Сонеты к Орфею - часть первая

I
Ветвится дерево в порыве восхожденья, -
Поет Орфей! В ушах ветвится слух!
Все замолкает. Это возрожденье,
Начало нового, раскрепощенья дух!

Лес прояснился. Как от сна очнулись,
Из логовищ и небольших ложбин,
Из нор, берлог, - все звери, как один,
Из зарослей дремучих потянулись.

Их повели не хитрость и коварство,
Не боязливость. Суетливый рык
Погас в нутре. Лишь обострился слух

И там, где темных вожделений дух
Царил, в глубинах слуха ты воздвиг
Свой памятник - святилище пространства.

II
Она, – почти дитя, – лишь легкий дух
Счастливого единства лиры с песней,
Сияла сквозь вуаль весны чудесней,
Пленяя взоры и лаская слух.

Она во мне – лишь сон. Все в этом сне:
Деревья, что порою удивляли,
Луга, поля и ласковые дали,
Когда-то приглянувшиеся мне.

О, господи, себя же превзойдя,
Ты завершил бесценное творенье,-
Она же целый мир во мне соткала!

А смерть ее, зачем-то, поджидала...
Как удержать ее? Какой для возрожденья
Ты песне дашь мотив? – Почти дитя...

III
Бог всемогущ. А человек блажен
В своем неведенье. Где лиры звук исконный?
Ведь нет для сердца храма Аполлона,
Увы, нигде на перепутье вен.

Служенье лире, - пение, - не страсть,
Оно не средство к достиженью цели,
Оно лишь бытие, на самом деле,-
Легчайшее для господа, чья власть

Безмерна средь кружащихся светил.
О, юноша, забудь все устремленья
К игре надуманной, которой посвятил

Себя всецело в поисках дороги
К заветной песне, что, как дуновенье,
Дыханье в немоту, дыханье в боге.

IV
Нежные! Легче входите в дыханье,
Что по щекам разойдется, двоясь.
Пусть сохранит оно трепет касанья,
Снова за вами воссоединясь.

Вы, о, блаженные, только на пике
Счастья познавшие тяжкий удел,
С блеском улыбки в заплаканном лике, -
Стрелы и гибкие луки для стрел.

Страхи верните, - как чашу терпения, -
В землю. В ней тяжесть и гор, и морей...
Даже взращенные вами растения, -

Этих побегов ростки молодые,
Вам не осилить. Им внемлют верней
Ветры и неба просторы немые.

V
Не воздвигайте памятник. Пусть роза
Ему во славу каждый год цветет.
Ведь он Орфей. Его метаморфоза
Жива во всем. Когда струна поет

В любом певце - Орфей. И наважденье
Других имен излишне. Он придет,
Воскреснет вновь и, может быть, цветенье
Печальной розы вновь переживет.

Он должен уходить неотвратимо,
Когда все те же страхи стерегут,
Но слова вещая краса неистребима.

Он за чертой, где будем все когда-то.
На нити струн перста не посягнут,
Но нет преграды духу для возврата.

VI
Он здешний разве? - В недрах двух миров
Вся широта души его созрела.
Кто корень распознал во тьме земных пластов,
Сгибает ветви ив со знаньем дела.

Ни молока, ни хлеба оставлять
Нельзя. На это посягнут,
Колдуя, мертвецы, когда пойдете спать,
И руту пряную с дымком они внесут

В его жилище, оставляя зыбкий след.
Но, присягнувший, не преминет он в ответ
Смешать дыханье грез с поветрием былин

И все под сенью кротких век оставит,
И в наших комнатах, и в склепах он прославит
Кольцо, застежку и кувшин.

VII
Слава! Он славить возник в мирозданье,
Словно руда из молчавших камней.
Сердце его – словно поршень дознанья
До виносладостной сути вещей.

Пусть даже тлен, - если суть безотрадную
Божия длань осенила сполна, -
Он превратится в лозу виноградную,
Югом рожденную лишь для вина.

Нет ему дела до склепов могильных,
Теней божеств и поныне всесильных,
Духов почивших царей.

Вот он в ворота загробного мира
Вносит, как чашу с плодами для пира,
Лиру, что стала нужней.

VIII
Лишь в лучах признанья есть отрада
Жалобам из марева обид.
Страж ручья плакучего - наяда,
Внемля им, внимательно следит,

Чтобы здесь, у алтаря на скалах
Лучше прояснялся вечный спор, -
Ведь она слывет в суде о нравах
Самой молодою из сестер.

Радость спит спокойно. Не ложится
Только жалоба и пробует учиться.
Лишь восстав от слез и гулких слов,

Вознесет она девической рукою
В синь небес за дальнею звездою
Все созвездье наших голосов.

IX
Тот, кто сумел воскресить
И среди теней
Лиру – её возносить
Будет блаженней.

Кто ел с мёртвыми мак, чтоб унять
Горечь разлуки,
Не утратит тончайшую прядь
Трепета звука.

Образ на глади пруда:
Заколебался
Лёгкой волной.

Двойственный мир навсегда
В песню вписался
Нежной струной.

X
Вас, омываемых в архипелаге
Римской веселой волной бытия,
Ставших античными, саркофаги,
Вас, словно песню, приветствую я.

Слава ваша прошла. Плоть навеки уснула...
И пастырям на лугу невдомек,
Сколько пластов бытия потонуло
Там, где порхает в траве мотылек.

Вас, обозначивших мир почитанья,
Мир суеты быстротечной,
Чтивших законы молчанья,

Тех и других обозначит, друзья,
В лик человечества впишет навечно
Медленный час бытия.

XI
Посмотри на небо - как скроила
Нитка звезд созвездье из двоих:
Всадника, в котором ум и сила
И коня, что так в дороге лих.

Двуединство их в круговороте
Слаженной природы бытия, -
Даль всегда нова на поворотах.
Двуединство - словно колея,

Что связала две судьбы в дороге.
Так ли это? Этих двух в итоге
Луг и стол, быть может, разведут, -

И созвездья временами лгут.
Только радует, подчас непроизвольно,
Образ этот. Этого довольно.

XII
Слава духу, что сумел связать
Нас, превозмогая расстоянье.
Будет час размеренно шагать,
Не постигнув скорости познанья.

И без нас пространство неизменно
В каждом деле замыкает круг.
Так антенна чувствует антенну, -
Если даль пустая видит звук.

Напряженье, - музыка усилий! -
Если устремленья не остыли, -
Все помехи в деле устранит.

Ведь когда крестьянин в поте сеет,
Сам от этого тотчас не богатея, -
Дайте время - и земля родит!

XIII
Груша, яблоко, крыжовник и банан...
Жизнь и смерть поспорили случайно,
Встретившись во рту. И, как экран,
Лик ребенка приоткроет тайну

Вкуса, зрелости... Прибыв издалека,
Безымянными во рту вы оказались
Среди слов, что вас тогда касались,
Возникая в лоне языка.

Разве она яблоком звалась,
Эта сладость, что во рту рождалась,
Перевоплотившейся сгущалась,

Прояснившись, словно вознеслась,
Стала солнечной, совсем неоднозначной-
И земной, и легкой, и прозрачной.

XIV
Пленяют нас лоза, цветок и плод,
Владея языком не только года.
Из - под земли богатая природа
Цветные откровенья раздает.

Быть может, скопище ревнивых мертвецов
Сквозь их сияние с тоской на мир взирает.
Они с землей сроднились и, кто знает,
Охотно ли сквозь твердь земных пластов

Они влекут наверх плоды для нас,
Их властелинов, гордых и надменных.
Рабы ли нам потворствуют сейчас

Иль господа, что у корней подземных,
Средь поцелуев спят, храня избыток силы,
Даря лишь то, что им уже постыло.

XV
Жду, предвкушая... нелегкий искус...
Больше музыки, ритма... и, радуя нас,
Грациозные девушки пустятся в пляс,
Имитируя тонкий, изысканный вкус,

Вкус апельсина. Кто сможет забыть,
Как казался он чуждым тогда, в первый раз,
И, как робко освоившись, смог утолить
Жажду плоти и духа. Пусть радует пляс,

Пляс апельсина. Как знойный мираж,
Той страны дополняя картину,
Вспыхнул цвет. Нет причин для ненастья.

Запах в запахе... И, завершив вернисаж,
С обнаженной его сердцевины
Брызнул сок, будоража, как счастье.

XVI
Ты одинок, потому - что власть,
Позабыв про тебя, мы присвоили сами
Хитростью рук, колдовскими словами, -
Пусть даже малую ее часть.

Кто на запах далекий укажет перстом,
Словно видя его очертанья?
Ты поймешь зов могилы, укажешь чутьем
На угрозу и дух заклинанья.

Ну а, взяв след познания - знай, -
Ты постигнешь часть следа, а вместе мы - весь, -
Только в сердце свое не впускай.

Руку нашего господа взяв,
Я направлю ее и скажу ему: здесь,
В этой шкуре собачьей - Исав.

XVII
Все, - даже малый листочек, -
Подвластно векам,
Корень и сокровенный источник,
Неведомый нам.

Шлем стальной и охотничий рог - властелин
Мглы неуютной...
В яростном братстве мужчин
Жены, - как лютни.

Ветви древа внахлест, - нет свободы.
Встань! Восстань! Пусть в тебе отзовется
Голос природы.

Ветви дерева жизни сослужат сполна.
Только нежною лирой, быть может, одна
Нам обернется.

XVIII
Господи, слышишь гул
И сотрясенье?
Вестник прогресса шагнул,
Как наважденье.

Вряд ли грохочущий шквал
Выдержит ухо.
Ценят машинный вал,
Но не для слуха.

Только взгляни на станок,
Как он вальцует,
Мстя нам, у нас же ворует

Наше уменье - итог
Разума. И без пристрастья
Делает счастье.

XIX
Мир текуч, как облака,
Сохраняя суть,
Он стремится сквозь века
Прошлое вернуть,

Чтоб седая старина
Повстречалась с ним...
Но пока звучит струна,
Мир неистребим.

Смерть не укрощена,
Горести будут вновь,
Будет и тяжка любовь,

И безысходна...
Песня над миром одна
Льется свободно.

XX
Господи, что же тебе посвятить,
Наделившему слухом меня?
Снова память захочет весну воскресить,
Этот вечер, Россию, коня...

Белый конь! Как он мчался тогда на поля,
Волоча по земле за собой
Кол, который держала все та же петля,
Мчался в ночь, на простор хмельной.

Расплетается грива на холке, вздымаясь
В такт галопу. И рвётся, как в бой,
В жилах кровь, что всё гонит коня, распаляясь.

Он к далям взывает порой,
То внемлет, общения круг замыкая.
Этот образ божественный…
Я посвящаю.

XXI
Она вернулась. Вновь земле не спится,
Твердит напевы звонкие весна.
Все зацвело вокруг, как только ученице
Вручила вновь дары свои она.

Снега застывшие и наледи, и льдины
Растаяли, исчезли, словно дым.
Учитель строгий оживил вокруг картины
Листвой зеленой, небом голубым.

Земля ликует: обрела свою обитель
Свобода. И достойна умиленья
Игра детей: она свое возьмет.

Научит землю многому учитель,
Питая корни. И от упоенья
Шумит листва: земля вокруг поет!

XXII
Мы - уходящее,
И времени шаг
Взят лишь, как малость, под стяг
В непреходящее.

Все скоротечное
Мимо прошло
И только вечное
Нас сберегло.

Черпайте зрелость, дети.
Не в скоростях лишь призванье,
Мужества верный исток.

Все созревает на свете:
Тьма и сиянье,
Книга, цветок.

XXIII
Только когда на взлет,
Лишь в тишину небес,
Ветрам наперерез
Тянется самолет,

Лишь когда ветры дружней
Профиль его ласкают
И когда крылья смелей
Лишь в высоту взмывают,

Только тогда он добьется,
Каждую даль приближая,
Цели, к которой летит;

В сердце стальном отзовется,
Сердце, что взлет провожая,
В каждом мальчишке стучит.

ХХIV
Неужели, великие боги, нарушим
Дружбы древней уклад, продолжая нести
Бремя власти над сталью, которой мы служим,
Не забыв вам лишь место на карте найти?

Наши боги, - ведь к ним суждено уходить, -
Не касаются наших иных достижений.
Их гонцов игнорируем мы, не желая делить
С ними таинство трапез и омовений.

Мы творим на земле сообща. Но ужели
Нам изгибы Меандра уже не милы?
По прямой лишь, увы, мы доходим до цели.

Как пловцы в океане, теряем последние силы
Когда бешено мчатся вокруг скоростные валы
И гудят, пожирая огонь, паровые котлы.

XXV
Вспоминаю тебя, ту, которую знаю.
Безымянный цветок из былого возник...
Уходила ты в небытие, постигая
И душой нестерпимую боль, словно крик.

Танцовщица в душе. Только плоть от души
отставала.
Трепет жизни застыл, как пылавший недавно
металл.
Погорюй и послушай, как сердце когда-то стучало
И как музыки трепетный звук в этом сердце звучал.

Подступала болезнь и, как тень, надвигаясь,
сжимала
Омраченную кровь. Но она все еще убегала
На просветы весны, словно загнанный зверь.

И, терявшая силы в сражении снова и снова,
Ты, приблизившись робко, ушла, наконец,
от земного
В безутешно отверстую дверь.

XXVI
Ты, о, божественный, песнею, все же звучавшей,
Несмотря на менад, обезумевших рой,
Нежной лирой, неистовый крик заглушавшей,
Утверждал в разрушенье незыблемый строй.

Лира и голова твои неуязвимы, -
Повелели так боги, осеняя певца, -
Даже острые камни, летевшие в них без конца,
Словно слух обретали и были для них невредимы.

Но когда, наконец, свора мстивших менад растерзала
Умиравшую плоть, голос дивный опять зазвучал
Среди птиц и цветов, среди львов и на скалах.

О, потерянный бог! След великих деяний не смыть!
И пока существует вражды несмолкающий шквал,
Будем, внемля природе, устами ее говорить.