Игемон. Поэма о Понтии Пилате...

Весенним месяцем Нисаном, под колоннадою дворца,
Кавалерийскою походкой шёл Прокуратор из дворца.

Его позвал архиерейский еврейский суд Синедрион.
И Прокуратор к нему вышел, смотря на синий небосклон.

На суд Игемона позвали и попросили осудить
Иешуа из Назарета, и не оставить его жить.

Иешуа спросил Игемон: зачем народ ты возмущал?
И почему перед народом разрушить Храм ты обещал?

Иешуа ему ответил: не обещал я рушить Храм!
Но лишь сказал: разрушьте этот, и я воздвигну новый Храм!

И в нём менял уже не будет, не будут резать всякий скот.
Но кто внутри его побудет — тот Слово Истины найдёт.

Пилат спросил: скажи, учитель, чем Слово Истины зовёшь?
Ты знаешь, что я твой мучитель, когда узнаю, что ты врёшь?

Иешуа ответил сразу, взглянув на Понтия в глаза:
Я не соврал тебе ни разу, и приближается гроза.

И я гляжу как ты измучен, как голова твоя болит.
И как ты ждёшь свою собаку, что боль немного утолит.

Ты одинок, и сердцем плачешь, тебе бы выйти погулять.
И я б компанию составил, чтоб вместе нам вдвоём гулять.

Но ты не жди свою собаку, я помогу тебе, Пилат!
Боль в голове уже проходит, и ты возможно будешь рад.

На подлокотниках поднявшись, Пилат на пленника глядел.
И за главу свою обнявшись, поцеловать его хотел.

Пилат сказал Синедриону: не нахожу я в нём вины!
Сынам и дочерям Сиона скажите: накажите вы!

Я вас не буду больше слушать, коль больше нечего сказать.
Иешуа из Назарета я собираюсь отпускать.

Синедрион ему ответил: его не можешь отпустить!
Он называл себя Мессией, и мы должны его убить.

Он утверждал, что Царь над нами, заместо Кесаря-царя.
И говорил, что Сын он Божий, и Бога строил из себя.

Пилат нахмурился, печалясь, задал вопрос он, говоря:
Иешуа из Назарета, что здесь сказали про тебя?

Ты понимаешь, если правду, обязан я тебя распять?
Но тот молчал, главу понурив, и не хотел ничто сказать.

Пилат спросил: молчишь, несчастный? И это мне не говоришь?
Тебе известно, если нужно, то ты навеки замолчишь?

Я власть имею над тобою — освободить или распять.
Так отвечай, пока я добрый, и больше ты не смей молчать!

Иешуа ему ответил: Пилат неправду говорит!
Нет твоей власти надо мною, хоть жизнь на волоске висит.

Любая жизнь в руках наверно того, кто эту жизнь нам дал.
Но ты спросил, и я отвечу о том, что людям я сказал.

Я не назвал себя Мессией, так называл меня народ.
А Царь и Бог у нас единый, и Он на Небесах живёт.

Но будет время, что настанет Его же Царство на Земле.
И все земные царства канут — у перевозчика в реке.

Пилат сказал: ты сумасшедший! И царство Рима не падёт!
И никогда такое время, что ты вещаешь, не придёт.

Я выслушал тебя, учитель. И я считаю — ты не прав!
Сегодня буду твой мучитель, тебя лишаю всяких прав.

Пилат сказал с лифостротона, к Синедриону обратясь:
Я нахожу сего виновным, и он умрёт, ваш этот князь.

Его распнут сегодня утром с двумя бандитами из трёх.
А на кресте его напишут: сей был евреев Царь и Бог.

Понтий Пилат ополоумел? Синедрион ему сказал.
Где это видано такое, чтобы такое написал?

Пилат немного усмехнулся: тогда давайте будет так —
В честь праздника сего отпустим, ведь завтра будет ваш Пейсах!

Синедрион сказал Пилату: пусть выйдет узник Бараббас!
Он нужен нам, а сей — преступник! И больше не волнует нас.

Тогда Пилат ему ответил: я сделаю как обещал!
Я напишу кем был учитель. И будет форменный скандал.

А не хотите, чтоб так было, тогда давайте отпускать
Иешуа из Назарета. Прошу мне больше не мешать!

Архиереи возмутились: ты что такое говоришь?
Если мы Кесарю доложим, то долго ты не устоишь!

И если ты сего отпустишь — то будешь Кесарю врагом!
Мы отпускаем Бараббаса, и возвращаемся в свой дом.

Пилат над чашою склонился и руки он свои омыл.
О пленнике распорядился и попрощался тихо с ним.

Три креста на Голгофе стояли, и кружило вокруг воронье.
А солдаты одежды делили, чтоб любому досталось рванье.

А солдаты играли на костях, чтобы выиграть чей-то хитон.
Кто висел на кресте посредине, и венцом был украшенный он.

Тот венец был кроваво-багровый, и с шипами вокруг головы.
Но распятый был видно расстроен не за то что врезались они.

Был расстроен распятый за город, за родной город Ершалаим.
Тот который отверг его снова, чтобы снова остаться одним.

Над главою прибили табличку с основаньем для казни его.
А на ней написали: виновен в том что выдал себя за того

Кем являлся казненный по сути, и за это на древе висит.
Иезус Назаретский, Га-Ноцри, Царь Израиля. (Понтий эквит)

Три креста на Голгофе стояли, когда солнце затмилось луной.
И такое давно не видали, чтобы день стал как сумрак ночной.

И разбойник по левую руку говорил: если Бог, то сойди
Со креста, не терпи эту муку, да и нас заодно низведи!

А по правую руку разбойник говорил: ты не слушай его!
Пусть я буду сегодня покойник, не сойти мне с креста моего.

Получаем мы, что заслужили, ну а ты невиновным висишь.
Но тебя попрошу об одном лишь — ты меня в своём Царстве услышь!

Когда ты возвратишься обратно вновь туда где Отец твой живёт,
То услыши — как мне не приятно! Может Он меня тоже возьмёт?

Венценос на кресте не ответил, лишь главою своей покивал.
А вокруг начал дуть сильный ветер, задрожали каменья у скал.

Три креста на Голгофе стояли, когда землю трясти начало.
И солдаты в доспехах из стали закрывали от ветра чело.

Солнца не было видно за мраком, от внезапно пришедшей грозы.
И смотрел на грозу Прокуратор, не заметив невольной слезы.

Дикий ливень обрушился с неба на померкший град Ершалаим.
На того кто висел на Голгофе и на тех кто висел рядом с ним.

Офицер, римский сотник, воскликнул: сей воистину Божий был Сын!
И копьём рёбра Сына проткнул он, убедившись что тот недвижим.

А когда схоронили казненных, то поставили стражу над ним.
И десяток солдат караулил, чтобы кто не явился за ним.

И Пилату доложено было, что казнённые ныне мертвы.
А Пилат огорченно заметил: пусть теперь не воскреснут они!