Рано утром в полях было прохладно, и мы с собакиным ушли довольно далеко. То, что я приняла за кормовую траву, буквально на следующий день заколосилось.) Пшеница, не ячмень. Её волны становятся ещё прозрачнее и прекраснее…
Пёс носился в них, весь мокрый от росы, такой счастливый… С цветочком рапса на носу.) Фотки тебе принесла, не удержалась. Завтра к вечеру будут в гараже — посмотри, порадуйся.
У нас у меня стоит жара, на солнце просто пекло уже. По вечерам мы теперь выходим перед наступлением темноты, чтобы иметь возможность подольше побыть наедине с многоочитым пространством…
Завтра соединённые Литургия и молебен: выгуляю монстрика и с Божией помощью приступлю. Медведь ненаглядный, не теряй меня.
Всё хорошо у нас, радость моя, не вини себя. Прошлое иногда догоняет, ничего не поделаешь… Ты только не вязни в нём, не пытайся жить его снова, иди дальше, и оно отстанет.
Впереди Свет, смотри на Него, всматривай в себя. Если бы я смогла быть рядом, тебе стало бы легче, но и сейчас ты не один, Юрик. Помнишь, как с мрачными мыслями поступать? Гони их взашей, хватит им жировать на твоих бедах.
И вообще, вчера праздник был, а мы их празднуем по-нашему, по-медвежьи.) Плохие дни случаются, но они проходят и уступают место хорошим.
Устал, родной, устал, и я устала — не представлю, как ты живёшь в таком стрессовом режиме десятилетиями… Остаётся лишь повторять, как молитву: отпусти всех, прости, расставь точки в тексте и не возвращайся к ним.
Немного отредактировала твой портрет. Ты великий поэт, в котором мало кто различает живого человека. И все от тебя чего-то хотят: читатели — гениальной поэзии, хотя сами слабо себе представляют, что гениально, а что нет; женщины — прекрасной любви, как в кино; близкие — чтобы ты был “настоящим мужиком” и заботился о них; друзья — чтобы ты был им другом, но в их понимании дружбы.
Все хотят, загоняют тебя под свои общепринятые представления и шаблоны, разочаровываются, обижаются и злятся, что ты почему-то никак никуда упорно не вписываешься.
Ты великий поэт и многострадальный человек, которому всё время приходится кем-то казаться, подлаживаться под запросы окружающих, не быть собой, чтобы выжить, сберечь свой дар. Потерявший себя в этом аду, даже когда ты пытаешься собой быть, у тебя снова получается лишь маска: маска самого себя, каким ты себя потерянного запомнил или придумал заново…
Подчас инфантильный в быту, замученный и почти убитый непрекращающимися неудачами в любви, ты мужчина, живущий в постоянном страхе, что тебя-человека не за что любить, и что когда она узнает тебя настоящего, которого ты сам не помнишь, она непременно разочаруется, разлюбит и предаст, как все остальные.
Вместе взятое, всё это вгоняет тебя в тоску, уныние и отчаяние, в беспросветную муку непонятости и отверженности, в агрессию против тех, кто продолжает и продолжает бесконечно что-то требовать, хотеть, ломать тебя в угоду своим представлениям о том что “правильно” и т.п. Периодически доходя до точки кипения, ты вдруг начинаешь отрываться всем на зло, включая себя самого…
Самое удивительное, что внутри тебя, затурканный и забытый, потерянный однажды, продолжает жить светлый, добрый, умный, сильный, открытый, благородный, во всех смыслах высокий человек, любимец Небесной Девочки,
медведь ласковый и стеснительный сластёна), мечтательный речной мальчик, мировой чувак) и страж убогого чудика Божьего. Ты, живущий в себе внешнем, смотришь глазами своей поэзии, слушаешь ею, любишь… Ты ушёл от себя в неё, спрятался, чтобы не погибнуть. Нужно только протянуть руку навстречу, улыбнуться и сказать: я люблю тебя и мне ничего от тебя не нужно — иди ко мне, родной, теперь ты можешь вернуться.
Я здесь, с тобой, не разочаровалась, не разлюбила, не исчезла. Спать хочу и ужасно хочется дразнить тебя сластёной.)) Ты такой милый… Такой удивительный ребёнок — бесконечно уважаемый, любимый и желанный.
Лишь поэт может понять поэта, для остальных мы, как ты правильно заметил, уроды, монстры, калеки, психи и т.д. Мы плохие родители, никудышные супруги, те ещё друзья, мы — поэты. Ну, то есть ты поэт, а я поэтесса в хрустальном анабиозе.)
Но я понимаю твою муку и преклоняюсь перед тобой, Юрик, перед тобой-человеком, страданиями которого рождается великая поэзия.
Если ты перестанешь страдать, она не пропадёт — она изменится. И потом: разве можно не страдать в этом гибнущем и гибельном мире, даже если лично у тебя всё хорошо и спокойно?..
Я, наверное, так и отпечатаюсь в вечной тишине: с протянутой тебе навстречу рукой…
Иди ко мне, родной, теперь ты можешь вернуться.
