких вопросов в замешательство и, уходя от истины, воображал, что иду прямо к ней. Я не знал еще тогда, что зло есть не что иное, как умаление добра, доходящего до полного своего исчезновения3). Что мог я тут увидеть, если глаза мои не видели ничего дальше тела, а душа дальше призраков? Я не знал тогда, что Бог есть Дух, у Которого нет членов, простирающихся в длину и в ширину, и нет величины: всякая величина в части своей меньше себя, целой, а если она бесконечна, то в некоторой части своей, ограниченной определенным пространством, она меньше бесконечности и не является всюду целой, как Дух, как Бог. А что в нас есть, что делает нас подобными Богу, и почему в Писании про нас верно сказано: «по образу Божию»4), это было мне совершенно неизвестно.
***«Ты поднимаешь вопрос, который замучил меня в юности, и, усталого, толкнул к еретикам. Я был так расстроен, меня придавила такая груда пустых басен, что если бы за свою любовь к исканию истины, не получил я Божественной помощи, мне бы не выбраться» («О свободной воле», 1, 2, 4).
2) Манихеи отвергали Ветхий Завет за антропоморфизм в представлении о Боге; осуждали кровавые жертвоприношения, принятые в еврейском богослужении, и поведение патриархов: Авраам, не возражая, позволил изгнать свою наложницу Агарь и солгал, выдав свою жену за сестру; Иакова они звали «мужем четырех жен»; кроме двух законных жен, Лии и Рахили, у него были еще две рабыни-наложницы. Манихеи были сильны в критике ветхозаветной морали. Возражать им можно было только исходя из принципа исторического развития всякой нравственности и догмы, но такая точка зрения обычно недоступна ни правоверным, ни еретикам. У бл. Августина было это историческое чутье. Дальнейшее рассуждение замечательно по широте взгляда и проницательности.
***
В течение этих девяти лет, от девятнадцатого до двадцать восьмого года жизни моей, я жил в заблуждении и вводил в заблуждение других, обманывался и обманывал разными увлечениями своими: открыто – обучением, которое зовется «свободным»1), втайне2) – тем, что носило обманное имя религии. Там была гордость, здесь суеверие, и всюду – пустота. Там я гнался за пустой известностью, за рукоплесканиями в театре на стихотворных состязаниях в борьбе ради венков из травы, там увлекался бессмысленными зрелищами и безудержным разгулом; тут, стремясь очиститься от этой грязи, подносил Так называемым святым и избранным пищу, из которой они в собственном брюхе мастерили ангелов и богов для нашего освобождения3). И я был ревностным последователем всего этого и соответственно действовал с друзьями своими, совместно со мною и через меня обманутыми.
Пусть смеются надо мной гордецы, которых Ты еще не поверг ниц и не поразил ради спасения их, Боже мой, я всё равно исповедую позор мой во славу Твою. Позволь мне, молю Тебя, дай покружить сейчас памятью по всем кружным дорогам заблуждения моего, исхоженным мною, и «принести Тебе жертву хвалы»4). Что я без Тебя, как не вожак себе в пропасть? Что я такое, когда мне хорошо, как не младенец, сосущий молоко Твое и питающийся «Тобой – пищей, пребывающей вовек»?5) И что такое человек, любой человек, раз он человек? Пусть же смеются над нами сильные и могущественные; мы же, нищие и убогие, да исповедуемся перед Тобой.
***
Манихеев преследовали и Церковь, и государство. Суровые законы против них изданы были Валентинианом I в 372 г. Издавали их и его предшественники, начиная с Диоклетиана. Осуществляли их, по-видимому, не очень строго.
***

2. В эти годы я преподавал риторику1) и, побежденный жадностью, продавал победоносную болтливость. Я предпочитал, Ты знаешь это, Господи, иметь хороших учеников, в том значении слова, в котором к ним прилагается «хороший», и бесхитростно учил их хитростям не затем, чтобы они губили невинного, но чтобы порой вызволяли виновного. Боже, Ты видел издали, что я едва держался на ногах на этой скользкой дороге, и в клубах дыма чуть мерцала честность моя, с которой, во время учительства своего, обучал я любящих суету и ищущих обмана, я, сам их союзник и товарищ.
В эти годы я жил с одной женщиной, но не в союзе, который зовется законным: я выследил ее в моих безрассудных любовных скитаниях. Все-таки она была одна, и я сохранял верность даже этому ложу. Тут я на собственном опыте мог убедиться, какая разница существует между спокойным брачным союзом, заключенным только ради деторождения, и страстной любовной связью, при которой даже дитя рождается против желания, хотя, родившись, и заставляет себя любить2).
***
Друг бл. Августина был, вероятно, как и сам Августин, «оглашенным» с детства. К крещению больных Церковь относилась сдержанно, считая, что оно совершено не по доброй воле, а по необходимости. Лица, окрещенные таким образом, не могли стать священниками. Естественным, однако, было желание не оставить катехумена без крещения: крестили людей даже лежавших без сознания. Третий Карфагенский Собор санкционировал эту практику в тех случаях, когда родственники больного ручались, что он выражал желание креститься.
6) Манихеи отвергали крещение, считая, что никакого спасения оно не приносит.
***
1) Ср. Еврипид, irg., 577: «Услада для смертных в бедствиях, стенаниях и потоках слез. Они облегчают скорбь и разрешают великую сердечную муку».
2) Такова ли трансцендентность Бога, чтобы Ему безразличны были наши страдания, и нам нечего ожидать от Него помощи и утешения в горе? Бл. Августин никогда не сомневался в том, что Провидение внимательно к людям и заботится о них.
***
Аристотель дал такое определение дружбы: «Одна душа, живущая в двух телах».
(У Августина умер его любимый друг)
***
«Смиряясь в покаянии, душа получает свою высоту» (Бл. Августин. «О свободной воле», 3, 5). «Человеческая смертная природа надута гордыней. И чтобы человек не считал недостойным себя подражать уничиженному, Сам Господь стал уничиженным, чтобы хоть после этого человеческая гордыня не считала недостойным идти по Его следам».
9) Пс.83:7.
***
Потом я обратился к природе души, но ложные понятия, бывшие у меня о мире духовном, мешали мне видеть истину. Во всей силе своей стояла истина у меня перед глазами, а я отвращал свой издерганный ум от бестелесного к линиям, краскам и крупным величинам. И так как я не мог увидеть это в душе, я думал, что не могу видеть и свою душу. Я любил согласие, порождаемое добродетелью, и ненавидел раздор, порождаемый порочностью. В первой я увидел единство, во второй – разделенность. Это единство представлялось мне как совместность разума, истины и высшего блага; разделенность – как некая неразумная жизнь и высшее зло. Я, несчастный, считал, что оно не только субстанция, но что это вообще некая жизнь, только не от Тебя исходящая, Господи, от Которого всё. Единство я назвал монадой, как некий разум, не имеющий пола, а разделенность – диадой: это гнев в преступлениях и похоть в пороках2). Сам я не понимал, что говорю. Я не знал и не усвоил себе, что зло вовсе не есть субстанция, и что наш разум не представляет собой высшего и неизменного блага.
25. Преступление есть порочное движение души, побуждающее к действию, в котором душа и утверждает себя дерзостно и взбаламученно. Разврат есть необузданное желание, жадное к плотским радостям. Если разумная душа сама порочна, то жизнь пятнают заблуждения и ложные понятия. Как раз такая и была у меня тогда, и я не знал, что ее надо просветить другим светом, чтобы приобщить к истине, потому что в ней самой нет истины. Ибо «Ты зажжешь светильник мой, Господи, Боже мой, Ты просветишь тьму мою; и от полноты Твоей получим мы всё. Ты свет истинный, освещающий всякого человека, приходящего в этот мир, ибо у Тебя нет изменения и ни тени перемены»3).
***
«Справедливейшее наказание за грех состоит в том, что человек утрачивает то, чем он не захотел хорошо пользоваться... тот, кто не захотел поступать правильно, когда мог, утрачивает эту возможность, когда захочет поступить правильно» (О свободной воле, 3, 18, 52).
9) Ин.3:29.
***
Какая была мне польза в этом, если я думал, что Ты, Господи, Бог истины, представляешь собой огромное светящееся тело, а я обломок этого тела? Предел извращенности! Но именно таков был я тогда! Я не краснею, Господи, исповедуя пред Тобой милосердие Твое ко мне и призывая Тебя: я ведь не краснел, богохульно проповедуя пред людьми и лая на Тебя.
Какая польза была мне от моего ума, так легко справлявшегося с этими науками, и от такого количества запутаннейших книг, распутанных без помощи учителя, если я безобразно кощунствовал и гнусно заблуждался в науке благочестия? Во вред ли был для малых Твоих ум гораздо более медлительный, если они не уходили от Тебя прочь, безмятежно оперялись в гнезде Церкви Твоей и выращивали крылья любви, питаясь пищей здоровой веры?
***
1) Грешники представляют собой как бы темные пятна в общей картине мира.
2) «Весь мир (universitas rerum) похож на картину, где черная краска наложена на свое место; он прекрасен даже со своими грешниками, хотя, если их рассматривать самих по себе, они безобразны». («О граде Божием», XI, 23).
3) «В Писании говорится о врагах Божиих. Они противятся Богу не вследствие природы своей, но вследствие своих пороков; Ему повредить они не могут, они вредят себе. Они враги Богу по желанию своему противиться Ему, а не по силам, позволяющим нанести Ему ущерб». – О граде Божием, 12, 3. Оба места – скрытая полемика с манихеями, считавшими, что царь мрака одержал реальную победу над царством света.
4) «Нет никого, в ком Бог не присутствовал бы; он со всеми – и с теми, кто этого не знает» (Плотин. Эннеады. 6, 9, 7).
***
Я расскажу пред очами Господа моего о том годе, когда мне исполнилось двадцать девять лет.
В Карфаген приехал некий манихейский епископ по имени Фавст1). Это была страшная сеть дьявольская2), и многие запутывались в ней, прельщенные его сладкоречием, которое и я хвалил, различая, однако, между ним и истинной сутью вещей, познать которую так жадно стремился. Я вглядывался не в словесный сосуд, а в то, какое знание предлагает мне отведать из него этот, столь известный у них, Фавст. Молва уже заранее сообщала мне, что он весьма осведомлен о всех высоких учениях и особенно сведущ в науках свободных. Так как я прочел много философских книг3) и хорошо помнил их содержание, то я и стал сравнивать некоторые их положения с бесконечными манихейскими баснями: мне казались более вероятными слова тех, «у кого хватило разумения исследовать временный мир», хотя «не обрели они Господа его»4). Ибо «высок ты, Господи, и смиренного видишь и гордого узнаешь издали»5), но приближаешься только «к сокрушенным сердцем», гордые не находят Тебя, хотя бы даже в ученой любознательности своей сочли они заезды и песчинки, измерили звездные просторы и исследовали пути светил.
***
Я запомнил, однако, у них много верного из наблюдений над природой. Их разумные объяснения подтверждались вычислениями, сменой времен, видимым появлением звезд. Я сравнивал их положения со словами Мани, изложившего свой бред в множестве пространнейших сочинений: тут не было разумного объяснения ни солнцестояний, ни равноденствий, ни затмений, вообще ни одного из тех явлений, с которыми я ознакомился по книгам мирской мудрости12). Мне приказано было верить тому, что совершенно не совпадало с доказательствами, проверенным вычислением и моими собственными глазами, и было тому совершенно противоположно.
1) Фавст из Милева (ныне Мила, город в Нумидии в 50 км к с.-в. от Константины) родился в бедной языческой семье, перешел в манихейство, провел часть жизни в Риме, где стал епископом манихеев (у манихеев было 72 «епископа»; над ними стояло 12 «учителей» и «глава учителей»; им были подчинены священники и диаконы). Вероятно, в 382 г. приехал в Карфаген, где и оставался до отъезда Августина. Около 385 г. был обвинен в манихействе и сослан на пустынный остров. Он написал книгу, в которой излагал основы манихейской религии. Бл. Августин ответил на нее ок. 400 г. сочинением «Против Фавста» из 33 книг: каждая из них начинается длинной цитатой из произведения Фавста. См. «Memoires des l'Academie des inscriptions et Belles» – Lettres, Paris, 1924.
2) 1Тим.3:7.
3) Судя по контексту, речь идет о сочинениях по астрономии и естественной истории, но бл. Августин был вообще знаком с древней философией. Сведения свои он черпал из многих почтенных источников: знал доксографический сборник Корнелия Цельса «Opiniones ominum philosophoruum», «Physic_ae opiniones» Феофраста; «Successiones» Сотина с их биографическими указаниями. Дильс считал, что философское образование Августина было значительно выше обычного уровня. H. Diels. «Doxographi gr;ci», 1879, Berl., р. 174.
4) Прем.13:9. Точность астрономических вычислений весьма выигрывала при сравнении с «манихейскими баснями». Наука помогла Августину уйти от манихеев.
5) Пс.137:6.
6) Бл. Августин любил истолковывать аллегорические библейские образы. «Посмотри на «птиц небесных», на этих гордецов, о которых сказано, что до неба вознесли они главу свою. Посмотри, как ветром уносит их в высь. Посмотри на «рыб морских», т. е. на любопытных, «которые разгуливают по стезям морским», т. е. в пропастях века сего ищут временное – то, что также быстро исчезает, как «стези морские»: их заливает водой сразу же после того, как по ним прошли... «Полевыми скотами» всего правильнее обозначить людей, радующихся плотским наслаждением» («На Псалмы», 8, 9).
7) Втор.4:24.
8) Пс.146:5.
9) Божественная мудрость неисчислима, но Христос, Который был этой мудростью (1Кор.1:30), допустил, чтобы Его «посчитали» как плательщика податей (Мф.22:17–21), показав тем свое смирение, столь противоположное гордости философов.
10) «Рухнули»... ср. Ис.14:12–13: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю... А говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой»».
11) Рим.1:21–25.
12) «Он (Мани) учил нас о строении мира, о том, почему он создан, из чего создан... учил, почему бывает день и почему ночь, учил о движении солнца и луны» (Акты против Феликса, 1, 9). Вот как, напр., манихеи объясняли фазы луны: она увеличивалась по мере того, как ее нагружали освобожденными частицами света. Перевезя их на солнце, она скрывалась.
***
Почти девять лет, пока я в своих душевных скитаниях прислушивался к манихеям, напряженно ожидал я прибытия этого самого Фавста. Другие манихеи, с которыми мне довелось встречаться, будучи не в состоянии ответить на мои вопросы по этим поводам, обещали мне в нем человека, который, приехав, в личной беседе очень легко, со всей ясностью, распутает мне не только эти задачи, но и более сложные, если я стану его о них спрашивать.
Когда он прибыл, я нашел в нем человека милого, с приятною речью; болтовня его о манихейских обычных теориях звучала гораздо сладостнее. Что, однако, в драгоценном кубке поднес к моим жаждущим устам этот изящнейший виночерпий? Уши мои пресытились уже такими речами: они не казались мне лучшими потому, что были лучше произнесены; истинными потому, что были красноречивы; душа не казалась мудрой, потому что у оратора выражение лица подобающее, а выражения изысканны. Люди, обещавшие мне Фавста, не были хорошими судьями. Он казался им мудрецом только потому, что он услаждал их своей речью.
Я знал другую породу людей, которым сама истина кажется подозрительной, и они на ней не успокоятся, если ее преподнести в изящной и пространной речи. Ты же наставил меня, Господи, дивным и тайным образом: я верю, что это Ты наставил меня, ибо в этом была истина, а кроме Тебя нет другого учителя истины, где бы и откуда бы ни появился ее свет. Я выучил у Тебя, что красноречивые высказывания не должны казаться истиной потому, что они красноречивы, а нескладные, кое-как срывающиеся с языка слова, лживыми потому, что они нескладны, и наоборот: безыскусственная речь не будет тем самым истинной, а блестящая речь тем самым лживой. Мудрое и глупое – это как пища, полезная или вредная, а слова, изысканные и простые, – это посуда, городская и деревенская, в которой можно подавать и ту и другую пищу.
11. Жадность, с которой я столько времени ожидал этого человека, находила себе утоление в оживленном ходе его рассуждений и в той подобающей словесной одежде, в которую он с такой легкостью одевал свои мысли. Я наслаждался вместе со многими и расхваливал и превозносил его даже больше многих, но досадовал, что не могу в толпе слушателей предложить ему вопросы, меня тревожившие, и поделиться ими, обмениваясь мыслями в дружеской беседе. Когда же, наконец, случай представился, я вместе с моими друзьями завладел им в то время, когда такое взаимное обсуждение было вполне уместно, и предложил ему некоторые из вопросов, меня волновавших. Я прежде всего увидел человека, совершенно не звавшего свободных наук, за исключением грамматики, да и то в самом обычном объеме. А так как он прочел несколько речей Цицерона, очень мало книг Сенеки, кое-что из поэтов и тех манихеев, чьи произведения были написаны хорошо и по-латыни, и так как к этому прибавлялась еще ежедневная практика в болтовне, то всё это и создавало его красноречие, которое от его ловкой находчивости и природного очарования становилось еще приятнее и соблазнительнее. Правильны ли воспоминания мои, Господи, Боже мой, Судья моей совести? Сердце мое и память моя открыты Тебе; Ты уже вел меня в глубокой тайне Промысла Твоего и обращал лицом к постыдным заблуждениям моим, чтобы я их увидел и возненавидел.
***
Образование Фавста должно было казаться очень скудным бл. Августину, который уже в раннем своем произведении (Против академиков, 3, 17–19) вкратце изложил историю философии от Платона до неоплатоников. В «Граде Божием» он цитирует Платона, Плотина, Порфирия, Гомера, Вергилия, Энния, Горация, Лукиана, Персия, Плавта, Теренция, Цицерона, Саллюстия, Ливия, Плиния, Сенеку, Апулея, Варрона, Геллия, Флора, не говоря уже о церковных писателях.
***
Всякая материя, по мнению манихеев, принадлежит к царству мрака. Поэтому они утверждали, что Христос не имел реального человеческого тела и крестная смерть была мнимой.
***
У меня зародилась даже мысль, что наиболее разумными были философы, именуемые академиками, считавшие, что всё подлежит сомнению и что истина человеку вообще недоступна. Мне казалось, как и всем, что они именно так и думали; их намерение было мне еще непонятно7).
Я не упускал случая подавить в моем хозяине чрезмерную доверчивость, с которой он, я видел, относился к сказкам, наполняющим манихейские книги. Я продолжал, однако, быть ближе к манихеям и дружнее с ними, чем с людьми, стоявшими вне этой ереси. Я не защищал ее уже с прежним пылом, и, однако, близость с манихеями (а много их укрывалось в Риме) делала меня ленивее на поиски другого, тем более, что я отчаялся, Господи неба и земли, Творец всего видимого и невидимого, найти в Церкви Твоей истину, от которой они меня отвратили: мне казалось великим позором верить, что Ты имел человеческую плоть и был заключен в пределы, ограниченные нашей телесной оболочкой. А так как, желая представить себе Бога моего, я не умел представить себе ничего иного, кроме телесной величины – мне и казалось, что ничего бестелесного вообще и не существует, – то это и было главной и, пожалуй, единственной причиной моего безысходного заблуждения.
20. Поэтому и зло мыслил я как такую же субстанцию, представленную темной и бесформенной величиной, – то плотной, которую они называли землей, то редкой и тонкой, как воздух; они воображали, что это злой дух, ползающий по этой земле. И так как даже мое жалкое благочестие заставляло меня верить, что ни одно злое существо не могло быть создано благим Богом, то я и решил, что существуют две величины, одна другой противоположные, обе они бесконечны, только злая поуже, а добрая пошире8). Это тлетворное начало влекло за собой и другие мои богохульства. Когда душа моя пыталась вернуться к православной вере, то меня отталкивало от нее, потому что мысли мои о ней не соответствовали тому, чем она была на самом деле. Мне казалось благочестивее, Господи, Чье милосердие засвидетельствовано на мне, верить, что Ты во всем безграничен, хотя в одном приходилось признать ограниченность Твою – там, где Тебе противостояла громада зла. Это казалось мне благочестивее, чем считать, что Ты был ограничен во всех отношениях формой человеческого тела. И мне казалось лучше верить в то, что Ты не создал никакого зла (в невежестве своем я представлял его себе не только как некую субстанцию, но как субстанцию телесную, потому что и разум не умел мыслить себе его иначе, как в виде тонкого тела, разлитого, однако, в пространстве), чем верить, что от Тебя произошло то, что я считал злом. Самого же Спасителя нашего, Единородного Сына Твоего, считал я как бы исшедшим для спасения нашего из самой светлой части вещества Твоего, и не желал верить о нем ничему, кроме своей пустой фантазии. Я думал, что он, обладая такою природою, не мог родиться от Девы Марии, не смесившись с плотью. Смеситься же с нею и не осквернишься казалось мне невозможным для такого существа, какое я себе представлял. Поэтому я боялся верить, что Он воплотился, чтобы не быть вынуждену верить, что Он осквернился от плоти9). Люди духовной жизни, если им доведется читать мою исповедь, ласково и любовно посмеются сейчас надо мной, но таким был я.
***По учению манихеев, на севере находится царство добра и света, на юге – мрака и материи; царство мрака вдается клином («клин манихеев») в царство света. Для пояснения этого «клина» Августин взял обычный в римской древности хлеб, который формовали так, что его легко было разломать на четыре клиновидных части; в царстве света было три белых «клина», бесконечных вверх, вниз и в обе стороны; четвертый «клин», черный, принадлежал царству мрака, был бесконечен в глубину и в длину; вверху над этой «землей мрака» простиралась бесконечная пустота (Бл. Августин. Против манихейских епископов, 21). Стоит отметить иронию в этой комбинации противоречий: бесконечное и более узкое или широкое.
9) Понять христологию манихеев довольно трудно, потому что, во-первых, первоначальная концепция ее контаминировалась с местными поверьями; во-вторых, сами манихеи, ввиду ее тайного характера, любили ограничиваться намеками, и, в-третьих, манихсйские тексты, касающиеся христологии, сохранены противниками манихеев, которые, опровергая частности, упускали общий смысл. Некоторые положения уловить все-таки можно: владыка света посылает для борьбы с «племенем мрака» «первого человека»; «вы хотите, чтобы сына этого «первого человека» считали Господом Иисусом Христом» («Против Фавста», 2, 3–4). Он не рожден от Девы: человеческое рождение, т. е. смешение с материей, недостойно Божества. Человеческое в Христе только видимость. «У нас три Христа: одного породила земля, зачав от Св. Духа: он висит не только на каждом дереве, но и пребывает в травах; другого распяли иудеи при Понтии Пилате; третий разделился между солнцем и луной» («Против Фавста», 20, 11).
***
Затем я считал, что в Твоем Писании невозможно защищать те части, на которые манихеи нападали. Иногда, правда, я хотел обсудить каждую в отдельности с кем-нибудь, кто был хорошо осведомлен в этих книгах, и узнать, что он по этому поводу думает. Меня еще в Карфагене поколебали рассуждения некоего Эллидия1), открыто выступавшего против манихеев: его словам о Писании противостоять было трудно. Довод манихеев казался мне слабым тем более, что они неохотно доставали его из-под спуда перед всеми, а сообщали только нам втайне: они говорили, что Новый Завет подделан какими-то людьми2), захотевшими привить к христианской вере иудейский закон, но сами не показывали ни одного подлинного текста. А я, думая об этих телесных громадах, словно пленник, задыхавшийся под их тяжестью, не мог перевести дух и вздохнуть чистым и прозрачным воздухом Твоей простой истины.
***
Префект города (т. е. Рима) – один из крупнейших чиновников Римской империи, ведающий всей жизнью огромного города, единоличный распорядитель во всех городских делах. Пост этот в 384 г. занимал Симмах, оратор и писатель. Как префект города, он должен был знать всех грамматиков и риторов, преподававших в Риме, школа в это время была государственной. Медиоланцы обращались к нему и как к главе города, и как к писателю, на оценку которого можно было положиться. Города уже с I в. Римской империи начинают устраивать у себя школы, содержимые на городские средства. Между желавшими занять учительскую кафедру происходит конкурс; медиоланцы предоставили устройство его Симмаху. Бл. Августин, получив одобрение Симмаха, становился, хотя и неофициально (для утверждения в должности требовалось еще решение городского совета, но в данном случае это оказывалось пустой формальностью), государственным чиновником и как следующий к месту назначения мог «пользоваться лошадьми, предназначенными для езды по государственной надобности».
Медиолан со времени Диоклетиана и до взятия его Аттилой был местопребыванием императора Запада.
***
Итак, по примеру академиков (как их толкуют), во всем сомневаясь и ни к чему не пристав, я решил всё же покинуть манихеев1): я не считал возможным в этот период своих сомнений оставаться в секте, которой я уже предпочел некоторых философов; этим философам, однако, я отказался доверить лечение своей расслабленной души, потому что они не знали спасительного имени Христова. И я решил оставаться катехуменом в Православной Церкви, завещанной мне родителями, пока не засветится передо мной что-то определенное, к чему я и направлю путь.
***
Ко мне приехала моя мать3), сильная своим благочестием; она последовала за мной по суше и по морю, уповая на Тебя во всех опасностях. Во время бедствий на море она утешала самих моряков, которые, обычно, утешают путешественников, когда, незнакомые с морем, они приходят в смятение: она обещала им благополучное прибытие потому, что Ты обещал ей это в видении.
Она нашла меня в большой опасности: отыскать истину я отчаялся. От сообщения моего, что я уже не манихей, но и не православный христианин, она не преисполнилась радости будто от нечаянного известия: мое жалкое положение оставляло ее спокойной в этом отношении; она оплакивала меня, как умершего, но которого Ты должен воскресить; она представляла Тебе меня, как сына вдовы, лежавшего на смертном одре, которому Ты сказал: «Юноша, тебе говорю, встань» – и он ожил и «стал говорить, и Ты отдал его матери его»4). Поэтому сердце ее не затрепетало в бурном восторге, когда она услышала, что уже в значительной части совершилось то, о чем она ежедневно со слезами молилась Тебе; истины я еще не нашел, но ото лжи уже ушел. Будучи уверена, что Ты, обещавший целиком исполнить ее молитвы, довершишь и остальное, она очень спокойно, с полной убежденностью ответила мне, что раньше, чем она уйдет из этой жизни, она увидит меня истинным христианином: она верит этому во Христе.
***
То, что бл. Августин оспаривал в Церкви, следуя манихеям и считая, что она приписывает Богу человеческий облик, Церковью как раз отвергалось. Августин радуется, что его мысли совпадают с церковной верой, и стыдится своей ошибки.
***
«Истинная религия может быть приобретена только послушанием авторитетному приказу и верой в то, что впоследствии, если человек будет хорошо жить и окажется достоин, он все постигнет и поймет» (О пользе веры, 9). «Никто не способен найти Бога, если раньше не поверит в то, что потом узнает» (О свободной воле, 2, 2, 6). «Пойми мое слово, чтобы поверить ему; поверь слову Божиему, чтобы понять его» (Проповеди, 4, 3). «Трудно рассмотреть и узнать сущность Бога, Который, не изменяясь, творит изменяющееся, вне времени создает временное. Поэтому чтобы несказанным образом увидеть несказанное, надо очистить ум; если он еще не очищен, нас питает вера и ведет какими-то доступными дорогами к тому, чтобы сделать нас способными к восприятию этого (несказанного)» («О Троице», 1, 13).
***С этого времени, однако, я стал предпочитать православное учение, поняв, что в его повелении верить в то, чего не докажешь (может быть, доказательство и существует, но, пожалуй, не для всякого, а может, его вовсе и нет), больше скромности и подлинной правды, чем в издевательстве над доверчивыми людьми. которым заносчиво обещают знание, а потом приказывают верить множеству нелепейших басен, доказать которые невозможно. А затем, Господи, Ты постепенно умирил сердце мое, касаясь его столь кроткой и жалостливой рукой. Я стал соображать, как бесчисленны явления, в подлинность которых я верю, но которые я не видел и при которых не присутствовал: множество исторических событий, множество городов и стран, которых я не видел; множество случаев, когда я верил друзьям, врачам, разным людям, – без этого доверия мы вообще не могли бы действовать и жить. Наконец, я был непоколебимо уверен в том, от каких родителей я происхожу: я не мог бы этого знать, не поверь я другим на слово1). Ты убедил меня, что обвинять надо не тех, кто верит Книгам Твоим, которые Ты облек таким значением для всех почти народов, а тех, кто им не верит, и что не следует слушать людей, которые могут сказать: «Откуда ты знаешь, что эти Книги были преподаны человеческому роду Духом Божиим, истинным и исполненным правды?» Как раз в это самое и нужно было мне целиком поверить, потому что никакая едкость коварных вопросов, рассеянных по многим читанным мною философским сочинениям, авторы которых спорили между собой, не могла исторгнуть у меня, хотя на время, веры в Твое существование и в то, что Ты управляешь человеческими делами2): я не знал только, что Ты есть.
8. Вера моя была иногда крепче, иногда слабее, но всегда верил я и в то, что Ты есть, и в то, что Ты заботишься о нас, хотя и не знал, что следует думать о субстанции Твоей, и не знал, какой путь ведет или приводит к Тебе. Не имея ясного разума, бессильные найти истину, мы нуждаемся в авторитете Священного Писания; я стал верить, что Ты не придал бы этому Писанию такого повсеместного исключительного значения, если бы не желал, чтобы с его помощью приходили к вере в Тебя и с его помощью искали Тебя. Услышав правдоподобные объяснения многих мест в этих книгах, я понял, что под нелепостью, так часто меня в них оскорблявшей, кроется глубокий и таинственный смысл3). Писание начало казаться мне тем более достойным уважения и благоговейной веры, что оно всем было открыто, и в то же время хранило достоинство своей тайны для ума более глубокого; по своему общедоступному словарю и совсем простому языку оно было Книгой для всех и заставляло напряженно думать тех, кто не легкомыслен сердцем; оно раскрывало объятия всем и через узкие ходы4) препровождало к Тебе немногих, – их впрочем гораздо больше, чем было бы, не вознеси Писание на такую высоту свой авторитет, не прими оно такие толпы людей в свое святое смиренное лоно.
Я думал об этом – и Ты был со мной; я вздыхал – и Ты слышал меня; меня кидало по волнам – и Ты руководил мною; я шел широкой мирской дорогой, но Ты не покидал меня.
***
Этика манихеев предписывала «три печати»: «печать рта» – запрещены ложь, кощунство, отступничество, клятва; «печать руки» – запрещено убивать людей и животных, уничтожать растения; «печать лона» – предписано воздерживаться от полового общения.
Судя по словам Августина, манихеи не очень строго исполняли эти предписания.
***
Я больше всего удивлялся, с тоской припоминая, как много времени прошло с моих девятнадцати лет, когда я впервые загорелся любовью к мудрости. Я предполагал, найдя ее, оставить все пустые желания, тщетные надежды и лживые увлечения. И вот мне уже шел тридцатый год, а я оставался увязшим в той же грязи, жадно стремясь наслаждаться настоящим, которое ускользало и рассеивало меня. Я говорил: «Завтра я найду ее, вот она воочию предстанет передо мной, я удержу ее: вот придет Фавст и всё объяснит». О, великие академики! О том, как жить, ничего нельзя узнать верного! Давай, однако, поищем прилежнее и не будем отчаиваться. Вот уже то, что казалось в церковных книгах нелепым, вовсе не нелепо; это можно понимать иначе и правильно. Утвержусь на той ступени, куда ребенком поставили меня родители, пока не найду явной истины. Но где искать ее? Когда искать? Некогда Амвросию; некогда читать мне. Где искать самые книги? Откуда и когда доставать? У кого брать?
Нет, надо всё-таки распределить часы, выбрать время для спасения души. Великая надежда уже появилась у меня: православная вера не учит так, как я думал и в чем ее попусту обвинял: люди, сведущие в ней, считают нечестием верить, что Бог ограничен очертанием человеческого тела. И я сомневаюсь постучать, чтобы открылось и остальное. Утренние часы заняты у меня учениками, а что делаю я в остальные? Почему не заняться этими вопросами? Но когда же ходить мне на поклон к влиятельным друзьям, в чьей поддержке я нуждаюсь? Когда приготовлять то, что покупают ученики?1) Когда отдыхать самому, отходя душой от напряженных забот?
19. Прочь всё; оставим эти пустяки; обратимся только к поискам Истины. Жизнь жалка; смертный час неизвестен. Если он подкрадется внезапно, как уйду я отсюда? где выучу то, чем пренебрег здесь? и не придется ли мне нести наказание за это пренебрежение? А что, если смерть уберет все тревожные мысли и покончит со всем? надо и это исследовать2). Нет, не будет так. Не зря, не попусту по всему миру разлилась христианская вера во всей силе своего высокого авторитета. Никогда не было бы совершено для нас с Божественного изволения так много столь великого, если бы со смертью тела исчезала и душа. Что же медлим, оставив мирские надежды, целиком обратиться на поиски Бога и блаженной жизни?
Подожди: и этот мир сладостен, в нем немало своей прелести, нелегко оборвать тягу к нему, а стыдно ведь будет опять к нему вернуться. Много ли еще мне надо, чтобы достичь почетного звания! А чего здесь больше желать? У меня немало влиятельных друзей; если и не очень нажимать и не хотеть большего, то хоть должность правителя провинции я могу получить3). Следует мне найти жену хоть с небольшими средствами, чтобы не увеличивать своих расходов. Вот и предел моих желаний. Много великих и достойных подражания мужей вместе с женами предавались изучению мудрости.
20. Пока я это говорил и переменные ветры бросали мое сердце то сюда, то туда, время проходило, я медлил обратиться к Богу и со дня на день откладывал жить в Тебе, но не откладывал ежедневно умирать в себе самом. Любя счастливую жизнь, я боялся найти ее там, где она есть: я искал ее, убегая от нее. Я полагал бы себя глубоко несчастным, лишившись женских объятий, и не думал, что эту немощь может излечить милосердие Твое: я не испытал его. Я верил, что воздержание зависит от наших собственных сил, которых я за собой не замечал; я не знал, по великой глупости своей, что написало: «Никто не может быть воздержанным, если не дарует Бог»4). А Ты, конечно, даровал бы мне это, если бы стон из глубины сердца поразил уши Твои, и я с твердой верой переложил бы на Тебя заботу свою.
***
Удерживая меня от женитьбы, Алипий упорно твердил, что если я женюсь, то мы никоим образом не сможем жить вместе, в покое и досуге, в любви к мудрости, согласно нашему давнишнему желанию. Сам он был в этом отношении даже тогда на удивление чистым человеком: на пороге юности узнал он плотскую связь, но порвал с ней; от нее у него остались скорее боль и отвращение, и с тех пор он жил в строгом воздержаний. Я же спорил с ним, приводя в пример женатых людей, которые служили мудрости, были угодны Богу и оставались верными и преданными друзьями. Мне, конечно, далеко было до их душевного величия: скованный плотским недугом, смертельным и сладостным, я волочил мою цепь, боясь ее развязать, и отталкивал добрый совет и руку развязывающего, словно прикосновение к ране. Больше того: моими устами говорил с самим Алипием змей1); из моих слов плел он заманчивые сети и расставлял их на дороге, чтобы в них запутались эти честные и свободные ноги.
***
То, что украшает супружество: упорядоченная семейная жизнь и воспитание детей – привлекало и его и меня весьма мало. Меня держала в мучительном плену, главным образом, непреодолимая привычка к насыщению ненасытной похоти; его влекло в плен удивление. Таковы были мы, пока Ты, Всевышний, не покидающий вашей земли, не сжалился над жалкими и не пришел к нам на помощь дивными и тайными путями.
***
Меня настоятельно заставляли жениться. Я уже посватался и уже получил согласие; особенно хлопотала здесь моя мать, рассчитывая, что, женившись, я омоюсь спасительным Крещением, к которому, ей на радость, я с каждым днем всё больше склонялся; в моей вере видела она исполнение своих молитв и Твоих обещаний. По моей просьбе и по собственному желанию ежедневно взывала она к Тебе, вопия из глубины сердца, чтобы Ты в видении открыл ей что-нибудь относительно моего будущего брака; Ты никогда этого не пожелал. Было у нее несколько пустых сновидений, подсказанных человеческим разумом, погруженным в это дело; она рассказывала мне о них пренебрежительно – не с той верой, с которой говорила обычно о том, что Ты явил ей. Она говорила, что по какому-то неведомому привкусу, объяснить который словами она была не в состоянии, она распознает разницу между Твоим откровением и собственными мечтами.
На женитьбе настаивали: я посватался к девушке, бывшей на два года моложе брачного возраста1), а так как она нравилась, то решено было ее ждать.
1) «Брачным возрастом» считался двенадцатилетний (Юстин. Инст. 1, 10, 22).
***
Тем временем грехи мои умножились. Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил. Сердце мое, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило. Она вернулась в Африку, дав Тебе обет не знать другого мужа и оставив со мной моего незаконного сына, прижитого с ней. Я же, несчастный, не в силах был подражать этой женщине: не вынеся отсрочки – (девушку, за которую я сватался, я мог получить только через два года), – я, стремившийся не к брачной жизни, а раб похоти, добыл себе другую женщину, не в жены, разумеется. Болезнь души у меня поддерживалась и длилась, не ослабевая, и даже усиливаясь этим угождением застарелой привычке, гнавшей меня под власть жены. Не заживала рана моя, нанесенная разрывом с первой сожительницей моей: жгучая и острая боль прошла, но рана загноилась и продолжала болеть тупо и безнадежно1).
1) Союз с этой женщиной, по тогдашним понятиям, отнюдь не был ни постыдным, ни предосудительным. Римское право признавало конкубинат законным союзом, правда, несколько низшего порядка. Lex Julia и Papia Popp;a («Римские законы о союзе мужчины и женщины») ныне утеряны, но Гейнеций (немецкий юрист, 1681 – 1741), читавший их, говорит, что там было сказано: «Тех, кого нельзя по этому закону взять в жены, можно иметь наложницами». В законе 425 г. конкубинат назван «законным союзом». Церковный собор в Толедо в 403 г. решал этот вопрос в согласии с римским правом: «Если женатый человек заведет наложницу, то да будет лишен причастия. Если неженатый возьмет в качестве жены наложницу, то его причастия лишать не следует. Следует довольствоваться союзом с одной женщиной, будь то наложница или жена, как кому угодно». Союз с неизвестной женщиной, о котором говорит Августин, был основан на прочной привязанности. Узаконить его мешало, видимо, социальное положение этой женщины: вероятно, она была отпущенницей.
***
Уже умерла моя молодость1), злая и преступная: я вступил в зрелый возраст, и чем больше был в годах, тем мерзостнее становился в своих пустых мечтах. Я не мог представить себе иной сущности, кроме той, которую привыкли видеть вот эти мои глаза. Я не представлял Тебя2), Господи, в человеческом образе: с тех пор, как я стал прислушиваться к голосу мудрости3); я всегда бежал таких представлений и радовался, что нашел ту же веру в Православной Церкви Твоей, духовной Матери нашей. Мне не приходило, однако, в голову, как иначе представить Тебя. Я пытался – я, человек и такой человек – представить Тебя, высочайшего, единого, истинного Бога! Я верил всем сердцем, что Ты не подлежишь ни ухудшению, ни ущербу, ни изменению – не знаю, откуда и как, но я отчетливо видел и твердо знал, что ухудшающееся ниже того, что не может ухудшаться; я не колеблясь предпочитал недоступное ущербу тому, что может быть ущерблено; то, что не терпит никакой перемены, лучше того, что может перемениться. Протестовало бурно сердце мое против всех выдумок моих; я пытался одним ударом отогнать от своего умственного взора этот грязный рой, носившийся перед ним, но стоило только ему отойти, как во мгновение ока он, свившись, появлялся опять и кидался мне в глаза, застя свет: я вынужден был представлять себе даже то самое, не подлежащее ухудшению, ущербу и изменению, что я предпочитал ухудшающемуся, ущербному и изменчивому, не как человеческое тело, правда, но как нечто телесное и находящееся в пространстве, то ли влитое в мир, то ли разлитое и за пределами мира в бесконечности. Всё изъятое из пространства я мыслил как ничто, но ничто абсолютное: это была даже не пустота, какая остается, если с какого-то места убрать тело; останется ведь место, свободное ото всякого тела, земляного ли, влажного, воздушного или небесного; тут, однако, пустое место было неким пространственным ничто4).
2. Так ожирел я сердцем5), и сам не замечал себя, считая вовсе не существующим то, что не могло в каком-то отрезке пространства растянуться, разлиться, собраться вместе, раздуться, вообще, принять какую-либо форму или иметь возможность ее принять. Среди каких форм привыкли блуждать мои глаза, среди таких же подобий блуждало и мое сердце; я не видел, что та способность6), с помощью которой я создавал эти самые образы, не есть нечто, им подобное: она не могла бы создать их, если бы не была чем-то великим.
Я представлял себе так, Жизнь жизни моей, что Ты, Великий, на бесконечном пространстве отовсюду проникаешь огромный мир и что Ты разлит и за его пределами по всем направлениям в безграничности и неизмеримости: Ты на земле, Ты на небе. Ты повсюду и всё оканчивается в Тебе, – Тебе же нигде нет конца. И как плотный воздух, воздух над землей, не мешает солнечному свету проходить сквозь него и целиком его наполнять, не разрывая и не раскалывая, так, думал я, и Тебе легко пройти не только небо, воздух и море, но также и землю: Ты проникаешь все части мира; самые большие и малые, и они ловят присутствие Твое; Своим таинственным дыханием изнутри и извне управляешь Ты реем, что создал. Так предполагал я, не будучи в силах представить себе ничего иного; и это была ложь. В таком случае большая часть земли получила бы большую часть Тебя, а меньшая – меньшую: Ты наполнял бы собою всё, но в слоне Тебя было бы больше, чем в воробье, и настолько, насколько слон больше воробья и занимает большее место. Таким образом, Ты уделял бы себя отдельным частям мира по кускам: большим давал бы много, малым мало. На деле это не так, но Ты не осветил еще мрака, в котором я пребывал.
1) «Во всяком подверженном изменению существе смерть есть не что иное, как изменение, ибо уничтожает в нем то, что было» («Против манихеев», 2, 12, 2). «Молодость» – adulescentia – возраст от 15 до 30.
2) Non te cogitabam («я не мыслил Тебя»): cogitatio – у бл. Августина это процесс, в котором душа собирает все свои знания, в ней скрыто имеющиеся, и затем сосредотачивает на них все внимание. Августин хочет составить «идею Бога», но эта идея на полдороге между понятием и образом.
3) Бл. Августин разумеет, вероятно, занятия философией.
4) Освободившись от манихейского материализма, Августин сохраняет еще некоторый налет его: он не в силах понять Бога как чисто духовную реальность: «духовное» сводится у него к идее некоего «математического пространства», т. е. пространства, мыслимого независимо от тел, его наполняющих.
5) «Сердце» в смысле библейском – место правильных и глубоких мыслей, место, где человек видит истину и к ней прилепляется. Это близко к пониманию Паскаля: и для него сердце выше разума, оно видит «начала» и охватывает истину, недоступную разуму. «Ожирел сердцем» (Ис.6:9–10): жир, в котором нет ни мускулов, ни нервов, как бы выключен из деятельной жизни.
6) Intentio («намерение», «напряжение») – бл. Августин не замечал, что для преодоления своего материализма ему достаточно было обратить внимание на свою intentio, духовную энергию, трансцендентную по отношению ко всем образам.
***
Борьба между царством света и царством мрака – основное положение манихеев. Вопрос Небридия наносил их учению удар, действительно, сокрушительный. Бл. Августин воспользовался его аргументацией в публичном диспуте с одним «избранным», по имени Феликс. Видя, что логическим выводом из манихейства является признание божества, которому можно нанести ущерб, Феликс отрекся от манихейства («Акты против Феликса», 2, 32).
4) Христология манихеев была сбивчивой и противоречивой: Христос то был Словом, пришедшим к людям, чтобы вернуть их в царство света, то только персонификацией элементов света, которые имеются и в человеческой душе (см. прим. 47 к кн. V «Исповеди» ).
***
Хотя я и утверждал, что Ты непорочен, постоянен и совершенно неизменяем, и твердо верил в это, Бог наш, истинный Бог, Который создал не только души наши, но и тела, не одни души наши и тела, но всё и всех, для меня, однако, не была еще ясна и распутана причина зла. Я видел только, что, какова бы она ни была, ее надо разыскивать так, чтобы не быть вынужденным признать Бога, не знающего измены, изменяющимся; не стать самому тем, что искал1). Итак, я спокойно занялся своими поисками, уверенный в том, что нет правды в их словах. Я всей душой удалялся от них, видя, что, ища, откуда зло, они сами преисполнены злобности и поэтому думают, что скорее Ты претерпишь злое, чем они совершат зло.
5. Я старался понять слышанное мною, а именно, что воля, свободная в своем решении, является причиной того, что мы творим зло и терпим справедливый суд Твой2), – и не в силах был со всей ясностью понять эту причину. Стараясь извлечь из бездны свой разум, я погружался в нее опять; часто старался – и погружался опять и опять3). Меня поднимало к свету Твоему то, что я также знал, что у меня есть воля, как знал, что я живу. Когда я чего-нибудь хотел или не хотел, то я твердо знал, что не кто-то другой, а именно я хочу или не хочу, и я уже вот-вот постигал, где причина моего греха. Я видел, однако, в поступках, совершаемых мною против воли, проявление скорее страдательного, чем действенного начала, и считал их не виной, а наказанием, по справедливости меня поражающим: представляя Тебя справедливым, я быстро это признал. И, однако, я начинал опять говорить: «Кто создал меня? Разве не Бог мой, Который не только добр, но есть само Добро? Откуда же у меня это желание плохого и нежелание хорошего? Чтобы была причина меня по справедливости наказывать? Кто вложил в меня, кто привил ко мне этот горький побег, когда я целиком исшел от сладчайщего Господа моего? Если виновник этому дьявол, то откуда сам дьявол? Если же и сам он, по извращенной воле своей, из доброго ангела превратился в дьявола, то откуда в нем эта злая воля, сделавшая его дьяволом, когда он, ангел совершенный, создан был благим Создателем?» И я опять задыхался под тяжестый этих размышлений, не спускаясь, однако, до адской бездны того заблуждения, когда никто не исповедуется Тебе, считая, что скорее Ты можешь стать хуже, чем человек совершить худое.
1) Августин думает, что такое решение проблемы зла, при котором он вынужден будет признать Бога изменяющимся, будет решением грешным, и человек, принявший его, сам станет «причиной зла»: повинен будет в распространении ложных мыслей.
2) Августин намекает на проповеди Амвросия, который полагал причину зла в свободной воле. Впоследствии Августин скажет: «Злом называется и то, что человек совершает, и то, что он терпит. Первое – это грех, второе – наказание... Человек совершает зло, которое хочет, и терпит зло, которого не хочет» («Против манихеев», 26).
3) Неудача Августина в решении проблемы зла объясняется тем, что он ищет причину зла субстанциональную, внешнюю по отношению к злой воле; ниже (гл. 16) он уже скажет, что зло не есть самостоятельная субстанция, но извращенность воли. Окончательное решение вопроса дано Августином в «О свободной воле», 3, 17, 47 и особенно в «Против донатистов», 12, 7–8.

***
Так, думал я, и Твое конечное творение полно Тобой, Бесконечным, и говорил: «Вот Бог и вот то, что сотворил Бог; добр Бог и далеко-далеко превосходит создание Свое; Добрый, Он сотворил доброе и вот каким-то образом окружает и наполняет его. Где же зло и откуда и как вползло оно сюда? В чем его корень и его семя? Или его вообще нет? Почему же мы боимся и остерегаемся того, чего нет? А если боимся впустую, то, конечно, самый страх есть зло4), ибо он напрасно гонит нас и терзает наше сердце, – зло тем большее, что бояться нечего, а мы всё-таки боимся. А следовательно, или есть зло, которого мы боимся, или же самый страх есть зло.
Откуда это, если всё это создал Бог, Добрый – доброе. Большее и высочайшее Добро создало добро меньшее, но и Творец и тварь – добры. Откуда же зло? Не злой ли была та материя, из которой Он творил? Он придал ей форму и упорядочил ее, не оставил в ней что-то, что не превратил в доброе? Почему это? Или Он был бессилен превратить и изменить ее всю целиком так, чтобы не осталось ничего злого. Он, Всесильный? И, наконец, зачем захотел Он творить из нее, а не просто уничтожил ее силой этого же самого всемогущества? Или она могла существовать и против Его воли? А если она была вечна, зачем позволил Он ей пребывать в таком состоянии бесконечное число времен и только потом угодно Ему стало что-то из нее создать?5) А если вдруг захотел Он действовать, не лучще ли было Ему, Всемогущему, действовать так, чтобы она исчезла, и остался бы Он один, цельная Истина, высшее и бесконечное Добро? А если нехорошо Ему, доброму, изготовить и утвердить нечто недоброе, то почему бы, уничтожив и сведя в ничто материю злую6), не создал Он Сам доброй, из которой и сотворил бы всё? Он не может быть всемогущ, если не может утвердить ничего доброго, без помощи материи, не Им утвержденной»7).
Такие мысли думал и передумывал я в несчастном сердце своем, которое тяготил и грыз страх смерти и, сознание, что истина не найдена; стойко, однако, держалась у меня в сердце церковная, православная вера в Христа Твоего, «Господа и Спасителя нашего», во многом, правда, еще неясная, без опоры в догматах, но она не покидала души, со дня на день всё больше и больше ее проникая8).
***
Связи христианства с неоплатонизмом не вполне изучены. Известно, что Плотин знал христиан; его учитель Аммоний Саак был, по крайней мере, какой-то период своей жизни христианином; непосредственные ученики Плотина знали Новый Завет. Амелий, ученик Плотина, проводил параллель между Логосом Иоанна и Логосом Гераклита; Симплициан, духовник Амвросия, знал эти сближения. Августин слышал от него, как один неоплатоник выразил желание, чтобы первые стихи Евангелия от Иоанна были золотыми буквами написаны в церкви и на площадях (Против донатистов, 10, 29). И эти разговоры и собственные размышления побудили Августина провести параллель между Евангелием и неоплатонизмом.
***
Классическое место, употребляемое отцами Церкви и схоластическими писателями: существование Бога подтверждается существованием мира и его красотой.
***
Итак, я увидел и стало мне ясно, что Ты сотворил всё добрым и что, конечно, нет субстанций, не сотворенных Тобой. А так как Ты не всё сделал равным, то всё существующее – каждое в отдельности – хорошо, а всё вместе очень хорошо, ибо всё Бог наш «создал весьма хорошо»2).
1) Зло не есть самостоятельное начало, как учили манихеи, «зло вообще следует понимать, как уменьшение добра» (Энн. 3, 2, 5). Самая возможность ухудшения, «порчи» предполагает искони заложенное в природе «добро» («О нравах манихеев», 2,6–7,8–9).
2) Быт.1:31. Августин считает, что гармония лучше единообразия. Гармония создается разнообразием, а разнообразие предполагает градацию «доброго». Плотин утверждал, что различие в степенях добра имеет целью создать «воспринимаемую умом пестроту» (Энн. 3, 2, 11).
***
И для Тебя вовсе нет зла, не только для Тебя, но и для всего творения Твоего, ибо нет ничего, что извне вломилось бы и сломало порядок, Тобой установленный. Злом считается то, что взятое в отдельности с чем-то не согласуется, но это же самое согласуется с другим, оказывается тут хорошим и хорошо и само по себе. И всё то, что взаимно не согласуется, согласуется с низшим миром1), который мы называем землей, с ее облачным и ветреным климатом, для нее подходящим. Да не скажу таких слов: «лучше бы этого мира не было!» Если бы я знал только его, то я пожелал бы лучшего, но и за него одного должен был бы восхвалять Тебя, ибо что Ты достоин хвалы, об этом возвещают «от земли великие змеи и все бездны, огонь, град, снег, лед, бурный ветер, исполняющие слово Его, горы и все холмы, деревья плодоносные и все кедры, звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые, цари земные и все народы, князья и все судьи земные, юноши и девицы, старцы и отроки да хвалят имя Господне». Да хвалят Тебя и с небес, да хвалят Тебя, Боже наш, «в вышних все ангелы Твои, все воинства Твои, солнце и луна, все звезды и свет, небо небес и воды, которые превыше небес, да хвалят Имя Твое»2); охватив мыслью всё, я уже не желал лучшего; высшее, конечно, лучше низшего, но, взвесив всё по здравому суждению, я нашел, что весь мир в целом лучше высшего, взятого в отдельности3).
20. Нет здоровья в тех, кому не нравится что-либо в творении Твоем, как не было его у меня, когда не нравилось мне многое из созданного Тобой4). И так как не осмеливалась душа моя объявить, что Господь мой не нравится ей, то и не хотела она считать Твоим то, что ей не нравилось. И отсюда дошла она до мысли о двух субстанциях, но не находила покоя и говорила чужим языком. Отсюда же исходя создала она себе бога, разлитого повсюду в бесконечном пространстве, решила, что это Ты, поместила его в сердце своем и стала храмом идолу своему, Тебе отвратительным. Когда же без ведома моего исцелил Ты голову мою и закрыл «глаза мои, да не видят суеты»5), я передохнул от себя, уснуло безумие мое; я проснулся в Тебе и увидел, что Ты бесконечен по-другому, но увидел это не плотским зрением.
***
Я оглянулся на мир созданный и увидел, что Тебе обязан он существованием своим и в Тебе содержится, но по-иному, не так, словно в пространстве; Ты, Вседержитель, держишь его в руке, в истине Твоей, ибо всё существующее истинно, поскольку оно существует. Ничто не призрачно, кроме того, что мы считаем существующим, тогда как оно не существует. И я увидел, что всё соответствует не только своему месту, но и своему времени, и Ты, Единый Вечный, начал действовать не после неисчислимых веков: все века, которые прошли и которые пройдут, не ушли бы и не пришли, если бы Ты не действовал и не пребывал1).
***
Я удивлялся, что я уже люблю Тебя, а не призрак вместо Тебя, но не мог устоять в Боге моем и радоваться: меня влекла к Тебе красота Твоя, и увлекал прочь груз мой, и со стоном скатывался я вниз; груз этот – привычки плоти. Но со мной была память о Тебе, и я уже нисколько не сомневался, что есть Тот, к Кому мне надо прильнуть, только я еще не в силах к Нему прильнуть, потому что «это тленное тело отягощает душу и земное жилище подавляет многозаботливый ум»1); я был совершенно уверен, что «невидимое от создания мира постигается умом через сотворенное; вечны же сила и Божественность Твоя»2). И раздумывая, откуда у меня способность оценивать красоту тел небесных и земных, быстро и здраво судить о предметах изменяющихся и говорить: «это должно быть так, а то не так», – раздумывая, откуда у меня эта способность судить, когда я так сужу, я нашел, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная, настоящая и вечная Истина.
И постепенно от тела к душе, чувствующей через тело, оттуда к внутренней ее силе, получающей известия о внешнем через телесные чувства (здесь предел возможного для животных), далее к способности рассуждать, которая составляет суждения о том, что воспринимается телесными чувствами3). Поняв изменчивость свою, она поднимается до самопознания, уводит мысль от привычного, освобождается от сумятицы противоречивых призраков, стремясь понять, каким светом на нее брызнуло. И когда с полной уверенностью восклицает она, что неизменное следует предпочесть изменяемому, через которое постигла она и само неизменное – если бы она не постигала его каким-то образом, она никоим образом не могла бы поставить его впереди изменяемого, – тогда приходит она в робком и мгновенном озарении к Тому, кто есть4).
Тогда и увидел я «постигаемое через творение невидимое Твое», но не смог еще остановить на нем взора; отброшенный назад своей слабостью, я вернулся к своим привычкам и унес с собой только любовное воспоминание и, словно желание пищи, известной по запаху; вкусить ее я еще не мог.
***
Я искал путь, на котором приобрел бы силу, необходимую, чтобы насладиться Тобой, и не находил его, пока не ухватился «за Посредника между Богом и людьми, за Человека Христа Иисуса»1), Который есть «сущий над всем Бог, благословенный вовеки»2). Он зовет и говорит: «Я есмь Путь и Истина, и Жизнь»3) и Пища, вкусить от которой у меня не хватало сил. Он смешал ее с плотью, ибо «Слово стало плотью»4), дабы мудрость Твоя, которой Ты создал всё, для нас, младенцев, могла превратиться в молоко.
Я, сам не смиренный, не мог принять смиренного Иисуса, Господа моего, и не понимал, чему учит нас Его уничиженность. Он, Слово Твое, Вечная Истина, высшее всех высших Твоих созданий, поднимает до Себя покорных; на низшей ступени творения построил Он Себе смиренное жилище из нашей грязи, чтобы тех, кого должно покорить, оторвать от них самих и переправить к Себе, излечить их надменность, вскормить в них любовь; пусть не отходят дальше в своей самоуверенности, а почувствуют лучше свою немощь, видя у ног своих Божество, немощное от принятия кожной одежды нашей; пусть, устав, падут ниц перед Ним, Он же, восстав, поднимет их.

***
Я же думал по-другому и в Христе, Господе моем, видел только Мужа исключительной мудрости, с Которым никто не мог сравняться, тем более, что Он чудесно родился от Девы, дабы был пример презрения к временным благам ради достижения бессмертия. Мне представлялось, что, по Божественному о нас попечению, учение Его и заслужило такую значимость. О том, какая тайна заключена в словах «Слово стало плотью», я и подозревать не мог. Я знал только из Книг, написанных о Нем, что Он ел и пил, спал, ходил, радовался, печалился, беседовал; знал, что со Словом Твоим это тело не могло соединиться без человеческой души и разума. Это знал каждый, кто знал неизменяемость Слова Твоего, которую знал и я в меру своих сил – тут у меня не было никаких сомнений. В самом деле: то двигать по своей воле телесными членами, то не двигать ими, то испытывать какое-то чувство, то не испытывать, то излагать в словах умные мысли, то пребывать в молчании – всё это признаки ума и души, подверженных изменениям. Если это о нем написано ложно, то все эти Книги можно заподозрить в обмане, и в этих Книгах не остается ничего, что спасло бы верой человеческий род. А так как написанное – правда, то я и считал Христа полностью человеком, имевшим не только человеческое тело или же с телом вместе и душу, но без разума, но настоящим человеком, а не воплотившейся Истиной; по-моему, Его следовало предпочесть остальным по великому превосходству Его человеческой природы и более совершенному причастию к мудрости1). Алипий же полагал, что в Православной Церкви верят в Бога, облекшегося в плоть, так что Христос – это только Бог и плоть; он полагал, что человеческой души и разума Ему не приписывают. А так как он был крепко убежден, что дела Его, о которых сохранилась запись, могли быть совершены только живым разумным созданием, то он к христианской вере подвигался с ленцой. Позже, однако, поняв заблуждение аполлинариевой ереси2), он присоединился к Церкви, сорадуясь с ней и войдя в нее. Я же, признаюсь, значительно позднее понял, как словами «Слово стало плотью» православная истина отделяется от фотиниевой лжи3). Опровержение еретиков ярко освещает мысли Твоей Церкви и содержание ее здорового учения. «Надлежит быть и ересям, дабы объявились испытанные»4) среди слабых.
1) Августин до крещения считал Христа, так же как неоплатоники, только человеком высокой мудрости и «полным человеком», т. е. имеющим тело, душу и разум.
2) Аполлинарий, епископ Лаодикийский († 382), утверждал, что Христос имел человеческое тело и Божественный ум (;;;; ;;;;;), но не человеческую разумную душу (;;;; ;;;;;;). «Православная Церковь утверждает, что человек, в которого облеклась Божественная мудрость, имел всё, что и остальные люди, цельную человеческую природу» («На Псалмы», 29,2–3).
3) Фотин, епископ Сирмии (ок. 340 г.), объявлял Христа человеком, которого отличает от других только его чудесное рождение и полнота благодати, дарованная ему за его нравственное совершенство. Фотин был низложен Сирмийским Собором 351 г.
4) 1Кор.11:19. Винцент (Викентий) Лиринский так объяснял эту мысль св. Павла: «Надлежит быть ересям, – говорит он, – чтобы обнаружились среди нас люди испытанные. Он как бы говорит: ересиархи потому не сразу по воле Божией изничтожаются, чтобы стало ясно, насколько каждый крепок, верен и утвержден в православной вере. И правда, когда вскипит что-то новое, сразу же видны тяжелые зерна и легковесная мякина, и легко тогда выметается с тока то, что не могло остаться на току, не имея веса».
***Если бы я от начала воспитался на Святых Книгах Твоих, если бы стал Ты мне сладостен от близкого знакомства с ними и только потом встретился я с теми книгами, то, может быть, они бы выбросили меня из крепости моего благочестия, а если бы я и устоял в том здравом настроении, которое уже охватило меня, то всё же мог подумать, что человек, изучивший одни эти книги1), может также его почувствовать.
1) Августин называет две опасности, которым он подвергался, если бы ограничился чтением только книг неоплатоников: 1) он мог отойти от христианской веры; 2) поверить, что философия могла дать душе то же, что и Писание.
***
Итак, я с жадностью схватился за почтенные Книги, продиктованные Духом Твоим, и прежде всего за Послания апостола Павла1). Исчезли все вопросы по поводу тех текстов, где, как мне казалось когда-то, он противоречит сам себе, и не совпадает со свидетельствами Закона и пророков проповедь его: мне выяснилось единство этих святых изречений, и я выучился «ликовать в трепете»2). Я начал читать и нашел, что всё истинное, вычитанное мной в книгах философов, говорится и в Твоем Писании при посредстве благодати Твоей, – да не хвалится тот, кто видит, будто не от Тебя получил он не только то, что видит, но и самую способность видеть (а что имеет человек, кроме им полученного?). Да вразумится он и не только увидит Тебя, всегда одного и того же, но да излечится, чтобы быть с Тобой. Тот, кто издали не может увидеть Тебя, пусть всё же вступит на дорогу, по которой придет, увидит и будет с Тобой. Если человек наслаждается «законом Божиим по внутреннему человеку», то что сделает он с другим законом, «который в членах его противостоит закону ума его» и «ведет его, как пленника, по закону греха, находящегося в членах его»?3) Ибо «Ты справедлив», Господи, мы же «грешили и творили неправду», поступали нечестиво и «отяжелела на нас рука Твоя»4). По справедливости переданы мы древнему грешнику, начальнику смерт5), ибо он убедил нашу волю уподобиться его воле, не устоявшей в истине. Что же сделает «несчастный человек? Кто освободит его от этого тела смерти6), как не благодать Твоя, через Иисуса Христа, Господа нашего», Которого Ты породил «прежде всех веков» и создал «в начале путей Твоих»7), в котором «владыка этого мира»8) не нашел ничего, заслуживающего смерти, и убил Его, – так «уничтожена рукопись, составленная против нас»9).
Вот этого в тех книгах не было. Не было в тех страницах облика этого благочестия, слез исповедания, «жертвы Тебе – духа уничиженного, сердца сокрушенного и смиренного»10), не было ни слова о спасении народа, о «городе, украшенном, как невеста»11), о «залоге Святого Духа»12), о Чаше, нас искупившей. Никто там не воспевает: «разве не Богу покорена душа моя? От Него спасение мое; ибо Он – Бог мой и спасение мое и защитник мой: не убоюсь больше»13). Никто не услышит там призыва: «придите ко Мне страждущие». Они презрительно отвернутся от учения Того, Кто «кроток и смирен сердцем», – «Ты скрыл это от мудрых и разумных и открыл младенцам»14).
Одно – увидеть с лесистой горы отечество мира, но не найти туда дороги и тщетно пытаться пробиться по бездорожью среди ловушек и засад, устроенных беглыми изменниками во главе со львом и змием15), и другое – держать путь, ведущий туда, охраняемый заботой Небесного Вождя: там не разбойничают изменившие Небесному Воинству; они бегут от него, словно спасаясь от пытки. Эти мысли чудесным образом внедрялись в меня, когда я читал «меньшего из твоих апостолов»16); созерцал я дела Твои и устрашился.
1) О влиянии ап. Павла Гарнак писал: «Маркион после апостольских отцов; Ириней, Климент и Ориген после апологетов; Августин после греческих отцов; великие реформаторы средних веков в лоне средневековой Церкви от Агобарда до Весселя; Лютер после схоластиков; янсенизм после Тридентского Собора – во всех этих людях действовал и вел к реформации Павел» (История догматов, 1, 136).
2) Пс.2:11.
3) Рим.7:22–23.
4) Дан.3:27–32.
5) Т. е. дьяволу. Евр.2:14.
6) Рим.7:24.
7) «Создал» – один из опорных текстов для ариан. Августин относил «создал» к человеческой природе и понимал «в начале путей Твоих» как свидетельство о человеческой природе Христа, через которую люди приблизились к Богу.
8) Ин.14:30.

***
Я видел, что Церковь Твоя полна, а члены ее идут один одним путем, другой – другим7). Мне несносна была моя жизнь в миру, и я очень тяготился ею; я уже не горел, как бывало, страстью к деньгами и почестям, которая заставляла меня переносить такое тяжкое рабство. Всё это уже не радовало меня по сравнению со «сладостью и красой дома Твоего, который я возлюбил»8). Но еще цепко оплела меня женщина. Апостол не запрещал мне брачной жизни, хотя и советовал избрать лучшее: больше всего он хотел, чтобы все люди «были как он сам»9). Я, слабый, выбрал для себя нечто более приятное. Это было единственной причиной, почему и в остальном я бессильно катился по течению; я изводился и сох от забот, вынужденный и в том, чего я уже не желал терпеть, вести себя в соответствии с семейной жизнью, которая держала меня в оковах. Я слышал из уст Истины: «есть скопцы, которые оскопили себя ради Царства Небесного», но «кто может вместить, да вместит»10), «лживы все люди, не знающие Бога; в зримых благах не могут найти они Его, Сущего»11). Я не пребывал уже в этой лжи; я перешагнул через нее: всё создание Твое свидетельствовало в Тебе, и я нашел Тебя, Создателя нашего, и Слово Твое, Бога пребывающего у Тебя и с Тобой, Единого, через Которого Ты создал всё.
Есть, однако, и другая порода нечестивцев: «зная Бога, они не восхвалили Его, как Бога, и не воздали Ему благодарности»12). И я попал в их среду, и «десница Твоя подхватила меня»13), и вынесла оттуда. Ты поставил меня там, где я смог выздороветь, ибо Ты сказал человеку: «Благочестие есть мудрость» и «не желай казаться мудрым», ибо «объявившие себя мудрыми оказались глупцами»14). Я уже нашел дорогую жемчужину, которую «надлежало купить, продав всё имение свое»15) – и стоял, и колебался.
***
Если язычник желал перейти в христианство, то над ним совершали определенную церемонию: священник осенял его крестом, возлагал на него руки и давал ему крупицу освященной соли со словами: «Прими соль мудрости, вводимой с миром в жизнь вечную». После этого он был «оглашенным«- катехуменом (от греческого ;;;;;;; – устно наставлять). Если катехумен хотел затем креститься, то он «давал свое имя» и его в начале Великого поста вносили в список желающих креститься. Крещение происходило на пасхальной неделе.
11) Пс.111:10, 39:5.
12) Вот эта «крещальная формула», древний Символ веры: «Верую во всемогущество Бога Отца и в Христа Иисуса, единственного Сына Его, Господа нашего, родившегося от Духа Святого и Марии Девы, распятого при Понтии Пилате и погребенного. Он воскрес из мертвых в третий день, восшел на небеса и сидит справа от Отца: он придет судить живых и мертвых. И в Духа Святого; Святую Церковь; отпущение грехов и воскресение плоти».
*** Еврейское имя ап. Павла было Савл. Мнение, что он стал называться Павлом по имени кипрского проконсула Сергия Павла, первого язычника, обращенного им в христианство (Деян.13:6–12), не имеет основания. У евреев диаспоры было в обычае принимать второе имя, под которым они в местной, окружающей их языческой среде и были известны; обычай этот сохраняется многими до сих пор. В данном случае, латинское имя апостола Павла на основании Церковного Предания объясняется тремя обстоятельствами, которые легко утвердили за ним это имя, прозвание: 1) по преданию, он был маленького роста (лат. paulus – малый); 2) сам называет себя «наименьшим из апостолов» – 1Кор.15:9 и см. еще Еф.3:8) имел римское гражданство, «родился в нем» – Деян.22:27–28. Это имя в отношении Апостола язычников оказалось настолько подходящим со всех сторон, что оно скоро стало его апостольским именем, и сам он, как это видно из посланий, охотно принял его: все свои послания он начинает этим новым своим – апостольским именем, и, наконец, сами ученики Господа – двенадцать апостолов называют его этим именем (2Пет.3:15).
***
Бл. Августин представляет себя раздвоившимся: он как бы спрятался у себя же за спиной, чтобы себя не видеть.
2) Бл. Августин неоднократно говорит, что он никогда не был всей душой предан манихейству («О блаженной жизни», 1, 4; «О пользе веры», 1, 2). Это подтверждается и тем, что в манихейской иерархии он так и оставался все время на самой низшей ступени «слушателя». Расстался с манихейством он без всякого внутреннего потрясения. Был, однако, в его жизни период, хотя и краткий, когда он был убежденным проповедником манихейства, в которое обратил ряд своих друзей.
*** Слабость воли есть одно из наказаний за грех Адама.
2) Воля – voluntas – способность решить, выбрать; выполнение принятого решения – это potestas. Душа должна выразить свое внутреннее решение во внешнем действии, и тут оказывается, что «хотеть» и «мочь» не одно и то же. В воле есть трещина: она двоится, не вкладывает себя целиком в свое желание. Душа больна, и болезнь ее – следствие злой привычки, отягощающей душу. Дальше Августин скажет, что эта слабость воли, двойственность ее – наказание, наложенное на человека как следствие первородного греха.
***
«Земля предлагает нам, что полюбить; время похищает то, что мы любим, и оставляет в душе толпу призраков, которые подстрекают страстное устремление то к одному, то к другому. И душа становится беспокойной и печальной, напрасно стараясь удержать то, что ее удерживает» («Об истинной религии», 35).
17) Потому, что утрачена реальность, которая единственно может напитать душу («истина, которая есть пища для души». – Бл. Августин. «Письма», 1), и душа тщетно старается насытить себя пустыми призраками.
18) Буквально: «лижут образы» (временного и зримого).
19) Ин.1:9, 5:8. На вопрос «кто покажет вам доброе?» бл. Августин отвечает указанием на то, что в человеке восстанавливается образ Божий, если он к этому прилагает усилия. Это восстановление и есть «истинное благо, видимое не глазами, а умом». Мы помечены Божественным светом, «как динарий помечен образом кесаря: человек создан по образу и подобию Божию; он испортил этот образ грехом: истинное и вечное благо человека в том, чтобы, возродившись, запечатлеть в себе этот свет» (На Псалмы, 4, 7).
20) Пс.4:8.
21) Multiplicari – буквально «умножаться»; бл. Августин понимал это слово именно в смысле душевной рассеянности, вызванной погоней за материальными благами; «умноженная душа» страдает отсутствием собранности, сосредоточенности на главном. «Душа, преданная временным наслаждениям, рассеиваясь множеством печальных мыслей, не в состоянии стать простой (т. е. сосредоточиться на одном) и у видеть благое... такая душа, преисполненная бесчисленными призраками, до того рассеяна и разбросана, что не может выполнить предписанного: «Мыслите о Господе и в простоте сердца ищите Его»» (Прем.1:1) («На Псалмы», 4, 8).
22) «Вечная простота» противополагается множеству земных преходящих благ.
***
Всю свою жизнь бл. Августин предпочитал те книги Писания, которые касаются внутренней жизни человека, т. е. Псалмы и Послания ап. Павла. Пророки не доставляли ему такого наслаждения, как Иерониму.
***
Вот в чем польза от исповеди моей, не в повести о том, каким я был, а каков я сейчас: да исповедаю я это не только пред Тобой в тайном «ликовании и трепете»4), в тайной скорби и надежде, но и перед верующими сынами человеческими; они участвуют в радости моей и делят смертную долю мою; они мои сограждане и спутники в земном странствии, всё равно, предшествовали они мне, последуют ли за мною или сопровождают меня в моей жизни. Это рабы Твои, братья мои, которых Ты захотел сделать сыновьями Своими и моими господами, служить которым приказал мне, если я хочу жить с Тобой и о Тебе. Если бы Сын Твой наставлял только словами, этого было бы мало, но Он указал путь Своими делами. И я иду, по нему, действуя словом и делом, действуя «под кровом крыл Твоих»5), и в опасности великой находился бы я, не укройся душа моя под крылами Твоими и не будь Тебе известна немощь моя. Я малое дитя, но вечно жив Отец мой и надежен Хранитель мой; он родил меня и хранит меня. В Тебе все мои блага, Ты всемогущ, Ты всегда был со мной, был еще до того, как я пришел к Тебе. И я расскажу тем людям, которым я служу по повелению Твоему, не о том, каким я был, но каков уже я и каков еще до сих пор. Но «я не сужу о себе сам»6): пусть, памятуя это, меня и слушают.
***
А что же такое этот Бог? Я спросил землю, и она сказала: «это не я»; и всё, живущее на ней, исповедало то же3). Я спросил море, бездны и пресмыкающихся, живущих там, и они ответили: «мы не бог твой; ищи над нами». Я спросил у веющих ветров, и всё воздушное пространство с обитателями своими заговорило; «ошибается Анаксимен: я не бог»4). Я спрашивал небо, солнце, луну и звезды: «мы не бог, которого ты ищешь», – говорили они. И я сказал всему, что обступает двери плоти моей: «скажите мне о Боге моем – вы ведь не бог, – скажите мне что-нибудь о Нем». И они вскричали громким голосом: «Творец наш, вот Кто Он». Мое созерцание было моим вопросом; их ответом – их красота.
Тогда я обратился к себе и сказал: «ты кто?» И ответил: «человек». Вот у меня тело и душа, готовые служить мне; одно находится во внешнем мире, другая внутри меня. У кого из них спрашивать мне о Боге моем, о Котором я уже спрашивал своими внешними чувствами, начиная с земли и до самого неба, куда только мог послать за вестями лучи глаз своих? Лучше, конечно, то, что внутри меня. Все телесные вестники возвестили душе моей, судье и председательнице, об ответах неба, земли и всего, что на них; они гласили: «мы не боги; Творец наш, вот Он». Внутреннему человеку сообщил об этом состоящий у него в услужении внешний; я, внутренний, узнал об этом, – я, я душа, через свои телесные чувства. Я спросил всю вселенную о Боге моем, и она ответила мне: «я не бог; Творец наш, вот кто Он».
10. Неужели всем, у кого внешние чувства здоровы, не видна эта красота? почему же не всем говорит она об одном и том же? Животные, и крохотные и огромные, видят ее, но не могут ее спросить: над чувствами – вестниками не поставлено у них судьи – обсуждающего разума. Люди же могут спросить, чтобы «невидимое Божие через творения было понятно и узрено»5). Привязавшись, однако, к миру созданному, они подчиняются ему, а подчинившись, уже не могут рассуждать. Мир же созданный отвечает на вопросы только рассуждающим: он не изменяет своего голоса, т. е. своей красоты, и не является в разном облике тому, кто только его видит, и тому, кто видит и спрашивает; являясь, однако, в одинаковом виде обоим, он нем перед одним и говорит другому; вернее, он говорит всем, но этот голос внешнего мира понимают только те, кто, услышав его, сравнивают его с истиной, живущей в них6). Истина же эта говорит мне: «Бог твой не небо, не земля и не любое тело». Их природа говорит об этом видящему; она предстает, как глыба меньшая в части своей, чем в целом7). И ты, душа, говорю это тебе, ты лучше, ибо ты оживляешь глыбу тела, в котором живешь, и сообщаешь ему жизнь: ни одно тело не может этого доставить телу. Бог же твой еще больше для тебя: Он Жизнь жизни твоей.
***Да, да, да: такова человеческая душа; слепая, вялая, мерзкая и непотребная, она хочет спрятаться, но не хочет, чтобы от нее что-то пряталось. Воздается же ей наоборот: она от истины спрятаться не может, истина же от нее прячется. И всё же, даже так, в нищете своей, предпочитает она радоваться истине, а не лжи. Счастлива же будет она, когда, без всякой помехи, будет радоваться самой, единой истине, началу всего истинного.
***
«Неудивительно, что несчастные люди не получают того, чего хотят, т. е. счастливой жизни: то, что является спутником счастья – без него никто счастья не достоин, – а именно правильная жизнь, не вызывает у них такого же желания» («О свободной воле», 1, 14, 30).
4) Ин.12:35. Читая девятнадцатилетним юношей «Гортензия» Цицерона, бл. Августин был поражен мыслью, на основе которой Цицерон развивал все свое рассуждение: «Все мы хотим быть счастливы».
Формула эта идет от Платона («Евфидем», 278е); Аристотель повторил ее («Наставления», frgm. 3 и 4), вставив, как и Платон, в рассуждение о природе и основах подлинного счастья. Аристотель видел эту основу в мудрости; Цицерон – в правильной нравственной настроенности воли, т. е. тоже в мудрости (frgm. 39).
Уже в «О счастливой жизни», где Августин впервые рассматривает вопрос о счастливой жизни, он поставил знак равенства между счастливой жизнью и мудростью, которую определял, как modus animi (4, 32), как «меру», соблюдая которую, душа пребывает в равновесии и доходит до «полноты» (4, 38). Он добавляет, однако, что человек может достичь этой мудрости, только приобщившись к мудрости Божественной. Счастливая жизнь – это «совершенное познание Троицы» (4, 35). Августин верил тогда, что такое познание доступно человеческому уму («Пересмотр», I, 1, 2). Эту уверенность он вскоре потерял, сохранив, однако, основные мысли своего юношеского трактата. Он неизменно отождествляет счастье с познанием и нахождением Бога.
Желание счастливой жизни связано с желанием истины, и для бл. Августина это неумолчный зов к человеку – искать Бога. Бл. Августина можно считать приверженцем эвдемонизма, твердо при этом помня о том метафизическом и религиозном смысле, который он вкладывает в понятие «счастливая жизнь». Его эвдемонизм открывает человеку неизмеримый путь совершенствования и заставляет его превосходить себя: «Бог зовет нас к тому, чтобы мы не были только людьми» (In Jon., 1,4). Только в этом, по бл. Августину, и заключается счастливая жизнь.
5) Терентий. «Андриянка», 68.
6) Так говорит о Себе Христос: Ин.8:40.
***
«Не должно сомневаться, что не подверженное изменению существо, пребывающее выше разумной души, есть Бог» («Об истинной религии», 31, 57).
***
В комментарии к этому псалму бл. Августин писал: «В книге Твоей все будут записаны: не только совершенные, но и несовершенные. Пусть не боятся несовершенные, пусть только двигаются... ежедневно что-то добавляют, ежедневно подходят ближе; пусть только не отходят от Тела Господня». И дальше Христос как бы обращается к Петру: «Петра моего, обещавшего и отрекшегося, превозносившегося и бессильного, одинаково видят очи мои».
***
Целью воплощения Христа в области нравственной было, по мысли бл. Августина, научить людей смирению.
2) Флп.2:6–8; Ин.10:18. «Свободный среди мертвых»: в этих словах вполне ясен образ Господа. «Кто может быть свободным среди мертвых, кроме Того, Кто среди грешников один без греха?.. Тот свободен среди мертвых, Кто имел власть отдать душу Свою и вновь взять ее» («На Псалмы», 87).
3) Ср. Евр.9:28: «Так и Христос, однажды принесши в жертву, чтобы уничтожить грехи многих, во второй раз явится... для ожидающих Его во спасение».
4) Ин.1:14.
5) В пустыню уходили и Василий и Златоуст; Иероним окончил в ней свою жизнь.
6) 2Кор.5:15; Пс.118:18.
*** Как же создал Ты небо и землю, каким орудием пользовался в такой великой работе? Ты ведь действовал не так, как мастер, делающий одну вещь с помощью другой. Душа его может по собственному усмотрению придать ей тот вид, который она созерцает в себе самой внутренним оком. А почему может? Только потому, что Ты создал ее. И она придает вид веществу, уже существующему в каком-то виде, например земле, камню, дереву, золоту и тому подобному, а если бы Ты не образовал всего этого, откуда бы оно появилось? Мастеру тело дал Ты; душу, распоряжающуюся членами его тела, – Ты; вещество для его работы – Ты; талант, с помощью которого он усвоил свое искусство и видит внутренним зрением то, что делают его руки, – Ты; телесное чувство, которое объясняет и передает веществу требование его души и извещает ее о том, что сделано, – Ты; пусть она посоветуется с истиной, которая в ней живет и ею руководит, хороша ли работа. И всё это хвалит Тебя, Создателя всего. Но как Ты это делаешь? Каким образом, Боже, создал Ты землю и небо? Не на небе же, конечно, и не на земле создавал Ты небо и землю, не в воздухе и не на водах: они ведь связаны с небом и с землей. И не во вселенной создал Ты вселенную, ибо не было ей, где возникнуть, до того, как возникло, где ей быть. И ничего не держал Ты в руке Своей, из чего мог бы сделать небо и землю. И откуда могло быть у Тебя вещество, которого Ты не сделал раньше, чтобы потом сделать из него что-то? Всё, что есть, есть только потому, что Ты есть. Итак, Ты сказал «и явилось» и создал Ты это словом Твоим1).
***
Объясняя Ин.8:25, Августин говорит, что Христос научил людей истине, придя к ним. Вечное Слово осталось бы для них непонятно, но Бог снизошел к человеческой слабости: «Итак, поверьте, что Я начало, ибо, чтобы вы поверили, Я не только есмь, но и говорю с вами».
4) «Куда обратиться человеку, чтобы стать добрым, как не к тому Добру, Которое он любит, к Которому стремится, Которое ищет?» (О Троице, 8, 3).
***
Вот мой ответ спрашивающему: «что делал Бог до сотворения неба и земли?» Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: «приготовлял преисподнюю для тех, кте допытывается о высоком». Одно – понять, другое – осмеять. Так я не отвечу. Я охотнее ответил бы: «я не знаю того, чего не знаю», но не подал бы повода осмеять человека, спросившего о высоком, и похвалить ответившего ложью. Я называю Тебя, Боже наш, Творцом всего творения, и если под именем неба и земли разумеется всё сотворенное, я смело говорю: до создания неба и земли Бог ничего не делал. Делать ведь означало для Него творить. Если бы я знал так же всё, что хочу знать на пользу себе, как знаю, что не было ничего сотворенного до того, как было сотворено!
***

Ты не во времени был раньше времен, иначе Ты не был бы раньше всех времен. Ты был раньше всего прошлого на высотах всегда пребывающей вечности, и Ты возвышаешься над всем будущим: оно будет и, придя, пройдет, «Ты же всегда – тот же, и годы Твои не кончаются»2). Годы Твои не приходят и не уходят, а наши, чтобы прийти им всем, приходят и уходят. Все годы Твои одновременны и недвижны: они стоят; приходящие не вытесняют идущих, ибо они не проходят; наши годы исполнятся тогда, когда их вовсе не будет. «Годы Твои как один день»3), и день этот наступает не ежедневно, а сегодня, ибо Твой сегодняшний день не уступает места завтрашнему и не сменяет вчерашнего. Сегодняшний день Твой – это вечность; поэтому вечен, как и Ты, Сын Твой, Которому Ты сказал: «сегодня Я породил Тебя»4). Всякое время создал Ты и до всякого времени был Ты, и не было времени, когда времени вовсе не было.
***
Не было времени, когда бы Ты не создавал чего-нибудь; ведь создатель самого времени Ты. Нет времени вечного, как Ты, ибо Ты пребываешь, а если бы время пребывало, оно не было бы временем.
Что же такое время? Кто смог бы объяснить это просто и кратко? Кто смог бы постичь мысленно, чтобы ясно об этом рассказать? О чем, однако, упоминаем мы в разговоре, как о совсем привычном и знакомом, как не о времени? И когда мы говоримо нем, мы, конечно, понимаем, что это такое, и когда о нем говорит кто-то другой, мы тоже понимаем его слова. Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю1): если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? и если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибемся, сказав, что время существует только потому, что оно стремится исчезнуть?
1) Начинается анализ, путем которого бл. Августин хочет доказать, что время – понятие субъективное.
***
Я ищу, Отец, не утверждаю; Боже мой, помоги мне, руководи мной. Кто решился бы сказать, что трех времен, прошедшего, настоящего и будущего, как учили мы детьми и сами учили детей, не существует; что есть только настоящее, а тех двух нет? Или же существуют и они? Время, становясь из будущего настоящим, выходит из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник? Где увидели будущее те, кто его предсказывал, если его вовсе нет? Нельзя увидеть не существующее. И те, кто рассказывает о прошлом, не рассказывали бы о нем правдиво, если бы не видели его умственным взором, а ведь нельзя же видеть то, чего вовсе нет. Следовательно, и будущее и прошлое существуют.
***
Каким же образом происходит это таинственное предчувствие будущего? Увидеть можно ведь только то, что есть, а то, что есть, это уже не будущее, а настоящее. И когда о будущем говорят, что его «видят», то видят не его – будущего еще нет, – а, вероятно, его причины или признаки, которые уже налицо. Не будущее, следовательно, а настоящее предстает видящим, и по нему предсказывается будущее, представляющееся душе. Эти представления уже существуют, и те, кто предсказывает будущее, всматриваются в них: они живут в их уме. Пусть пояснением послужит мне один пример, а их множество. Я вижу зарю и уже заранее объявляю, что взойдет солнце. То, что я вижу, это настоящее; то, о чем я объявляю, это будущее; в будущем не солнце – оно уже есть, – а восход его, которого еще нет. Если бы я не представлял себе в душе этот восход, как представляю сейчас, когда о нем говорю, я не смог бы его предсказать. Ни заря, которую я вижу на небе, не есть солнечный восход, хотя она ему предшествует; ни воображаемая картина его в душе моей; но то и другое я вижу в настоящем, и заранее объявляю, что солнце взойдет. Будущего еще нет, а если его еще нет, то его вообще нет, а если вообще нет, то его и увидеть никак нельзя, но можно предсказать, исходя из настоящего, которое уже есть и которое можно видеть3).
1) Пс.70:5.
2) Вопрос о пророчествах и истолкование их усложняли для бл. Августина проблему времени. В одном из своих писем он говорит, что Писание называет пророками людей, «которые видели будущее не телесным зрением, а духом» («Письма», 147, 50).
3) Бл. Августин хочет дать рациональное объяснение предсказаниям: о будущем судят и выводят о нем заключения на основании настоящего.
***Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен, прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего – его непосредственное созерцание; настоящее будущего – его ожидание. Если мне позволено будет говорить так, то я согласен, что есть три времени; признаю, что их три. Пусть даже говорят, как принято, хотя это и не правильно, что есть три времени: прошедшее, настоящее и будущее: пусть говорят. Не об этом сейчас моя забота, не спорю с этим и не возражаю; пусть только люди понимают то, что они говорят и знают, что ни будущего нет, ни прошлого. Редко ведь слова употребляются в их собственном смысле; в большинстве случаев мы выражаемся неточно, но нас понимают.
***Я несколько ранее говорил о том, что мы измеряем время, пока оно идет, и можем сказать, что этот промежуток времени вдвое длиннее другого или что они между собой равны, и вообще сообщить еще что-то относительно измеряемых нами частей времени. Мы измеряем, как я и говорил, время, пока оно идет, и если бы кто-нибудь мне сказал: «откуда ты это знаешь?», я бы ему ответил: «знаю, потому что мы измеряем его; того, что нет, мы измерить не можем, а прошлого и будущего нет». А как можем мы измерять настоящее, когда оно не имеет длительности? Оно измеряется, следовательно, пока проходит; когда оно прошло, его не измерить: не будет того, что можно измерить. Но откуда, каким путем и куда идет время, пока мы его измеряем? Откуда, как не из будущего? Каким путем? Только через настоящее. Куда, как не в прошлое? Из того, следовательно, чего еще нет; через то, в чем нет длительности, к тому, чего уже нет. Что же измеряем мы как не время в каком-то его промежутке? Если мы говорим о времени: двойной срок, тройной, равный другому, и т. д. в том же роде, то о чем говорим мы, как не о промежутке времени? В каком же промежутке измеряется время, пока оно идет? В будущем, откуда оно приходит? Того, чего еще нет, мы измерить не можем. В настоящем, через которое оно идет? То, в чем нет промежутка, мы измерить не можем. В прошлом, куда оно уходит? Того, чего уже нет, мы измерить не можем.
***
Движение солнца позволяет измерять время. Бл. Августин считает это вполне естественным, но это практически измеряемое время не дает никакого ответа на метафизический вопрос о природе времени.
***
Время, следовательно, не есть движение тела.
***Бл. Августин, следовательно, считает время и его длительность понятиями, созданными нашим умом, который воспринимает прошлое и будущее усилием внимания и памяти. Ум наш может разложить прошлое на ряд последовательных событий и схватить все эти события, сосредоточивая на них в настоящую минуту свое внимание. Лишенные реального существования вовне, эти события живут в нашем уме прочно и устойчиво.
***
Бл. Августин обсуждал вопрос, созданы ли ангелы «раньше всякого времени», и решил, что так как они подвержены изменению, то они «современны времени» («О граде Божием», 12, 16).
***
Определение земли «невидимая» не показалось бл. Августину странным. В согласии со своим замечанием, что слово «видеть» часто обозначает деятельность и других чувств (X, 54), он понял его, как «недоступная чувственному восприятию». Василий Великий объяснял это место иначе: «Земля была невидима, потому что ее покрывала вода, над водой же стояла тьма» (Шестоднев, 2, 4). Амвросий следовал Василию (Шестоднев 1, 7, 26).
2) Но не «царство мрака», как учили манихеи. «Итак, спрашивает ум, тьма создана одновременно с миром? она старше света? несмотря на то, что она по свойству своему ниже, она первенствует. – Темнота, ответим мы, не существует сама по себе: это явление, вызванное отсутствием в воздухе света» (Василий Великий. Шестоднев, 2, 5).
3) Бл. Августин в дальнейшем уточняет это «прежде чем», которое отнюдь не означает первенства во времени: времени еще не было.
4) Distingueres – см. прим. 16 к кн. VII «Исповеди» (В этой публикации – кн.7, гл.6, сноска 4. – Редакция «Азбуки Веры»).
***
Каким же именем назвать это «ничто», чтобы о нем получили какое-то представление умы даже не очень острые? Каким-нибудь обычным словом, конечно. А что во всех частях вселенной найдется более близкого к полному отсутствию формы, как не земля и бездна? Находясь на самой нижней ступени творения, они соответственно и менее прекрасны, чем все светящиеся и сверкающие тела вверху. Почему же для обозначения бесформенной материи, которую Ты создал сначала без всякого вида, чтобы потом из нее создать мир, прекрасный видом, не взять мне столь знакомых людям слов, как «земля невидимая и неустроенная»?1)
1) «Земля невидимая и неустроенная» и «мрак над бездной» означает у бл. Августина мир до его организации, при которой началось и его дифференцирование. Предшествуя всякой форме, материя лишена всяких признаков, и определенных и определяющих. Тем не менее она не «ничто», поскольку это материал для создания мира организованного. И она «сама изменчивость», ибо может всячески изменяться. В этой изменяемости нет ничего определенного: материя одновременно и «ничто» и «нечто»; она и «есть» и «не есть». Материя бл. Августина не соответствует первичной материи Аристотеля, мыслимой и существующей только в связи с формой; у бл. Августина это некая парадоксальная реальность: это и полное отсутствие формы, и способность принимать самые разные формы. Плотин говорил о ней: «Она уже есть, поскольку она будет, но ее бытие только в будущем» (Энн. 2, 5, 3–5).
Антиномичный характер материи обусловливает и антиномичность представления о ней: нужно примириться с тем, что ее знаешь, не понимая, что это такое. Ср. Энн. 2, 4, 10: «Ее неясную мыслишь неясно, темную – темно, мыслишь, не мысля». Бл. Августин настаивает на сотворенности материи, выступая, таким образом, и против греческих философов, утверждавших, что материя сосуществует извечно наряду с богом, и против манихеев, для которых материя – создание владыки зла.
***
Итак, изменчивое в силу самой изменчивости своей способно принимать все формы4), через которые, меняясь, проходит изменчивое. Что это такое? Душа? Тело? Некий вид души или тела? Если бы можно было о ней сказать: «ничто, которое есть нечто» и «есть то, чего нет», – я так и сказал бы5). И всё же она как-то была, дабы могло возникнуть видимое и устроенное.
1) Манихеи.
2) Прийти к этой концепции помогло Августину его знакомство с неоплатониками. «Отбросив всякую форму, назовем материей то, что никакой формы не имеет» (Энн. 1, 8, 9).
3) «То, что рождается и переходит из одного состояния в другое, нуждается в материи» (Энн. 2, 4, 2). Эти изменения и позволили понять, что такое материя.
4) «Все согласны, что то, что называется материей, есть некая основа и вместилище форм». (Энн. 2, 4, 1). Ср. Платон. «Тимей 51 a»: «Незримое и бесформенное, все вмещающее».
5) Подходящим обозначением было бы «несущее» (Энн. 3, 6, 7).
***
Откуда же это «как-то была», как не от Тебя, от Которого всё существующее, поскольку оно существует? Только чем оно с Тобой несходнее, тем оно дальше от Тебя1), – и не о пространстве тут речь.
Господи, Ты не бываешь то одним, то другим, то по-одному, то по-другому: Ты всегда то же самое, то же самое, то же самое2) – святой, святой, святой, Господь Всемогущий, Ты создал нечто из «ничего»3), началом, которое от Тебя, Мудростью Твоей, рожденной от субстанции Твоей. Ты создал небо и землю не из Своей субстанции: иначе Творение Твое было бы равно Единородному Сыну Твоему, а через Него и Тебе. Никоим образом нельзя допустить, чтобы Тебе было равно то, что не от Тебя изошло. А кроме Тебя, Боже, Единая Троица и Троичное Единство, не было ничего, из чего Ты мог бы создать мир. Ты и создал из «ничего» небо и землю, нечто великое и нечто малое, ибо Ты всемогущ и добр и потому сотворил всё добрым: великое небо и малую землю. Был Ты и «ничто», из которого Ты и создал небо и землю: два тела, одно близкое к Тебе, другое близкое к «ничто»; одно, над которым пребываешь Ты; другое, под которым ничего нет.
1) In regione dissimilitudinis. См. кн. VII, прим. 64.
2) См. прим. 39 к кн. IX «Исповеди» (В этой публикации – кн.9, гл.4, сноска 23. – Редакция «Азбуки Веры»).
3) De nihilo или ex nihilo («из ничего») – ;; ;;; ;; ;;;;; – это выражение найдем и у Оригена, и у Иоанна Златоуста. Бл. Августин дает формуле de nihilo точный смысл: материал для создания мира был сотворен Богом, тварный мир создан de nihilo – не de Deo; у неоплатоников тварь возникает в каком-то смысле тоже de nihilo, потому что до ее появления ничего не было; но в то же время и ex Deo, ибо совершенство божественных ипостасей должно было неизбежно выразить себя и в ней.
Происхождение твари de nihilo накладывает на нее печать конечности и злобности, но так как она создана Богом, то это делает ее онтологически доброй. Эта онтологическая двойственность сообщает ей двойственный аспект и в плане этическом. Тварь непостоянна и грешна, потому что она из «ничего»: ей присуще deficere – слабость отпадать от Бога. Способность грешить – это тяга к nihil.
***

Земля же эта, Тобою созданная, была бесформенной материей, была «невидима, неустроена, и тьма была над бездной». Из этой невидимой и неустроенной земли, из этого бесформенного, этого почти «ничто» Ты и создал всё то, из чего этот изменчивый мир состоит, но не стоит он, это воплощение самой изменчивости. Она и позволяет чувствовать время и вести ему счет, ибо время создается переменой вещей2): разнообразно в смене обликов то, чему материалом послужила упомянутая «невидимая земля».
***

Поэтому Дух, поучающий слугу Твоего, напомнив, что Ты сотворил вначале небо и землю, молчит о времени, ни слова не говорит о днях. И действительно, «небо небес», которые Ты создал в начале, есть мир духовный1). Он ни в коем случае не извечен, как Ты, Троица, но всё же причастен Твоей вечности. В сладостном счастье созерцать Тебя он не позволяет себе изменяться. Не зная падений, от самого времени сотворения своего прильнувший к Тебе, он находится вне круговой смены скользящего времени. И это бесформенное нечто, «земля невидимая и неустроенная», находилось также вне времени. Где нет никакого облика, никакого порядка, где ничто не приходит и не уходит, нет, конечно, ни дней, ни смены времен.
***
«Земля же была невидима и неустроена, и тьма над бездной». Эти слова подсказывают понятие бесформенности и дают возможность постепенно2) понять их смысл людям, которые не могут представить себе, что и при отсутствии всякой формы что-то есть. Из этой бесформенной материи и возникли другое небо и земля, видимая и устроенная, и вода с ее красотой, и вообще всё, упоминаемое при дальнейшем устроении мира с указанием дней: всё это по свойствам своим подчинено смене времен в силу упорядоченных изменений в движении и форме.
1) «Не следует думать, что Бог создал сначала бесформенную материю, а затем, пропустив некоторое время, придал форму тому, что создал раньше бесформенным. Так и говорящий не произносит сначала бесформенных звуков, принимающих потом форму слов; так следует думать, что и Бог создал мир из бесформенной материи, но сотворил ее одновременно с миром» (Против законов 1, 9, 12).
***
Писание Твое, как стало мне пока понятно, и говорит, не упоминая дней: «в начале сотворил Бог небо и землю», и сразу же добавляет, о какой земле говорится2). Упоминая же, что во второй день сотворена твердь, названная небом, оно дает понять, о каком небе раньше, без указания дней, шла речь.
1) Намек на 1Кор.13:12.
2) Добавленные сразу слова «земля же была невидима...» обозначают первичную бесформенную материю, а не мир, уже упорядоченный.
***
Бл. Августин только что изложил, как он понимает два первых стиха Бытия: «небо небес» – это духовный, небесный мир, «земля», «тьма», «бездна» – это обозначения бесформенной материи. Он признает, однако, возможность и других толкований.
***
Можно еще, пожалуй, при желании сказать, что «земля и небо» обозначают невидимую и видимую природы еще до получения ими совершенной формы. Когда читаем: «в начале Бог создал небо и землю», те этими словами называется еще бесформенный набросок мира, материя, способная принять форму и послужить материалом для творения: мир уже был в ней, но в состоянии хаотическом1), без различия в качествах и формах: упорядоченный и стройный, он и называется небом и землей: первое – мир духовный, вторая – телесный2).
1) Это напоминает теорию Анаксагора, утверждавшего, что первоначально «все было вместе» (frgm. 1, 4), и дифференциация произошла действием упорядочивающего разума.
2) Разница между этим последним толкованием (четвертым) и вторым заключается в том, что в четвертом «земля и небо» понимаются как мир духовный и материальный, уже созданный, тогда как представители второго понимают их как обозначение материала для этих миров.
***
Истинно, что всё, получившее форму из бесформенного, было сначала бесформенным, а затем приобрело форму.
***1) Бл. Августин понимает под «началом» первых слов Бытия Слово, Сына, через Которого Отец создал всё. Он признает, однако, возможность толкования слов «в начале» как «в начале творения». Трудность здесь заключается в том, что с этим толкованием можно согласиться, только приняв, что «в начале» была создана бесформенная материя; тогда надо признать известное «первенство» этой материи. Что это за «первенство»? Для решения вопроса Августин разбирает четыре вида «первенства». «Первенство» по происхождению бл. Августин поясняет на примере звука и пения. Звук соответствует бесформенному, пение – оформленному; оба одновременны, что исключает первенство во времени, но звук, как нечто бесформенное, «первенствует» над пением.
Тут нет, однако, первенства ни по времени, ни по достоинству, а только «по происхождению» – origine. Слово это выбрано неудачно, потому что звук не источник, не origo пения: бл. Августин имеет в виду первенство логическое, первенство материи над формой.
В рассуждении это первенство выступает ясно: бесформенное, конечно, предшествует оформленному; о нем и приходится говорить раньше. Ум, однако, не обманывается этой последовательностью словесного изложения: он схватывает одновременно то, что в словах можно изложить только последовательно.
***
«В Христовой Церкви ты найдешь бездну, найдешь и горы: найдешь в ней малое число хороших людей – ведь гор тоже мало – бездна же широка: она означает множество худо живущих» («На псалмы», 3, 5).
***
Вот предстает мне загадкой Троица, то есть Ты, Боже мой, ибо Ты, Отец, начало мудрости нашей – это твоя Мудрость, от Тебя рожденная, равная Тебе и как Ты извечная, это Сын Твой, через Которого создал Ты небо и землю. Много сказал я о небе небес, о земле невидимой и неустроенной, о мрачной бездне, беспокойном, стремящемся вниз потоке духовной бесформенности, только она повернулась к Тому, от Которого всякая жизнь, просветившись, стала прекрасной жизнь и возникло небо того неба, которое было потом создано между водой и водой.
Уже в имени Бога я узнал Отца, создавшего это; Началом именовался Сын, через Которого это создано; веря в троичность Бога моего, как я верил, искал я ее в святых речениях Его. И вот «Дух Твой носился над водами». Вот Троица, Боже мой: Отец и Сын и Святой Дух, Создатель всякого создания.
***
«Мы обладаем «начатками духа», потому что через веру мы духом уже соединены с Богом» (Prop. ex Ep. ad Rom. Expos.).
9) 2Кор.11:3.
***
«Бог простер над нами небо, как кожу» (Пс.103:2); «Под небом надлежит нам понимать Писание. Его авторитет утвердил Бог сначала в Церкви Своей» («На Псалмы», 103, 2).
2) «Кожа означает смертность; поэтому и те два человека (Адам и Ева), наши родоначальники, навлекшие грех на весь род человеческий, став смертными, были изгнаны из рая; а в ознаменование одеты они были в одежды кожаные» («На Псалмы», 103, 1).
3) «Пророков при жизни их имела одна Иудея; после смерти их – все народы. Пока они были живы, не была еще простерта кожа, не было простерто небо, чтобы накрыть им весь мир» (там же).
4) Пс.8:4. «Мы понимаем, что в этом месте под «небесами» разумеются книги обоих Заветов»; «перстами Божиими» названы, по толкованию бл. Августина, авторы этих книг.
5) Пс.8:3.
***
«Мы не могли бы познать этот мир, если бы его не было; если бы Бог заранее не видел его, мира бы не было» («О граде Божием», 11,10)
***
Итак, мы видим, что Ты сделал, ибо мир существует, но существует он потому, что Ты его видишь1). Глядя на внешний мир, мы видим, что он существует; думая о нем, понимаем, что он хорош; Ты тогда видел его уже созданным, когда увидел, что нужно его создать.
И мы теперь испытываем побуждение делать добро, после того, как сердце наше зачало от Духа Твоего мысль об этом; раньше нас, покинувших Тебя, подвигало на злое; Ты же, Господи, Единый, Благой, не прекращал творить добро. И у нас есть, по милости Твоей, некие добрые дела, но они не вечны. Мы надеемся, однако, что, закончив их, мы отдохнем в Твоей святости и величии. Ты же, Благой, не нуждаешься ни в каком благе и всегда отдыхаешь, ибо Твой отдых Ты сам.
Кто из людей поможет человеку понять это? Какой ангел ангелу? Какой ангел человеку? У Тебя надо просить, в Тебе искать, к Тебе стучаться: так, только так ты получишь, найдешь, и тебе откроют.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 29.07.2011. 29. 07. 11Г.
• 27.07.2011. 27. 07. 11г.
• 26.07.2011. 26. 07. 11г.
• 25.07.2011. 25. 07. 11г.
• 24.07.2011. 24. 07. 11г.
• 23.07.2011. 23. 07. 11г.
• 14.07.2011. 14. 07. 11г.
• 05.07.2011. 5. 07. 11г.